— Ты давно здесь сидишь? — спросил он, сбрасывая куртку на пуфик в прихожей.
Голос у него был неестественно бодрый, почти веселый. Арина не пошевелилась, продолжая смотреть в темное окно гостиной. За ее спиной Стас замер, и она почти физически ощутила, как волна фальшивой бодрости схлынула, сменившись липким, животным страхом. Она ничего не видела, но знала, что он сейчас смотрит на ее чашку с остывшим чаем на журнальном столике, на раскрытую книгу, которую она так и не смогла читать, на то, как напряженно выпрямлена ее спина.
— Приехал, значит, — тихо произнесла она в звенящей тишине. Это был не вопрос.
Он медленно вошел в комнату. Без куртки он казался тоньше, острее, его лицо, обычно ухоженное и пышущее самодовольством, сейчас было бледным, с пятнами нездорового румянца на щеках. Он пах чужими духами — сладкими, навязчивыми, как дешевая карамель. Запах въелся в его свитер, в волосы, он заполнил собой всю комнату, вытесняя привычный аромат дома.
— Ариша, я… Ты чего не на работе? Что-то случилось? — он попробовал подойти ближе, изобразить заботу, но остановился в паре метров, словно наткнувшись на невидимую стену.
— Я отпросилась. Голова разболелась, — ровным голосом ответила она. Каждое слово давалось с трудом, будто она тащила их из глубокого колодца. — А ты, я смотрю, времени зря не терял. Пока у жены голова болит.
Он дернулся, будто от пощечины. Маска заботливого мужа слетела, обнажив озлобленное, загнанное в угол лицо.
— Что ты имеешь в виду? Какие-то намеки дурацкие! Я после работы заехал к матери, у нее давление опять. Просила помочь с…
— С Кристиной из отдела маркетинга? — прервала его Арина, наконец повернув голову. Она смотрела ему прямо в глаза, не мигая. — Ей тоже с давлением помогал? У нас в машине. На парковке за торговым центром.
Стас задохнулся. Пятна на его щеках слились в сплошной багровый цвет. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Ложь застряла у него в горле. Он понял, что она знает. Не догадывается, а именно знает.
— Откуда ты… Кто тебе сказал? — прохрипел он.
— Видела. Сама. Случайно мимо проезжала, — она усмехнулась одним уголком рта, и от этой усмешки ему стало не по себе. — Решила заехать за продуктами. А там вы. Очень… трогательно. Прямо как в кино для взрослых.
Молчание в комнате стало плотным, тяжелым. Стас облизал пересохшие губы. Первая стадия шока прошла, и на смену ей пришла ярость. Ярость загнанного зверя, который собирается не защищаться, а нападать.
— Ах вот оно что! — его голос сорвался на визг, тот самый, который Арина потом будет прокручивать в голове еще много ночей. — Ты специально! Специально меня выслеживала! Ты все подстроила! Ты специально меня на измене застукала, чтобы квартиру отобрать?
Арина медленно встала. Она вдруг почувствовала себя очень высокой, а его — маленьким, жалким, кричащим что-то нелепое и страшное в своей нелепости. Обвинение было настолько чудовищным, настолько абсурдным, что на секунду у нее перехватило дыхание. Он не просил прощения. Он не пытался оправдаться. Он обвинял ее в том, что она застала его, чтобы завладеть имуществом. В этот момент что-то в ней умерло. Последняя капля надежды, последний отголосок четырнадцати лет, прожитых вместе.
— Уйди, — сказала она глухо. — Просто уйди с глаз моих.
— Еще чего! Это и моя квартира! Я никуда не уйду! — верещал он, размахивая руками. — Думала, выставишь меня на улицу? Я все понял! Ты давно это готовила! Наверное, уже и с юристом своим шушукалась!
Он был прав только в одном. Она действительно думала о квартире. Но не о том, как ее отобрать, а о том, как невыносимо будет делить это пространство с человеком, который только что растоптал ее мир и теперь обвинял ее в корысти. Квартира, их общая крепость, их гнездо, которое она свивала годами, наполняя уютом, светом и теплом, в один миг превратилась в поле боя. И врагом был тот, кого она когда-то любила.
Две недели они жили как соседи в коммунальной квартире. Раздельные полки в холодильнике, график пользования ванной, глухое молчание, которое было громче любой ссоры. Стас вел себя вызывающе. Он громко разговаривал по телефону, демонстративно уходил по вечерам, «к друзьям», и возвращался под утро, пахнущий все той же приторной карамелью и алкоголем. Он ждал, что она не выдержит, устроит скандал, соберет вещи и уйдет, оставив ему поле боя. Но Арина молчала.
Ее молчание было ее броней. Внутри бушевала буря из обиды, боли и омерзения, но снаружи она была спокойна. Она ходила на работу, возвращалась, готовила себе ужин, читала книги и ложилась спать в гостиной на диване. Она больше не плакала. Все слезы она выплакала в первую ночь, когда, заперевшись в ванной, сидела на холодном полу и выла в полотенце, чтобы он не слышал.
Ее подруга Ольга, женщина резкая и прагматичная, приехавшая на следующий же день после звонка Арины, сразу взяла быка за рога.
— Так, слезы вытерла. Что с квартирой? На кого записана?
— На нас обоих, — устало ответила Арина, глядя на подругу опухшими глазами. — Мы ее в браке покупали.
— Ипотека?
— Выплатили два года назад.
— Отлично. Уже легче. Деньги на первый взнос кто давал? — Оля была неумолима, как следователь на допросе.
— Мои родители продали дачу. Почти половину суммы дали они. У меня и документы все есть, договор дарения на мое имя. Остальное мы уже сами, вдвоем.
— Уже что-то, — кивнула Ольга. — Доказуемо в суде, что большая часть — твоя. Но делить все равно придется. Этот твой вцепится в нее мертвой хваткой. Судя по его первой реакции, квартира для него важнее, чем ты.
Арина горько усмехнулась. Ольга была права. Вспоминая их жизнь, она с ужасом понимала, что материальное для Стаса всегда было на первом месте. Новый телефон, машина престижнее, чем у соседа, часы известной марки. Квартира в хорошем районе была венцом его достижений, символом успеха, который можно было с гордостью демонстрировать. И он не собирался от него отказываться.
Вечером того же дня раздался звонок. На экране высветилось «Тамара Павловна». Арина долго смотрела на телефон, потом все же ответила.
— Ариночка, здравствуй, дорогая, — заворковал в трубке голос свекрови. — Что-то Стасик такой расстроенный в последние дни. Совсем на нем лица нет. У вас все хорошо?
Арина молчала, подбирая слова. Сказать правду? Тамара Павловна тут же займет позицию «мой бедный мальчик, его спровоцировали». Промолчать? Будет еще хуже.
— Не совсем, Тамара Павловна, — осторожно сказала она.
— Ох, я так и знала! — в голосе свекрови появились трагические нотки. — Работа эта его дурацкая, все нервы вымотала. Ты уж будь с ним поласковее, Ариночка. Мужчину надо жалеть, поддерживать. Он же у вас добытчик, вся семья на нем.
Арина стиснула зубы. «Вся семья» — это она и Стас. Детей у них не было. Не получалось, а потом как-то и желание ушло в суету ипотеки и ремонтов. Тамара Павловна жила одна в своей собственной двухкомнатной квартире, но постоянно создавала впечатление, что сын содержит ее полностью, хотя на деле его помощь ограничивалась оплатой коммунальных счетов и покупкой дорогих лекарств, которые она сама себе «назначала».
— Я постараюсь, — выдавила из себя Арина и поспешила закончить разговор.
Она знала свою свекровь слишком хорошо. Тамара Павловна никогда не устраивала скандалов. Она не была той классической свекровью из анекдотов, которая лезет в кастрюли и учит жизни. О нет, ее методы были куда тоньше. Она действовала через жалобы на здоровье, через вздохи о «тяжелой женской доле», через постоянное подчеркивание уникальности и ранимости своего сына. Она виртуозно играла на чувстве вины, и Стас был ее главным зрителем и почитателем. Он искренне верил, что его мать — хрупкое, страдающее создание, которое нужно оберегать от жестокого мира, и в первую очередь — от недостаточно чуткой жены.
— Он опять с матерью говорил, — сказала Арина Ольге по телефону тем же вечером, услышав, как Стас бубнит что-то в своей комнате. — Наверняка жалуется, какую змею пригрел на груди.
— Пусть жалуется. Тебе нужно к юристу. Немедленно. Завтра же. Я договорюсь, у меня есть хороший специалист по семейным делам. Ты должна знать свои права и варианты действий. Хватит сидеть в обороне. Пора нападать.
Визит к юристу, седовласому и очень спокойному мужчине по имени Игорь Сергеевич, принес мало утешения, но много ясности. Он внимательно изучил документы, кивал, делал пометки в блокноте.
— Ситуация стандартная, но неприятная, — заключил он, сняв очки. — Квартира, приобретенная в браке, считается совместно нажитым имуществом. Она подлежит разделу в равных долях, то есть по одной второй каждому.
— Но ведь большую часть денег дали мои родители! — воскликнула Арина. — У меня есть договор дарения!
— Это хорошо, — кивнул юрист. — Это ваше преимущество. Мы можем в суде требовать признания за вами права собственности на долю, пропорциональную вложенным средствам. То есть не одна вторая, а, скажем, две трети. Но ваш супруг, скорее всего, будет это оспаривать. Он будет доказывать, что в период брака в квартиру были сделаны значительные вложения из общего бюджета — ремонт, мебель. И что эти вложения увеличили ее стоимость. Это будет долгий и нервный процесс.
— А есть другой выход? — с надеждой спросила Арина.
— Мировое соглашение. Договориться. Вы можете предложить ему выкупить его долю. Или, наоборот, он выкупит вашу. Либо самый простой и часто самый болезненный вариант — продать квартиру и поделить деньги.
Арина вышла от юриста с тяжелой головой. Продать… Эта мысль казалась ей кощунственной. Продать их дом, каждый уголок которого она обустраивала с такой любовью? Но мысль о том, чтобы выкупать у Стаса его долю, платить ему за его предательство, была еще невыносимее.
Вечером она решилась на разговор. Она подкараулила его на кухне, когда он наливал себе чай.
— Стас, нам нужно поговорить.
Он посмотрел на нее свысока, скрестив руки на груди.
— Ну, валяй. Что еще ты придумала?
— Я была у юриста, — спокойно сказала она. — Есть три варианта. Либо ты выкупаешь мою долю, либо я твою, либо мы продаем квартиру и делим деньги.
При слове «продать» его лицо исказилось.
— Продать? Ты с ума сошла? Я никуда отсюда не съеду! Я в эту квартиру всю душу вложил!
«Душу? — подумала Арина. — Ты вложил в нее деньги, которые мы зарабатывали вместе, и то большую часть вложила я. А душу вкладывала я одна, когда выбирала эти обои, когда ночами не спала, придумывая дизайн кухни».
— Тогда выкупай мою долю, — предложила она. — По рыночной стоимости. Учитывая вклад моих родителей, это будет примерно две трети цены.
Стас расхохотался. Это был злой, неприятный смех.
— Две трети? Ты совсем берега попутала? Половина! И то, если я соглашусь. И вообще, денег у меня нет. Откуда у меня такие деньги?
— А куда они делись? — тихо спросила Арина. — У нас были накопления. Немаленькие. На твоем счету.
Он замолчал, и по его глазам она поняла. Денег не было. Он их потратил. На Кристину, на подарки, на рестораны, на красивую жизнь за спиной у жены.
— Это были и мои деньги, — добавила она, чувствуя, как внутри все холодеет.
— Ничего ты не докажешь! — огрызнулся он. — Я все грамотно сделал.
В этот вечер Арина поняла, что мирного решения не будет. Будет война.
Через несколько дней в их квартире появилась Тамара Павловна. Она пришла без предупреждения, тихая, скорбная, с авоськой, в которой лежали баночки с вареньем. Стас встретил ее с показной радостью, провел в гостиную, где на диване сидела Арина.
— Ариночка, здравствуй! — свекровь присела на краешек кресла, сложив на коленях сухие, узловатые руки. — Я пришла вас помирить. Ну что же вы как неродные? Столько лет вместе…
Она говорила долго, вкрадчиво, ее голос обволакивал, убаюкивал. Говорила о том, что семья — это главное, что нужно уметь прощать, что мужчины по природе своей полигамны, и умная женщина должна закрывать на это глаза.
— Он же не ушел от тебя, Ариночка. Он здесь, с тобой. Ошибся, оступился, с кем не бывает? Он же любит тебя. Просто запутался мальчик. Работа нервная, стрессы…
Арина слушала этот вязкий, слащавый монолог и чувствовала, как в ней закипает глухая ярость. Она смотрела на Стаса, который сидел рядом с матерью, опустив голову, и изображал раскаявшегося грешника. Он поддакивал, вздыхал, а в глазах его плясали торжествующие огоньки. Он привел тяжелую артиллерию. Он был уверен, что сейчас его мама «дожмет» Арину, и все вернется на круги своя. Он останется в квартире, с удобным бытом, и, возможно, даже продолжит свои развлечения на стороне, только будет осторожнее.
— …Ты должна быть мудрее, — закончила Тамара Павловна свою проповедь. — Прости его. Ради всего, что у вас было.
Арина медленно подняла глаза. Она посмотрела сначала на свекровь, потом на мужа.
— Простить? — переспросила она очень тихо. — Вы предлагаете мне сделать вид, что ничего не было? Вы считаете, что унижение, ложь и воровство — это «оступился»?
Тамара Павловна поджала губы. Ей не понравился тон невестки.
— Ну зачем же так грубо, Ариночка… Воровство…
— Да, воровство, — Арина встала. — Он потратил наши общие деньги, которые мы копили несколько лет. Потратил на свою любовницу. Это называется воровство. А то, что он сделал со мной, называется предательством. И прощать я ничего не собираюсь.
Она повернулась к Стасу.
— Я сделаю тебе последнее предложение. Мы продаем квартиру. Деньги делим так, как решит суд. Скорее всего, две трети мне, одна треть тебе. Это справедливо. Ты получишь свою часть и пойдешь с ней к своей Кристине или куда угодно. А я начну новую жизнь.
Стас вскочил.
— Никогда! Я не дам тебе разрушить все! Я не позволю продать мою квартиру!
— Она не твоя. Она наша. И скоро не будет ничьей, — отрезала Арина.
— Мама, ты слышишь, что она говорит? — закричал он, поворачиваясь к Тамаре Павловне, ища поддержки. — Она хочет выкинуть нас на улицу!
И тут свекровь показала свое истинное лицо. Сладкая маска слетела, и Арина увидела хищный блеск в ее выцветших глазах.
— Бессовестная! — прошипела она. — Мы в тебя душу вложили, а ты… Мой сын на тебя лучшие годы потратил, а ты его за минутную слабость из дома гонишь! Да еще и последнее отобрать хочешь!
— Я ничего не отбираю. Я забираю свое, — холодно ответила Арина. — А теперь, будьте добры, покиньте мою половину квартиры. Разговор окончен.
Она развернулась и ушла в спальню, впервые за эти недели заняв свою законную территорию. Она закрыла дверь и услышала, как в гостиной начался возмущенный шепот, который быстро перерос в истеричный крик Стаса и причитания его матери.
В ту ночь Арина спала в своей кровати. Одна. И впервые за долгое время она почувствовала не боль, а облегчение. Она приняла решение. Она больше не была жертвой. Она была бойцом, и она будет драться за себя.
Суд был долгим и грязным. Стас и его адвокат пытались доказать, что договор дарения от родителей Арины фиктивный. Они приводили свидетелей — друзей Стаса, которые клялись, что он один делал в квартире дорогущий ремонт. Тамара Павловна на заседании плакала и рассказывала, как отдавала сыну свою пенсию, чтобы он мог «обустроить семейное гнездышко». Арина молча слушала эту ложь, предоставляя своему юристу разбивать их доводы фактами и документами.
Она похудела, осунулась, под глазами залегли тени. Но во взгляде появилась сталь. На работе она взяла на себя дополнительную нагрузку, чтобы меньше думать. Вечерами она возвращалась в ставшую чужой квартиру, ужинала в тишине и запиралась в своей комнате. Стас несколько раз пытался устроить скандал, кричал, угрожал, но она просто перестала на него реагировать. Он был для нее пустым местом.
Решение суда было в ее пользу. Ей присудили две трети квартиры, ему — одну треть. Суд также постановил, что, поскольку совместное проживание невозможно, квартира подлежит принудительной продаже с последующим разделом средств в установленных долях.
Это была победа. Тяжелая, выстраданная.
В день, когда риелтор привел первых покупателей, Стас был дома. Он ходил за ними по пятам, хмурый и злой, и демонстративно указывал на мелкие недостатки: «А вот тут царапина на паркете, а тут плинтус немного отошел». Он пытался сбить цену, навредить, сделать последнюю пакость. Но покупателям, молодой паре, квартира понравилась. Они видели светлые комнаты, большой балкон, хороший вид из окна. Они не видели той боли и грязи, которыми были пропитаны эти стены.
Когда сделка была совершена и деньги поступили на счета, Арина начала собирать вещи. Она упаковывала книги, посуду, свои платья, фотографии. Она работала методично, без суеты. Стас сидел на кухне и молча курил одну сигарету за другой. Он проиграл. Он получил свои деньги, но потерял гораздо больше — комфорт, статус, налаженный быт и женщину, которая много лет была его надежным тылом.
Когда последняя коробка была вынесена, Арина на секунду задержалась в пустой прихожей. Квартира гулко отзывалась на каждый звук, она казалась огромной и безжизненной.
— Ну что, довольна? — прохрипел Стас ей в спину. — Все по-твоему сделала. Разрушила семью, продала дом.
Арина медленно обернулась. Она посмотрела на него долгим, изучающим взглядом. На его помятое лицо, на потухшие глаза, на опущенные плечи. И не почувствовала ничего. Ни злости, ни жалости, ни обиды. Пустота.
— Семью разрушил ты, Стас, — сказала она ровно. — А я просто построила себе выход из руин. Прощай.
Она открыла дверь и шагнула на лестничную площадку. За спиной хлопнула дверь, отрезая прошлое. Впереди была съемная квартира, неопределенность, одиночество. Но впервые за многие месяцы Арина дышала полной грудью. Воздух был прохладным, осенним и пах свободой.