– Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты ломаешь семью! – голос Олега дрогнул, и в нем зазвенели слезливые, детские нотки, которые Марина так хорошо знала и которые раньше заставляли ее сердце сжиматься от жалости. Теперь они вызывали только глухое, тяжелое раздражение.
Она молча застегнула молнию на чемодане. Щелчок замка прозвучал в тишине комнаты оглушительно, как выстрел.
– Марина, я с тобой разговариваю! Посмотри на меня!
Она медленно выпрямилась и посмотрела. Олег стоял посреди комнаты, красивый, растерянный, в своей любимой домашней футболке с какой-то дурацкой надписью на английском. Его светлые волосы были взъерошены, а в голубых глазах, которые так нравились женщинам, стояли слезы. Классический прием, отработанный годами. Сначала довести до точки кипения, а потом включить режим обиженного ребенка. Раньше работало безотказно.
– Я все понимаю, Олег, – спокойно сказала она, и собственное спокойствие ее удивило. Внутри все было выжжено, там не осталось места ни для криков, ни для истерик. – Именно потому, что я все понимаю, я и ухожу.
– Что ты понимаешь? Что? Что я без тебя не справлюсь? Ты этого хочешь? Сделать мне больно?
Марина усмехнулась, но усмешка вышла кривой и жалкой.
– Тебе не будет больно, Олег. Тебе будет неудобно. Это разные вещи.
Она поставила чемодан на пол и взяла свою сумку с дивана. Ключи от квартиры демонстративно положила на журнальный столик. Все. Это был последний жест. Последний аккорд в их семилетней симфонии лжи и компромиссов.
Дверной звонок затрезвонил долгой, требовательной трелью. Они переглянулись. Олег вопросительно поднял брови. Марина пожала плечами. Она никого не ждала. Олег пошел открывать, а через секунду в комнату, словно небольшой ураган, ворвалась Тамара Павловна.
Свекровь была полной копией своего сына, только в женском варианте и на тридцать лет старше. Те же светлые волосы, уложенные в аккуратную, но жесткую конструкцию, те же голубые глаза, только сейчас они метали молнии. Она была одета в дорогой брючный костюм бежевого цвета, от нее пахло резкими, статусными духами, которые Марина терпеть не могла.
– Что здесь происходит? – ее голос, высокий и звенящий, заполнил все пространство. Взгляд ее моментально зацепился за чемодан у двери. – Это что? Куда-то собралась? В отпуск, не предупредив?
– Мама, успокойся, – начал Олег, но Тамара Павловна отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
– Я с ней разговариваю! Марина, я жду ответа!
– Я ухожу от Олега, Тамара Павловna, – ровным тоном ответила Марина. Она чувствовала, как последние силы покидают ее, и ей хотелось только одного – чтобы эта дверь за ней поскорее захлопнулась.
Лицо свекрови на мгновение застыло, а потом исказилось такой гримасой, что Марина невольно отступила на шаг.
– Что-о-о? – протянула она, и в этом звуке было столько яда и неверия, что можно было отравиться. – Ты в своем уме? Уходишь? Куда это ты уходишь?
– Это не имеет значения.
– Как это не имеет значения? Очень даже имеет! Ты что себе возомнила? Поиграла в жену и хватит? Решила, что можешь вот так просто собрать вещички и сбежать? А кто долги отдавать будет?
Марина молчала, глядя куда-то в стену. Она знала, что этот разговор неизбежен, но не думала, что он будет таким уродливым.
– Ты что, оглохла? – не унималась Тамара Павловна, подходя почти вплотную. Она была ниже Марины на голову, но сейчас казалось, что она смотрит сверху вниз. – Как ты посмела уйти от моего сына? Кто выплачивать его кредит и ипотеку? – вопила она, размахивая руками. – Ты думала, мы тебя для красоты брали? Чтобы ты рядом стояла и глазками хлопала? Ты знала, на что шла! Знала, что у Олежки обязательства!
Вот оно. Финальная точка. Не "как ты могла бросить моего мальчика, он же тебя любит", не "что же у вас случилось, деточки", а прямой, как рельса, финансовый вопрос. Марина подняла глаза и посмотрела сначала на искаженное злобой лицо свекрови, а потом на Олега. Он стоял, опустив голову, и молчал. Он позволял матери говорить за себя. Не потому что был маменькиным сынком в классическом понимании. Нет, он был просто слабым и трусливым. Ему было удобно, что сейчас всю грязную работу делает она.
– Ваши с Олегом кредиты – это ваши с Олегом кредиты, Тамара Павловна, – тихо, но отчетливо произнесла Марина. – Я в них больше не участвую.
– Ах ты!.. – свекровь задохнулась от возмущения. – Да мы на тебя в суд подадим! Ты 공동 нажитое имущество! Ты обязана платить половину!
– Подавайте, – Марина взяла чемодан за ручку. – Только учтите, что в суде мне придется рассказать, куда на самом деле ушли деньги с тех кредитов. И про машину, которую Олег разбил и не признался. И про "инвестиции" в прогоревший стартап его дружка. И про новый телефон вашей внучки, вашей дочери дочки. Думаю, судье будет интересно.
Наступила тишина. Олег вскинул на нее испуганный взгляд. Тамара Павловна замолчала, тяжело дыша. Она не ожидала такого отпора от тихой, покладистой Марины, которая семь лет сносила все.
– Прощайте, – сказала Марина, повернулась и пошла к двери.
Никто не пытался ее остановить. Она открыла дверь, выкатила чемодан на лестничную площадку и, не оборачиваясь, захлопнула ее за собой. И только оказавшись в гулкой тишине подъезда, она позволила себе выдохнуть. Она не заплакала. Вместо слез было странное ощущение пустоты и легкости одновременно. Словно она тащила на себе огромный, неподъемный груз и наконец-то сбросила его.
Крошечная однокомнатная квартирка на окраине города досталась Марине от бабушки. Последние несколько лет они с Олегом ее сдавали, и эти деньги уходили в бездонную дыру их семейного бюджета. Теперь это было ее единственное убежище.
Квартира встретила ее запахом старой пыли и забвения. Мебель из семидесятых, выцветшие обои в мелкий цветочек, пожелтевший тюль на окнах. Марина поставила чемодан посреди комнаты и села на скрипучий диван. Тишина. Никто не включит на полную громкость телевизор, никто не будет требовать ужин, никто не устроит скандал из-за не вовремя вынесенного мусора.
Последней каплей стало нечто будничное, почти незаметное. Две недели назад ей на телефон пришло СМС из банка о списании ежемесячного платежа по кредиту. Сумма была обычной. Но через час пришло второе СМС. О списании еще одного платежа. По другому кредиту. Марина сначала подумала, что это ошибка. Она позвонила в банк, и вежливая девушка на линии сообщила, что на ее имя действительно оформлено два потребительских кредита. Один, о котором она знала, – они брали его на ремонт в прошлом году. А второй... второй был оформлен три месяца назад. Онлайн. С подтверждением через ее личный кабинет, пароль от которого Олег, конечно же, знал.
Она тогда не стала устраивать скандал. Она просто села и стала ждать его с работы. Он пришел веселый, с коробкой ее любимых пирожных, поцеловал ее и спросил, что на ужин.
– Олег, откуда у меня второй кредит? – спросила она тихо, без всякого выражения.
Он замер, и улыбка сползла с его лица.
– Мариночка, котенок, я все могу объяснить.
И он объяснил. Ему срочно нужны были деньги. У друга, того самого, со стартапом, снова были "временные трудности". А это же верное дело, вот-вот должно было выстрелить. Он не хотел ее расстраивать. Он собирался все вернуть через месяц, с процентами.
– Ты взял кредит на мое имя, не сказав мне ни слова, – повторила она, как заведенная. – Ты подделал мою подпись.
– Да не подделывал я ничего! – обиделся он. – Просто галочку поставил в приложении. Это же формальность! Мы же семья! Какая разница, на кого он оформлен?
И в этот момент Марина поняла, что все. Конец. Дело было не в деньгах. Дело было в этом легком, почти воздушном отношении ко лжи. В этой уверенности, что ей можно врать, ее можно использовать, потому что "мы же семья". Семья в его понимании была удобной конструкцией, где он – центр вселенной, а она – многофункциональное устройство для обеспечения его комфорта.
Она ничего ему не ответила тогда. Просто встала и ушла в другую комнату. Следующие две недели она жила как в тумане. Ходила на работу в городскую библиотеку, перебирала карточки, выдавала книги, а внутри методично и хладнокровно выстраивала план отступления. Нашла квартирантов для бабушкиной квартиры, вежливо попросила их съехать, взяла на работе отпуск за свой счет. И собирала вещи, пока Олег был на своей "перспективной" работе менеджера по продажам, где он продавал какие-то невероятно нужные IT-решения, но зарплата почему-то всегда была меньше, чем его расходы.
Теперь, сидя в этой старой квартире, она чувствовала, как туман рассеивается. Да, было страшно. Да, было непонятно, как жить дальше. Но впервые за долгие годы она дышала полной грудью.
Первые дни были самыми сложными. Телефон разрывался от звонков. Сначала звонил Олег. Он чередовал тактики: то умолял вернуться, клялся в вечной любви и обещал, что "все будет по-другому", то срывался на крик, обвиняя ее в черствости и эгоизме. Марина сначала брала трубку, пыталась что-то объяснять, но быстро поняла, что это бесполезно. Он ее не слышал. Он говорил с собственным отражением, с удобным образом жены, который он сам себе придумал. Она перестала отвечать.
Потом в атаку пошла Тамара Павловна. Ее звонки были похожи на артобстрел. Она не просила, она требовала.
– Ты разрушила жизнь моему мальчику! – кричала она в трубку. – Он не ест, не спит, он из-вел-ся! А все из-за твоей гордыни! Ты хоть копейку в эту ипотеку вложила? Это мы с отцом первоначальный взнос давали! Квартира его! Так что будь добра, вернись и выполняй свои обязанности!
Марина молча слушала, а потом просто клала трубку. Она знала, что первоначальный взнос действительно давали родители Олега. Но она также знала, что последние семь лет именно ее зарплата, стабильная и предсказуемая, в отличие от "проектных" заработков мужа, была основой их бюджета. Именно с ее карты списывались платежи по ипотеке, коммуналке, кредитам. Олег же тратил свои деньги на "статус", на дорогие гаджеты, на посиделки с друзьями в модных барах.
Самым неприятным было то, что Тамара Павловна не ограничилась звонками. Однажды она пришла к ней на работу.
Марина сидела в читальном зале, помогая пожилому профессору найти редкое издание по истории. Вдруг она почувствовала на себе тяжелый взгляд. У входа в зал стояла Тамара Павловна. В своем неизменном бежевом костюме, с лицом римского прокуратора. Она прошла через весь зал, цокая каблуками по паркету, и остановилась у стола Марины.
– Нам нужно поговорить, – ледяным тоном произнесла она, игнорируя шиканье со всех сторон.
– Тамара Павловна, я на рабочем месте, – тихо ответила Марина, чувствуя, как щеки заливает краска.
– А мне плевать, где ты! Ты избегаешь меня, не отвечаешь на звонки! Ты думаешь, я позволю тебе так просто отделаться?
Ее голос начал повышаться. Заведующая, Нина Сергеевна, полная дама в очках, встала из-за своего стола.
– Женщина, что вы себе позволяете? Это библиотека! Соблюдайте тишину!
– А вы не лезьте не в свое дело! – огрызнулась Тамара Павловна. – Я со своей невесткой разговариваю! Вернее, с бывшей! Которая моего сына обобрала и бросила!
Марине захотелось провалиться сквозь землю. Весь читальный зал, затаив дыхание, наблюдал за этой сценой.
– Если вы немедленно не покинете помещение, я вызову охрану, – строго сказала Нина Сергеевна.
Этот аргумент подействовал. Тамара Павlovna смерила всех презрительным взглядом, бросила на Марину: "Мы еще не закончили!" – и гордо удалилась.
Вечером Марина написала заявление на увольнение. Она не могла больше там работать. Ей казалось, что все на нее смотрят и шепчутся за спиной. Это было малодушие, она понимала, но сил бороться еще и на этом фронте у нее не было.
Она устроилась работать в небольшой частный архив. Работа была похожей: тишина, бумаги, systematicа. Только платили меньше, и добираться нужно было на другой конец города. Но ее это устраивало. Главное – ее никто не знал.
Олег и Тамара Павловна на время затихли. Видимо, разрабатывали новую стратегию. Марина воспользовалась этой передышкой, чтобы привести в порядок свою жизнь и квартиру. Она безжалостно выкинула старый хлам, отмыла окна, переклеила обои. Денег было в обрез, поэтому она выбрала самые дешевые, бумажные, светло-серого цвета. Но даже с ними комната преобразилась, стала светлее и просторнее.
Она начала привыкать к одиночеству. По вечерам она читала книги, которые раньше не успевала, смотрела старые фильмы. Иногда она ловила себя на мысли, что ждет звонка или стука в дверь. Старые привычки умирали тяжело. Но с каждым днем эта тревожность становилась все слабее.
Однажды вечером раздался звонок. Незнакомый номер. Она колебалась, но все же ответила.
– Марина Игоревна? – раздался в трубке вкрадчивый мужской голос.
– Да.
– Вас беспокоит служба взыскания банка "Финансовый Гарант". У вас имеется просроченная задолженность по кредитному договору номер...
Марину бросило в холодный пот. Это был тот самый, второй кредит.
– Простите, но я не...
– Марина Игоревна, мы понимаем, что жизненные ситуации бывают разные, – не дал ей договорить голос. – Но договор оформлен на вас. Уже набежали пени. Если в течение трех дней вы не внесете платеж, мы будем вынуждены передать ваше дело в суд.
Она повесила трубку. Руки дрожали. Значит, Олег даже не начал платить. Он просто переложил эту проблему на нее. Ярость, холодная и острая, пронзила ее. Хватит. Хватит быть жертвой.
На следующий день она пошла к юристу. Молодая, деловая девушка с короткой стрижкой и цепким взглядом внимательно выслушала ее сбивчивый рассказ, изучила кредитный договор, который Марина скачала из приложения банка.
– Итак, что мы имеем, – сказала юрист, откинувшись на спинку кресла. – Кредит оформлен на вас онлайн. Подтверждение через СМС на ваш номер. Формально все чисто. Доказать, что это сделали не вы, а ваш муж, будет крайне сложно. Нужно проводить экспертизу, доказывать, что в момент оформления вы физически находились в другом месте, а он имел доступ к вашему телефону... Долго, дорого и не факт, что получится.
У Марины опустились руки.
– То есть мне придется платить?
– Платить придется в любом случае, потому что для банка должник – вы. Но, – юрист подалась вперед, – у нас есть другой путь. Вы сказали, что вы еще официально женаты?
– Да, на развод я еще не подавала.
– Отлично. Значит, кредит, взятый в браке, считается общим долгом супругов. Даже если он оформлен на одного из них. Мы подаем на развод и одновременно на раздел имущества и долговых обязательств. Мы докажем, что вы не получили ни копейки из этих денег, а потратил их ваш муж на свои личные нужды, не связанные с семьей. Это позволит разделить долг пополам. А может, и полностью перевести его на супруга.
– А та квартира, в которой он живет? Она же в ипотеке.
– Ипотечная квартира – это отдельная история. Она куплена в браке?
– Да.
– Значит, вы имеете право на половину. Или на половину выплаченной суммы, если суд так решит. Ваш муж и его мамаша этого, похоже, не понимают. Они думают, что раз первоначальный взнос дали они, то квартира полностью их. Это не так. Закон на вашей стороне.
Марина смотрела на эту энергичную девушку и чувствовала, как внутри зарождается надежда. Впервые за много месяцев кто-то сказал ей, что она не просто жертва обстоятельств, а человек, у которого есть права.
– Что мне нужно делать? – спросила она.
– Собирать доказательства. Любые. Выписки со счетов, которые покажут, что деньги ушли не на семейные нужды. Свидетельские показания. Переписки. Все, что докажет вашу позицию. И готовиться к войне. Они так просто не сдадутся.
Война началась. Как только Олег получил повестку в суд, он явился к ней. Без цветов и пирожных. Злой, осунувшийся.
Он ждал ее у подъезда.
– Что ты творишь, Марина? – зашипел он, схватив ее за локоть. – Раздел имущества? Ты хочешь отобрать у меня квартиру?
– Я хочу справедливости, Олег, – она попыталась высвободить руку, но он держал крепко. – Я хочу, чтобы ты сам платил по своим долгам.
– Это наши общие долги! – почти крикнул он. – Ты была моей женой!
– Я была твоим кошельком! – сорвалась она. – И твоей мамы! Хватит! Пусти!
Он разжал пальцы. Его лицо было полно обиды и непонимания.
– Я не ожидал от тебя такой подлости, Марина. Я думал, ты меня любишь.
– Любовь не имеет ничего общего с финансовым рабством, Олег. Иди домой. Поговорим в суде.
Она обошла его и вошла в подъезд, чувствуя спиной его прожигающий взгляд.
Судебные заседания превратились в театр абсурда. Тамара Павловна приходила на каждое, как на работу. Она садилась в первом ряду и громким шепотом комментировала каждое слово Марины или ее юриста, за что судья, пожилая уставшая женщина, несколько раз делала ей замечания.
Олег врал. Врал вдохновенно, глядя судье в глаза. Он рассказывал, что все деньги от второго кредита они потратили вместе – на поездку к морю, которой никогда не было, на покупку дорогой бытовой техники, которая стояла в их квартире еще до кредита. Он привел в качестве свидетеля своего друга, того самого, со стартапом, и тот, не моргнув глазом, подтвердил, что Марина была в курсе всех "инвестиций" и горячо их одобряла.
Марине казалось, что она тонет в этой липкой, густой лжи. Но ее юрист, Анна, была как скала. Она методично, шаг за шагом, разбивала их показания. Она предоставила суду выписки с банковских карт Олега, где ясно было видно, что в дни мифической "поездки на море" он расплачивался в московских ресторанах. Она приобщила к делу переписку Олега с другом, которую Марина нашла в старом планшете, где они обсуждали, как "вытащить бабки" из нового проекта.
Самым сильным ударом для Олега и Тамары Павловны стало требование Марины провести оценку ипотечной квартиры для раздела.
– Какого раздела? – вскочила со своего места Тамара Павловна. – Это наша квартира! Мы за нее платили!
– Сядьте, гражданка, или я удалю вас из зала! – стукнула молотком судья.
Когда юрист спокойно объяснила, что по закону Марине принадлежит половина доли, выплаченной за годы брака, лицо Олега стало пепельно-серым. Он, кажется, только в этот момент осознал всю серьезность ситуации. Он думал, что Марина просто пугает его, что она поплачет и вернется. Он не мог поверить, что тихая, домашняя Марина способна на такую войну.
Решение суда не было полной победой, но и поражением не было. Суд признал второй кредит личным долгом Олега, так как было доказано, что деньги были потрачены не на нужды семьи. Ипотечную квартиру суд делить не стал, но обязал Олега выплатить Марине половину всех платежей, сделанных за семь лет брака. Сумма получилась внушительной. По сути, чтобы с ней расплатиться, ему пришлось бы или продавать квартиру, или брать новый кредит. Круг замкнулся.
Последний раз она увидела их обоих у здания суда. Олег стоял, опустив плечи, и выглядел постаревшим лет на десять. Тамара Павловна что-то яростно ему выговаривала, тыча пальцем то в сторону суда, то в него. Марина прошла мимо, не оборачиваясь. Она не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только огромную, всепоглощающую усталость.
Она вернулась в свою маленькую квартирку. Сняла туфли, прошла в комнату. Солнце светило в чисто вымытое окно, играя на светло-серых обоях. Было тихо. И в этой тишине не было страха или одиночества. В ней был покой.
Марина знала, что Олег будет выплачивать ей деньги долго, частями. Может быть, Тамара Павловна снова начнет ей звонить и проклинать. Может быть, впереди будет еще много неприятных моментов.
Но это все было уже неважно. Главное, что она сделала. Она вышла из чужой игры, из чужого сценария, где ей была отведена роль безмолвной функции. Она заплатила за свою свободу высокую цену, но теперь она точно знала, что эта свобода – настоящая. И она стоит любых денег. Она села на диван и впервые за много месяцев улыбнулась. Не криво и жалко, а спокойно и уверенно. Просто улыбнулась новому дню. Своему дню.