— Ты еще долго будешь перебирать эти старые фотографии? — Виктор остановился в дверях, наблюдая, как его сестра сидит на полу среди разложенных снимков. — Нотариус ждет нас к двум часам.
— Знаю, — тихо ответила Алла, не поднимая головы. В руках она держала выцветшую фотографию, где молодая женщина с ясной улыбкой держала на руках маленькую девочку. — Просто не могу поверить, что её больше нет.
Виктор тяжело вздохнул и присел рядом на корточки.
— Я тоже скучаю по маме, Алла. Но нам нужно двигаться дальше. Собирайся, поедем в контору. Вера Михайловна сказала, что это важно.
— Какая разница? — Алла осторожно положила фотографию обратно в альбом. — Квартира и так твоя. Мама говорила об этом еще при жизни. Мне ничего не нужно, кроме этих альбомов.
Виктор нахмурился.
— Не говори глупостей. Мама никогда не делала различий между нами. Уверен, она всё распределила поровну.
Алла промолчала. Отношения с матерью у нее всегда были сложные — любовь перемешивалась с непониманием, нежность с обидами. В последние годы они и вовсе почти не общались. Когда мама заболела, Алла прилетела из Новосибирска, но было уже поздно — Тамара Ивановна впала в кому и через три дня ушла, не приходя в сознание.
— Пойдем, — Виктор протянул ей руку. — Машина внизу.
В нотариальной конторе было прохладно и пахло бумагой. Вера Михайловна, полная женщина лет шестидесяти, встретила их с профессиональной сдержанностью.
— Соболезную вашей утрате, — сказала она, пожимая им руки. — Присаживайтесь. Есть еще один человек, которого мы ждем.
— Кто? — удивился Виктор.
— Григорий Степанович Лазарев, — ответила нотариус, сверяясь с бумагами. — Он должен присутствовать при оглашении завещания.
— Кто это такой? — Виктор переглянулся с сестрой. — Я не знаю никакого Лазарева.
— Я тоже, — покачала головой Алла.
— Он уже здесь, — Вера Михайловна кивнула в сторону двери, куда как раз входил невысокий пожилой мужчина с аккуратной седой бородкой.
— Добрый день, — сказал он негромко. — Простите за опоздание, транспорт подвел.
Виктор и Алла молча разглядывали незнакомца. Ему было около семидесяти, одет просто, но опрятно. В руках держал потертый портфель.
— Вы знали нашу маму? — прямо спросила Алла.
— Да, — он кивнул, присаживаясь на стул у стены. — Тамара Ивановна была замечательным человеком.
Вера Михайловна откашлялась.
— Если все в сборе, приступим к оглашению последней воли Тамары Ивановны Журавлевой, — она достала конверт, вскрыла его и начала читать.
Алла сидела, опустив голову. Ей было всё равно, что там в этом завещании. Квартира, сбережения, драгоценности — всё это казалось таким незначительным по сравнению с болью утраты.
— ...все свое имущество, включая трехкомнатную квартиру по адресу улица Ленина, дом 35, квартира 17, а также денежные средства на банковских счетах и иные ценности, завещаю Григорию Степановичу Лазареву...
Алла подняла голову, не уверенная, что правильно расслышала. Виктор рядом замер с открытым ртом.
— Что? — выдохнул он. — Повторите.
Вера Михайловна невозмутимо повторила.
— Это какая-то ошибка, — Виктор резко встал. — Мама не могла завещать всё постороннему человеку! У нее двое детей!
— Завещание составлено по всем правилам, — спокойно ответила нотариус. — Тамара Ивановна была в здравом уме и твердой памяти. Здесь есть заключение врача, подтверждающее это.
Виктор повернулся к Лазареву.
— Кто вы такой? Что вы сделали с моей матерью?
Пожилой мужчина не выглядел удивленным или смущенным.
— Я ничего не делал, молодой человек. Тамара Ивановна приняла это решение сама.
— Но почему? — Алла наконец обрела голос. — Мы ее дети. Родная кровь. А вы кто?
— Я был ее другом, — просто ответил Григорий Степанович.
— Другом? — Виктор рассмеялся. — Мы знаем всех маминых друзей. О вас она никогда не говорила.
— Это ее право, — пожал плечами Лазарев.
Вера Михайловна снова откашлялась.
— В завещании есть еще один пункт, — сказала она. — Тамара Ивановна оставила письмо для детей. Вот оно, — она протянула Алле запечатанный конверт.
Алла взяла его дрожащими руками, но не спешила открывать.
— Я предлагаю вам ознакомиться с ним дома, — мягко сказала нотариус. — А сейчас нам нужно завершить формальности.
— Я опротестую это завещание, — резко заявил Виктор. — Это явно результат манипуляции. Наша мать не могла лишить нас наследства в пользу какого-то... — он осекся, подбирая слова.
— Вы имеете право оспорить завещание в судебном порядке, — кивнула Вера Михайловна. — Но должна предупредить, что процесс может быть долгим и без веских доказательств недействительности завещания шансы невелики.
— У меня есть к вам предложение, — неожиданно произнес Лазарев, обращаясь к Алле и Виктору. — Давайте встретимся завтра, поговорим спокойно. Я расскажу вам о ваших отношениях с матерью, а вы решите, как поступить дальше.
— С какой стати нам с вами разговаривать? — огрызнулся Виктор. — Вы обманули больную женщину и забрали то, что принадлежит ее детям!
— Витя, — Алла тронула брата за руку. — Давай выслушаем его. Мне тоже интересно, что за отношения были у мамы с этим человеком.
После нотариальной конторы они разошлись. Виктор поехал к своему адвокату, а Алла вернулась в мамину квартиру. Она бродила по комнатам, трогала вещи, вдыхала запах — тот самый, родной, который она помнила с детства. Запах маминых духов, книг, дерева.
В гостиной на стене висел старый портрет отца. Он ушел, когда Алле было двенадцать, а Виктору пятнадцать. Просто собрал вещи и сказал, что больше не может так жить. Мама тогда не плакала, по крайней мере, при них. Она стала еще более закрытой, сосредоточенной на работе. Виктор остался с ней, а Алла после университета уехала в Новосибирск, вышла там замуж, родила сына.
Звонила маме раз в неделю, приезжала летом на пару дней. Разговоры были вежливыми, но поверхностными. Будто между ними стояла стеклянная стена, и ни одна не знала, как ее разрушить.
Письмо жгло руку. Алла села на диван и осторожно вскрыла конверт. Внутри был листок, исписанный маминым аккуратным почерком.
«Дорогие мои дети,
Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет. И вы, наверное, удивлены и рассержены моим решением относительно наследства. Я понимаю ваши чувства, но прошу выслушать меня.
Григорий Степанович не чужой мне человек. Мы познакомились пятнадцать лет назад в библиотеке, где я работала. Он приходил каждый день, брал книги по искусству. Мы начали общаться, и постепенно стали близкими друзьями.
Когда я заболела в первый раз, Гриша был рядом. Не Виктор, который был слишком занят своей карьерой. Не Алла, которая жила далеко и считала, что телефонного звонка раз в неделю достаточно. Именно Гриша приносил мне лекарства, готовил еду, читал вслух книги, когда мне было совсем плохо.
Я не виню вас, дети. У вас своя жизнь, свои заботы. Но и вы не вините меня за то, что я решила отблагодарить человека, который был со мной в самые трудные моменты.
Гриша — человек скромный и благородный. Он никогда не просил ничего взамен. Но у него нет своего жилья, он всю жизнь снимал комнату. Мне будет спокойнее, зная, что на старости лет у него есть крыша над головой.
Вы, мои дети, образованные и самостоятельные люди. У вас есть работа, свои квартиры, семьи. Вы справитесь. А Гриша... он заслужил это наследство своей добротой и заботой.
Прошу вас, поговорите с ним. Узнайте его. Возможно, вы поймете мое решение.
С любовью, ваша мама».
Алла опустила письмо на колени. По щекам текли слезы. Она вспомнила, как мама говорила о своей первой болезни — как о чем-то незначительном. «Небольшая операция, ничего страшного». И она, Алла, поверила. Не приехала. Звонила и спрашивала: «Как ты, мама?» А в ответ всегда слышала: «Всё хорошо, доченька, не беспокойся».
Телефонный звонок вырвал ее из раздумий. Это был Виктор.
— Алла, ты прочитала письмо? — его голос звучал напряженно.
— Да, — она шмыгнула носом. — А ты?
— Прочитал. Ерунда какая-то. Мама просто не в себе была, когда писала это. Какой-то библиотечный хмырь заморочил ей голову.
— Витя, — Алла вздохнула. — Ты же знаешь, что это не так. Мама всегда была здравомыслящим человеком.
— Значит, ты на стороне этого проходимца? — взорвался Виктор. — Он обчистил нашу мать, а ты его защищаешь?
— Я никого не защищаю. Но давай хотя бы встретимся с ним завтра, выслушаем его версию.
— Какая может быть версия? Он втерся в доверие к одинокой женщине и обобрал ее детей! Классическая схема!
— Витя, успокойся, — Алла потерла висок. — Мама написала, что он помогал ей во время болезни. Ты был рядом с ней тогда?
Виктор замолчал.
— У меня была запарка на работе, — наконец сказал он. — Проект горел. Но я звонил ей каждый день.
— И она говорила, что всё в порядке?
— Да, — неохотно признал он.
— Мне тоже, — вздохнула Алла. — А на самом деле ей было плохо, и рядом был только этот Григорий.
— Ладно, — сдался Виктор. — Встретимся с ним завтра. Но я все равно буду оспаривать завещание.
Они договорились о встрече в маминой квартире. Григорий Степанович пришел точно в назначенное время, принес с собой тот же потертый портфель.
— Присаживайтесь, — сухо предложил Виктор, когда они собрались в гостиной.
— Спасибо, — Лазарев сел в кресло у окна — мамино любимое место, отметила про себя Алла.
— Рассказывайте, — Виктор скрестил руки на груди. — Что у вас были за отношения с нашей матерью?
Григорий Степанович улыбнулся — мягко, с легкой грустью.
— Я был ее читателем. Каждый день приходил в библиотеку, где она работала. Тамара Ивановна всегда помогала мне найти нужные книги. Постепенно мы стали беседовать — об искусстве, литературе, жизни. Она была удивительно образованной и тонкой женщиной.
— Это мы знаем, — прервал его Виктор. — Дальше.
— Витя, — одернула его Алла. — Дай человеку рассказать.
Лазарев кивнул ей с благодарностью.
— Однажды я пришел, а Тамары Ивановны не было на рабочем месте. Коллеги сказали, что она в больнице. Я нашел ее там. Она была очень слаба после операции, но улыбалась и говорила, что всё в порядке.
Алла и Виктор переглянулись.
— Я стал навещать ее каждый день, — продолжал Григорий Степанович. — Сначала в больнице, потом дома. Приносил продукты, готовил обед, помогал с уборкой. Тамара Ивановна сопротивлялась, говорила, что справится сама, что дети помогут. Но я видел, что ей тяжело.
Он достал из портфеля папку.
— Здесь фотографии. Мы иногда ходили в парк, когда ей становилось лучше. В театр. В музеи. Тамара Ивановна очень любила искусство.
Алла взяла папку. Внутри были десятки фотографий мамы с этим человеком. Они стояли у фонтана в парке. Сидели в кафе. Гуляли по осеннему лесу. Мама на всех снимках улыбалась — той редкой, настоящей улыбкой, которую Алла почти не видела в последние годы.
— Вы были любовниками? — резко спросил Виктор.
Григорий Степанович не смутился.
— Нет. Мы были друзьями. Очень близкими друзьями. Тамара Ивановна никогда не переставала любить вашего отца, несмотря ни на что.
— Бред какой-то, — пробормотал Виктор. — Папа ушел от нас двадцать лет назад.
— И это разбило ей сердце, — тихо сказал Лазарев. — Она никогда не говорила вам об этом, не хотела вас травмировать. Но мне рассказала. О том, как тяжело ей было одной поднимать детей. Как она боялась не справиться. Как работала на двух работах, чтобы вы ни в чем не нуждались.
Алла почувствовала, как к горлу подступает комок. Она никогда не задумывалась, каково было маме после ухода отца. Принимала как должное ее силу, ее самодостаточность.
— Когда болезнь вернулась, Тамара Ивановна позвонила мне первому, — продолжал Григорий Степанович. — Не хотела беспокоить вас. Сказала: «У Аллочки маленький сын, у нее своих забот полно. А Витенька так занят на работе». Я возил ее на химиотерапию. Сидел с ней ночами, когда было совсем плохо.
Он замолчал, глядя в окно. Алла заметила, что его руки, лежащие на коленях, дрожат.
— Примерно год назад она сказала, что хочет переписать завещание, — Лазарев перевел взгляд на них. — Я отговаривал ее. Говорил, что это неправильно, что вы ее дети и имеете право на наследство. Но она была непреклонна. Сказала: «Гриша, ты единственный, кто действительно нуждается в этой квартире. Мои дети обеспечены. А я хочу хоть как-то отблагодарить тебя за всё».
Виктор поднялся и начал ходить по комнате.
— И вы, конечно, благородно согласились.
— Не сразу, — ответил Лазарев. — Но Тамара Ивановна была упряма, когда принимала решение. Вы должны это помнить.
Алла кивнула. Она помнила. Мама всегда знала, чего хочет, и редко меняла решения.
— Но я не собираюсь оставлять всё себе, — неожиданно сказал Григорий Степанович. — Квартира, конечно, мне нужна. Я всю жизнь снимал углы, и на старости лет хотелось бы иметь свой дом. Но сбережения Тамары Ивановны и ее драгоценности должны принадлежать вам.
Он достал из портфеля еще одну папку.
— Здесь расписка, что я отказываюсь от денег на банковских счетах в пользу детей Тамары Ивановны. И опись драгоценностей, которые она хранила в сейфе. Всё это ваше по праву.
Виктор взял папку, пролистал документы.
— Почему вы это делаете? — спросил он подозрительно. — Если мама всё вам завещала?
— Потому что Тамара Ивановна любила вас больше всего на свете, — просто ответил Лазарев. — Она говорила о вас постоянно. Гордилась вами. Показывала фотографии внука. Я не хочу, чтобы между нами была вражда. Ей бы это не понравилось.
Алла вдруг вспомнила, как мама звонила ей прошлой весной и спрашивала, может ли она приехать на неделю. «Просто повидаться, соскучилась». А она сказала, что занята на работе, что Мишенька болеет, что никак не получится. И пообещала приехать летом. Но летом была командировка, потом отпуск с мужем в Турции... В итоге она так и не приехала. А осенью маме стало хуже.
— Мне нужен воздух, — Алла поднялась и вышла на балкон.
Она стояла, опершись на перила, и смотрела на знакомый с детства двор. Вот детская площадка, где она играла. Вот скамейка, где мама сидела с книгой, поджидая ее из школы. Всё такое родное и одновременно далекое, будто из другой жизни.
Дверь на балкон открылась, вышел Виктор.
— Этот Лазарев... похоже, он действительно заботился о маме, — неохотно признал он.
— Да, — кивнула Алла. — А мы — нет.
— Ну не начинай, — поморщился Виктор. — Мы были заняты, у нас своя жизнь.
— Именно это и написала мама в письме, — тихо сказала Алла. — Что у нас своя жизнь, а ей было одиноко. И только этот человек был рядом.
Виктор вздохнул, провел рукой по волосам.
— Что будем делать? Он предлагает нам деньги и драгоценности. Квартиру оставляет себе.
— Думаю, это справедливо, — ответила Алла после паузы. — Он заслужил крышу над головой. А мы... мы заслужили этот урок.
Они вернулись в комнату. Григорий Степанович стоял у портрета отца, внимательно разглядывая его.
— Она никогда не хотела снимать эту фотографию, — сказал он, не оборачиваясь. — Говорила, что дети должны помнить отца.
— Мы согласны с вашим предложением, — сказал Виктор. — Квартира ваша, деньги и драгоценности — наши. Но у меня есть одно условие.
Лазарев повернулся к нему.
— Слушаю.
— Эта квартира... здесь слишком много воспоминаний. Мамина душа повсюду. Я бы хотел иногда приходить сюда. Просто побыть немного. Вспомнить.
Григорий Степанович улыбнулся.
— Конечно. Вы всегда будете здесь желанными гостями. И вы, Алла, и ваш сын тоже. Тамара Ивановна мечтала, чтобы он приехал в гости.
— Я привезу его летом, — пообещала Алла. — Он должен знать, где жила его бабушка.
Прошло несколько месяцев. Алла приехала из Новосибирска с сыном, как и обещала. Мишенька, восьмилетний непоседа, сразу проникся симпатией к Григорию Степановичу, который показал ему коллекцию старинных марок и научил играть в шахматы.
— Знаешь, он очень напоминает твою маму, — сказал Лазарев, когда они с Аллой сидели на кухне. — Тот же взгляд, те же жесты.
— Да, я тоже это замечаю, — кивнула Алла, помешивая чай. — Мама была бы счастлива познакомиться с ним поближе.
— Она многое мне о нем рассказывала, — улыбнулся Григорий Степанович. — Хранила все его рисунки, которые вы присылали.
Он встал, достал из шкафчика папку.
— Вот, держите. Тамара Ивановна всё складывала сюда. Она очень гордилась внуком.
Алла взяла папку. Внутри были десятки детских рисунков, открытки, которые Миша делал своими руками на праздники, его фотографии.
— Я не знала, что она всё это хранит, — прошептала Алла. — Она никогда не говорила...
— Ваша мама многое держала в себе, — мягко сказал Лазарев. — Она была сильным человеком. Но и сильные люди нуждаются в поддержке.
Алла подняла на него глаза.
— Спасибо, что были с ней рядом, когда нас не было.
— Не благодарите меня, — покачал головой Григорий Степанович. — Это было счастьем для меня. Тамара Ивановна осветила мою жизнь, сделала ее полной. Я только жалею, что не встретил ее раньше.
Из комнаты донесся радостный возглас Миши.
— Бабушка! Смотрите, бабушка!
Алла и Григорий Степанович переглянулись и поспешили в комнату. Миша стоял у серванта, держа в руках старую шкатулку.
— Я нашел фотографии бабушки, когда она была молодая. Она такая красивая!
Он протянул им черно-белый снимок. Тамара в легком платье стояла на берегу моря, ветер трепал ее волосы, она смеялась, глядя в камеру.
— Да, — тихо сказал Григорий Степанович. — Она была очень красивая. Внутри и снаружи.
Алла смотрела на фотографию и чувствовала, как к глазам подступают слезы. Мама на снимке была такой живой, такой счастливой. Такой, какой она ее редко видела в последние годы.
— Мама ничего не забрала у нас, — вдруг сказала она, обращаясь к Лазареву. — Она оставила нам самое главное — память о себе. А вам — благодарность за вашу доброту.
Григорий Степанович молча кивнул, и в его глазах Алла увидела отражение своей собственной боли, своей собственной любви к женщине, которая связала их вместе — даже после своего ухода.