Роман «Застава Красного Шайтана»
Двое суток. Время, казалось, свернулось в тугой, раскалённый жгут, которым пытали заставу. Дом стал глиняной печью, где заживо пеклись люди. Днём палящее солнце вбивало жар в стены, а ночью они отдавали его обратно, не успевая остыть. Воздух, густой и неподвижный, пропитался запахами пороховой гари, едкого пота и липкого, животного страха.
Но самым страшным врагом оказалась не жара и даже не сотни басмачей, затаившихся в темноте. Самым страшным была тишина, звеневшая в ушах, как натянутая струна.
Атаки прекратились. Потеряв в безрассудных лобовых штурмах несколько десятков отборных джигитов, Джунаид сменил тактику. Он не был глупцом. Теперь он действовал как старый, мудрый волк, загоняющий добычу, — взял их в классическую, изматывающую осаду.
Выставил посты, отрезал единственный путь к спасительному арыку и залёг, зная, что время — его лучший воин. Он мог ждать месяц. У запертых в доме не было и недели.
Вода. Это короткое слово стало молитвой и проклятием. Её ценили дороже патронов, дороже самой жизни. Выдавали по одному крошечному глотку, сначала смачивая потрескавшиеся, серые губы детей. Еда ещё оставалась, но сухари, которые раньше казались спасением, теперь вставали комом в пересохшем горле, царапая его.
Поспелов с мукой наблюдал, как меняются его близкие. Софья, его стойкая, несгибаемая Соня, днём была подобна натянутой струне, но по ночам он слышал её тихий, срывающийся шёпот — молитву, в которой звучала уже не надежда, а первобытное отчаяние матери.
Лена после первого кровавого боя замкнулась, её взгляд утратил детскую мягкость и стал колючим, взрослым. Но страшнее всего было смотреть на Веру. Младшая угасала на глазах. Она почти не притрагивалась к еде, забилась в самый тёмный, прохладный угол и лишь тихо, жалобно всхлипывала от мучившей её жажды.
Вечером второго дня, когда Вера в полусне начала звать давно умершую бабушку, Поспелов понял: предел достигнут. Дальше — только агония. Пассивная оборона превратила их дом-крепость в смертельную ловушку.
«Я не могу сидеть здесь и смотреть, как они медленно умирают, — думал он, вглядываясь в измученное лицо спящей дочери. Её дыхание было едва слышно. — Я пограничник. Охотник, а не дичь. Я никогда не отсиживался в норах, я сам рыл капканы. Пора действовать. Этой ночью».
Дождавшись, когда девочки провалятся в тревожное, поверхностное забытьё, он бесшумно подошёл к Софье. Она сидела у окна, словно каменное изваяние, сжимая в руках винтовку.
— Соня, — его шёпот прозвучал в тишине оглушительно. — Я должен уйти.
Она резко обернулась, и в полумраке её глаза блеснули, как два чёрных омута.
— Уйти? Куда, Миша? Они повсюду, как шакалы!
— Именно поэтому. Они уверены, что мы забились в угол и ждём конца. Они расслабились, обленились от зноя и бездействия. Никто не ждёт удара из норы. Мы с Керимом сделаем вылазку.
В её глазах на миг отразился первобытный ужас. Оставить их одних? Выйти вдвоём против сотен? Безумие.
— Но зачем? Что вы сможете сделать?
— Победить их мы не сможем, — он накрыл её холодные пальцы своими горячими, сухими ладонями. — Но мы посеем в них ветер. Хаос. Уничтожим их воду, их припасы. Напомним Джунаиду, что он осаждает не дом с бабами и детьми, а логово Кызыл-Шайтана. Страх, Соня. Сейчас это наше единственное оружие. Если они будут бояться темноты, бояться каждого шороха — они начнут совершать ошибки. И это наш единственный шанс.
Софья долго, не моргая, смотрела ему в глаза, ища в них безумный блеск авантюриста, но видела лишь холодный, острый как сталь, расчёт. И она поверила. Как верила ему всегда.
— Хорошо, — выдохнула она. — Только… вернись. Просто вернись живым.
Керим был в дальнем углу. Старый текинец, прислонившись к стене, монотонными, выверенными движениями правил о камень свой длинный, хищный нож. Он поднял голову, и в его прищуренных глазах не было ни удивления, ни вопроса. Он всё понял без слов.
— Когда, командир?
— Как только луна утонет за перевалом. Нам нужен самый глубокий, самый чёрный час ночи.
***
Они готовились в абсолютной тишине, двигаясь как тени. Смешали сажу с глиняной пылью и втёрли в лица, превратив их в безжизненные маски. Сапоги обмотали тряпками, чтобы ни один камень не выдал их шагов. Из оружия — только ножи, револьверы и по две гранаты у каждого. Их цель — не бой, а жалящий удар и исчезновение.
Они выскользнули через узкий пролом в задней стене дувала, который Поспелов заприметил ещё в первый день. Душная, беззвёздная ночь навалилась, оглушая стрекотом цикад.
Лагерь Джунаида, разбросанный по долине, спал тревожным сном. Лишь кое-где тлели угольки костров да бродили сонные, ленивые силуэты часовых.
Они поползли, вжимаясь в жёсткую, колючую землю, становясь частью камней и горьких кустов полыни. Каждый метр — испытание. Сердце глухо билось о рёбра, как пойманная в силок птица.
В двадцати шагах, лениво почёсываясь, прошёл часовой. Поспелов замер, перестал дышать, превратившись в неживой валун. Тень прошла мимо.
Их целью была паника. Первым делом, обойдя посты, они бесшумно подобрались к коновязи, где стояли лучшие аргамаки — гордость Джунаида и его телохранителей. Одно быстрое движение ножа — и путы на ногах десятка скакунов пали.
Резкий, обжигающий шлепок по лоснящимся крупам — и обезумевшие от внезапной свободы кони с диким, паническим ржанием понеслись по спящему лагерю, топча людей, снося шатры и сея хаос.
Лагерь взорвался. Сонные крики, яростная ругань, выстрелы.
Пока всё внимание было приковано к мечущимся по лагерю теням лошадей, Поспелов и Керим уже были на другом его конце. Там, где были сложены припасы — драгоценные бурдюки с водой, мешки с мукой и ячменём.
— Жги, Керим! — прорычал Поспелов.
Керим чиркнул кресалом. Сухая кошма, укрывавшая припасы, вспыхнула мгновенно, с сухим треском. Пламя жадно вцепилось в мешковину.
А Поспелов сделал последний, самый дерзкий и отчаянный ход. Он подбежал к огромному ханскому шатру, где, по его расчёту, спал сам Джунаид, и из последних сил швырнул гранату — не в шатёр, а в костёр, у которого дремала охрана.
Оглушительный взрыв разметал людей и фонтан горящих углей. Полотнище шатра, осыпанное огненным дождём, занялось в нескольких местах.
— Уходим!
Они бежали, а за их спинами разгорался рукотворный ад. В лагере царила полная сумятица. Никто не понимал, что происходит, кто и откуда напал. Вопли «Шайтан! Кызыл-Шайтан!» разносились повсюду, смешиваясь с криками раненых и превращая панику в суеверный ужас. Джигиты палили наугад в темноту, часто попадая в своих.
Поспелов и Керим уже нырнули в спасительный пролом, когда до их слуха донёсся новый, совершенно чуждый звук. Он шёл не из пылающего лагеря, а с востока, со стороны Ашхабада.
Низкий, нарастающий гул, будто где-то далеко движется большая колонна. И вместе с этим гулом ветер донёс неясные, но отчётливые обрывки песни — раздольной, могучей, и определённо русской.
В доме их встретила Софья. Она ничего не сказала, лишь молча обняла мужа, уткнувшись лицом в его гимнастёрку, пропитавшуюся потом, дымом и запахом ночной степи.
Поспелов, высвободившись из объятий, подошёл к окну. Лагерь Джунаида горел. Задача выполнена. Но теперь его сознание целиком захватил этот новый, непонятный звук с востока.
Кто это? Помощь? Или новая погибель? Красная Армия, о которой здесь ходили лишь смутные, противоречивые слухи. Кем они станут для него, царского офицера, и его семьи? Спасителями… или следующими палачами?
Красный Шайтан выиграл эту ночь. Но он ещё не знал, что на рассвете его ждёт встреча с силой, куда более страшной и непредсказуемой, чем вся орда Джунаида.
🤓Спасибо, что читаете и поддерживаете мою работу. Ваша помощь вдохновляет писать лучше и чаще.