– Ну ты даешь, – Артем закинул голову назад, давясь от смеха. – В лицо так и сказал? Прям при всех отшил?
– А что мне оставалось? – Максим нервно барабанил пальцами по столу. – Я женат. А она проходу мне не дает, обнаглела совсем. Весь отдел уже на нас косится.
– Да-а-а, скромняга, не привык ты к такому напору, – подкалывал друг. – Другой воспользовался бы, а ты недотрогу из себя строишь.
– У нас с тобой разные понятия о верности, – беззлобно парировал Максим, но в глазах мелькнула усталость. – Пока это были просто намеки, я делал вид, что не замечаю. Не хотел выглядеть хамом и устраивать сцен.
– А вот это, брат, как раз главная твоя ошибка, – многозначительно поднял бровь Артем. – Ты своим молчанием ее обнадежил, дал ложную надежду.
– Да что ей от меня нужно? Неженатых-то полно!
– Для таких, как она, штамп в паспорте – не препятствие, а вызов, – философски заметил Артем. – Знак, что товар качественный.
Софья ворвалась в их отдел, как внезапный весенний ветер. Ее нельзя было назвать классической красавицей – слишком острые черты лица, низкий, чуть хриплый голос. Но когда она улыбалась, мир вокруг словно менялся. Начальница отдела кадров потом признавалась, что уже собиралась отказать Софье, но та вдруг улыбнулась – и решение мгновенно переменилось.
Максиму она сначала искренне нравилась. Ее энергия и острый ум были подобны глотку свежего воздуха в унылой офисной рутине.
Он с удовольствием помогал ей влиться в коллектив, делился опытом. Для него это была просто человеческая симпатия, безо всякого подтекста. Он, человек глубоко семейный, видел в ней талантливую коллегу, почти младшую сестру.
Постепенно границы начали стираться. Шутки Софьи стали двусмысленными, ее прикосновения – слишком частыми и настойчивыми. Максим, человек по натуре интровертный и не привыкший к открытой агрессии, растерялся. Его внутренний компас, всегда четко указывавший на нормы приличия, закружился. Он начал избегать ее, отказываться от совместных обедов. Но отступление лишь раззадоривало охотницу.
***
Максиму было около 35 лет, и он выглядел человеком, который тщательно, почти с усилием, поддерживает порядок в своей жизни. Высокий, но чуть сутулящийся, будто стараясь казаться меньше. Темные, всегда аккуратно подстриженные волосы, в которых уже пробивалась ранняя седина на висках — наследственность плюс ответственность. Глаза спокойные, но в их глубине таилась постоянная усталость — не от работы, а от внутреннего напряжения. Он носил строгие очки в тонкой металлической оправе, которые снимал и нервно потирал переносицу, когда был взволнован. Одевался скромно и практично: неброские рубашки, классические брюки. Никаких ярких деталей.
Максим не любил шумные компании. Флирт, офисные интриги — все это было для него чужим и энергозатратным языком. Его стихией была тишина, порядок и глубокая сосредоточенность на задаче. Он до тошноты боялся конфликтов, предпочитая отмолчаться, отступить, лишь бы не допустить открытого противостояния.
В то же время, в нем жила незыблемая внутренняя крепость, построенная на любви к семье. Лена и дети были не просто частью его жизни — они были ее смыслом. Его верность была не показной добродетелью, а органичной потребностью, как дышать.
Максим понравился Софье в первый же день. Он единственный не реагировал на ее женские уловки. Обольстить его — значило не просто добиться мужского внимания. Ей было жизненно необходимо доказывать себе и миру, что она желанна. Завоевание женатого, недоступного мужчины было для Софьи высшей формой этого доказательства. Если такой «качественный», верный мужчина падет к ее ногам, значит, она чего-то стоит. Ну и опыт ей подсказывал, что за фасадом «безупречного семьянина» обязательно скрывается ложь.
Буквально через две недели работы в новом офисе Софья с сияющими глазами рассказывала подруге о своих чувствах к Максиму. Алина слушала ее с нарастающей тревогой.
– Опять женатый? Софья, остановись. К тому же там двое детей.
– Ай, формальности! Он несчастен, я это вижу. Заперт в золотой клетке благополучия. Его жена... эта Лена... она его не понимает. Просто создала ему комфортный быт, а его душа рвется на свободу!
– С чего ты это взяла? Ты с ней знакома? Видела, как они общаются?
– Мне не нужно видеть! Я вижу его. Он такой правильный, такой застегнутый на все пуговицы... Это ненормально! За этим обязательно скрывается боль. Он просто боится признаться даже самому себе. Я хочу ему помочь. Раскрыть его настоящего.
– Соф, дорогая, ты сейчас говоришь как героиня дешевого романа. Ты не хочешь ему «помочь». Ты хочешь его, потому что он недоступен. Но это не игра, это чужая жизнь!
– Ты не понимаешь, Алина. Это и есть моя жизнь! Я чувствую, мы предназначены друг для друга. Он просто заблудился. А его «идеальная» семья... уверена, там не все так чисто. Ничего идеального не бывает. И я найду пруфы, вот увидишь. Обязательно найду.
***
Командировка в Питер стала для Максима испытанием. Кто, вы думаете, вызвался ехать с ним? Перед клиентами Софья была образцом профессионализма, и Максим почти расслабился. Но поздно вечером в дверь его номера постучали.
– У меня там сквозняк, батареи холодные, – стояла на пороге Софья, закутавшись в свой собственный халат, но так, что было очевидно – под ним лишь шелк ночной сорочки.
Сердце Максима ушло в пятки. Паника, густая и липкая, сдавила горло. Он мысленно представил лицо жены, Лены, ее спокойные, доверчивые глаза.
– Подожди, я принесу тебе свое одеяло, – выдавил он, отвернувшись и направляясь к шкафу. – Вот, держи.
Софья надула губы, но взяла предложенное.
– Кажется, ты сам себя запер в клетку и потерял ключ, – бросила она, уходя. – Жаль. Нужно иногда расслабляться и получать удовольствие. Внутри, я уверена, скрывается совсем другой мужчина.
Максим закрыл дверь и прислонился к ней лбом, слушая, как в висках стучит кровь. Он чувствовал не только облегчение, но и странную, гнетущую жалость – к ней, к себе, к этой нелепой ситуации.
По возвращении Софья будто забыла о нем. Максим начал выдыхать. Но через пару недель она попросила подвезти ее до дома. Скрепя сердце, он отказал.
– Я тебе так противна?
– Ты очень яркая и интересная, – сказал Максим. – Но я люблю свою жену. У меня семья...
– То есть дело только в этом? – в ее взгляде вспыхнула та самая, опасная искра азарта.
– Нет... – он запнулся, пытаясь найти нужные, не ранящие слова, но Софья уже исчезла. Он тут же пожалел о своей несобранности. И не зря.
В эту же ночь он проснулся от резкого толчка в плечо. Сознание затуманивал сон, но яростный шепот жены пронзил его насквозь.
– Максим, ты в своем уме? Что это за женщина шлет тебе такие фото глубокой ночью?
Он сел на кровати, сердце бешено колотясь. На экране смартфона был снимок Софьи: в соблазнительной позе, прикрытая лишь кружевным бельем…
– Лен, это не то, что ты думаешь! – его голос сорвался. Он рассказал все, с самого начала, не скрывая своего смущения и слабости.
Лена долго молчала, а потом тяжело вздохнула.
– Наивный ты мой тюфяк, – в ее голосе странным образом смешались злость и нежность. – Ладно. Верю. Потому что знаю – на такое глупое предательство ты не способен. Но ей скажи: если это повторится, я приду в офис и устрою такой спектакль, что все забудут про сериалы.
Максим кивнул в темноте. На следующий день он вызвал Софью в переговорку. Она вошла, сияя, будто ожидая капитуляции.
– Софья, ты перешла все границы, – начал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Ой, перестань, – она шагнула ближе, ладонь потянулась к его щеке. – Она тебя недостойна. Поверь.
Максим отшатнулся, и ее рука повисла в воздухе.
– Что ты хочешь сказать?
– Что твоя идеальная жизнь – миф, – ее голос стал сладким и ядовитым. – Смотришь со стороны – картинка: любящая жена, дочка-принцесса, сын-наследник...
– У нас все и правда хорошо.
– Очнись, Максим! – она резко встала, нависая над столом. – Твой сын на тебя ни капли не похож! Дочка – твоя копия, а в Диме нет ничего твоего!
Внутри у Максима все похолодело. Он смотрел на это красивое, искаженное торжеством лицо и чувствовал, как исчезают последние остатки жалости и симпатии.
– И я могу это доказать, – не замечая его реакции, Софья с победоносным видом шлепнула на стол распечатку. – Гляди! «Вероятность отцовства – 0%». Полезно, оказывается, всюду иметь своих людей. Ну что, теперь веришь?
Максим медленно поднял глаза на нее. Гнев, который он так долго в себе подавлял, наконец вырвался на свободу. Он был холодным и ясным.
– Я терпел, когда ты лезла ко мне. Но моих детей... не трогай. Дима – не мой сын по крови. Но это касается только меня и Лены. Если уж тебе так не терпится лезть в чужие семьи, знай: его родители, сестра Лены с мужем, погибли. Он наш сын теперь. Ты довольна? Удовлетворила свое любопытство?
– Прости, не знала, – прошептала Софья, и вся ее напускная уверенность испарилась, обнажив испуганную девочку.
– Я тоже пока не знаю, как ты добыла материалы для этого теста, если он вообще настоящий. И чем ты руководствовалась. Раньше я думал, ты просто одинокая и несчастная. А теперь вижу – ты опасна. Пиши заявление по собственному. Если к вечеру оно не будет на столе у директора, я пойду в полицию. И если ты когда-нибудь появишься рядом с моими детьми... – он сделал паузу, и его тихий голос прозвучал страшнее любого крика, – полиция тебе уже не понадобится.
Софья уволилась в тот же день. Максим пришел домой раньше обычного. Прошел в детскую, где шестилетний Дима собирал пазл, а восьмилетняя Маша делала уроки. Он обнял их обоих, задержав объятия дольше обычного, вдыхая знакомый, родной запах детских волос.
Вечером, когда дети уснули, Максим сел напротив Лены.
– Мы должны все рассказать, – тихо сказал он. – Димка должен услышать правду от нас, а не от кого-то постороннего. Чем раньше, тем лучше.
Лена посмотрела на него, и в ее глазах стояли слезы. Не от горя, а от облегчения.
– Боюсь, – призналась она.
– Я тоже. Но мы сделаем это вместе.
Неделю спустя они устроили небольшой семейный праздник. И после торта Максим сказал:
– Дима, у нас с мамой есть для тебя очень важный разговор. О том, как сильно мы тебя любим.
Он присел перед мальчиком, чтобы быть с ним на одном уровне:
– Ты помнишь, мы говорили, что семья — это самое главное? И что она бывает разной. Димочка, я не твой родной папа. Твои первые папа и мама — это сестра мамы и ее муж, они очень хорошие, но, к сожалению, их нет с нами. А мы с мамой — мы твои родители по самому главному выбору, по выбору сердца.
Мальчик помолчал, обдумывая услышанное, а потом просто обнял их и спросил, можно ли ему теперь еще кусочек торта. Тяжелое облако, нависшее над семьей, наконец рассеялось, сменившись облегчением. И в этом простом, будничном моменте — крошках на столе и спокойных разговорах — не осталось места ни для Софьи, ни для ее навязчивых фантазий. Все встало на свои места.
Р. S. Ставьте лайк и подписывайтесь на наш канал