Вера стояла у окна, держа в руках серьги с изумрудами. Камни ловили свет из холодного октябрьского солнца и будто дышали — живые, роскошные, притягательные. Она рассматривала их уже минут десять, не в силах оторваться. В груди приятно щемило — это чувство ей знакомо: удовлетворение, спокойствие, крошечная радость за себя.
— Опять что-то купила? — голос мужа прозвучал неожиданно, как будто он специально подкрался.
Она обернулась. Дмитрий стоял в дверях спальни, руки скрестил на груди, взгляд — настороженный, почти злой.
— Серьги, — просто сказала Вера. — Винтаж, антиквариат. Видишь, какие камни? Это не то, что сейчас делают, — она повернула серьги так, чтобы изумруды поймали луч солнца.
— И почем такие? — невинно спросил он, хотя глаза уже выдавали раздражение.
— Нормально, — ответила она уклончиво. — Не дорого.
— «Не дорого» — это сколько?
— Дим, ну зачем тебе это знать? — Вера вздохнула, положила серьги обратно в шкатулку. — Я же сама зарабатываю.
Муж усмехнулся, но в его усмешке не было ничего доброго.
— Конечно. Только вот семейный бюджет, похоже, у нас разный.
— А у нас есть семейный бюджет? — тихо, но с ехидцей сказала Вера. — Я думала, ты все свои деньги тратишь на охоту и пиво с друзьями.
Он резко дернулся.
— То есть ты хочешь сказать, что я бездельник, да?
— Я такого не говорила.
Молчание повисло тяжелым слоем между ними. Дмитрий отвернулся, прошелся по комнате, потом сел на кровать. Вера видела, как он сдерживает раздражение. Она уже знала этот его взгляд — будто ищет повод, чтобы взорваться.
— Знаешь, — наконец сказал он, — мужику неприятно, когда жена только и делает, что тратит. Особенно на всякую чушь.
— Это не чушь, — Вера подняла шкатулку, прижала к груди. — Это коллекция. Я начала собирать её еще до нашего знакомства.
— Коллекция? — фыркнул Дмитрий. — Ну да, коллекция. Женская мания — собирать блестяшки, а потом любоваться, как сорока.
— Перестань. — Вера почувствовала, как внутри что-то оборвалось. — Мне это важно. Каждое украшение связано с чем-то — с делом, победой, моментом жизни. Это... память.
— Ага. А мне, выходит, памятью станут твои чеки из ювелирного, да?
Его сарказм был как пощёчина. Вера сжала губы, не ответила. За два года брака она уже научилась: если начнешь оправдываться — все, разговор превратится в грязь.
Дмитрий встал, потянулся к шкатулке.
— Дай посмотрю, что у тебя там.
— Зачем?
— Просто интересно.
Вера немного поколебалась, потом раскрыла крышку. На бархатной подложке ровными рядами лежали кольца, серьги, браслеты, подвески. Некоторые старинные, другие современные, но все — со вкусом, с историей.
— Вот это кольцо я купила после первого крупного дела, — рассказала Вера, доставая кольцо с рубином. — Считай, награда себе.
— А это сколько стоит?
— Дмитрий...
— Да просто интересно! — повысил голос он. — Ты чего сразу вздыбилась?
Она сдержанно улыбнулась и назвала примерную цену. Потом еще одну. Дмитрий слушал внимательно, будто запоминал цифры. А в глазах — холодный блеск.
Позже, когда он вышел из комнаты, Вера долго сидела перед шкатулкой. Чувство радости от новой покупки исчезло. На его месте осталась непонятная тяжесть.
С тех пор в доме будто что-то поменялось. Дмитрий стал чаще задерживаться на работе. Возвращался поздно, молчал, садился за телефон и часами листал что-то, не поднимая глаз.
— Дима, ты в порядке? — осторожно спросила Вера как-то вечером, когда он снова ел ужин, не произнеся ни слова.
— Все нормально.
— Может, что-то случилось? На работе?
Он раздраженно вздохнул:
— Вера, ну не начинай. Я устал.
— Я просто...
— Просто не лезь, ладно?
Она замолчала. И всё. Так, словно её выключили из его жизни.
Прошла неделя, потом другая. Тишина стала нормой. Даже его взгляд изменился — не теплый, не любящий, а оценивающий, настороженный. Как будто он жил с ней не как с женой, а как с человеком, которому не доверяют.
А потом появилась Людмила. Верина золовка. Раньше они общались редко, но мирно. Теперь же та зачастила в гости, звонила, писала.
— Вера, а не кажется тебе, что ты как-то... ну, чересчур самоуверенная? — однажды сказала она за ужином, когда Дмитрий позвал сестру «просто пообщаться».
— В каком смысле? — насторожилась Вера.
— Ну, тратишь, покупаешь, будто одна живешь. А ты ведь жена, у вас семья.
— Я ничего не беру у Димы, — спокойно ответила Вера. — Все, что у меня есть, я купила сама.
Людмила сделала вид, что сочувствует, но уголки губ чуть дернулись.
— Да, я понимаю. Просто иногда стоит подумать и о других.
— Например?
— Например, о муже.
Дмитрий в этот момент отставил бокал и вставил свое:
— Да, Веруня, ты бы и правда подумала. У нас ведь не соревнование — кто больше заработает.
— А кто это придумал, что соревнование? — Вера не выдержала. — Я просто живу, работаю.
— А могла бы и сэкономить, — съязвила Людмила. — Мужчинам не нравится, когда жена кичится своими деньгами.
Вера почувствовала, как кровь приливает к лицу.
— Я не кичусь. И вообще, мое финансовое поведение — не твоя тема.
— Ой, гордая какая, — с усмешкой сказала золовка. — Дим, видишь, как она со мной разговаривает?
Дмитрий промолчал. Просто сидел и крутил бокал в руках, словно наслаждался зрелищем.
Той ночью Вера не спала. Лежала в темноте, слушала, как муж ровно дышит рядом. И впервые за долгое время поймала себя на мысли: ей страшно. Не потому, что он может что-то сделать. А потому, что она его больше не знает.
Через месяц всё стало еще хуже. Каждая мелочь превращалась в скандал.
— Опять купила? — спросил Дмитрий, заметив у неё в руках пакетик.
— Крем, — устало сказала она. — Для лица.
— А сколько стоил?
— Дим, это просто крем.
— Ага. Просто. Наверное, тысяч пять, да?
— Полторы.
— Полторы тысячи за банку? С ума сошла.
Вера стиснула зубы.
— Слушай, если тебе так тяжело, давай я вообще перестану дышать. Экономия кислорода будет.
Он зло посмотрел на неё, потом бросил:
— Вот видишь, как ты разговариваешь. Ни тепла, ни уважения.
— А к тебе за последнее время хоть одно ласковое слово прилетало? — спросила она.
Ответом была дверь спальни, хлопнувшая прямо перед её лицом.
Настоящая буря случилась вечером в конце ноября. Дмитрий пришёл домой, злой, как черт. С порога начал ворчать — то ему запах ужина не нравится, то «в квартире душно». Вера старалась не реагировать.
— Ты знаешь, что у моей сестры проблемы? — вдруг выкрикнул он, ударив ладонью по столу.
— Какие проблемы? — опешила Вера.
— Будто не знаешь! — крикнул он. — У неё долги! Ей негде жить!
— Я не знала, — тихо ответила Вера. — И при чём здесь я?
— При том, что ты могла бы помочь!
— Чем помочь?
Он резко подошел к шкафу, вытащил её шкатулку, поставил на стол.
— Продай это барахло. Поможем Людмиле.
— Что? — Вера не поверила своим ушам. — Ты серьёзно?
— Абсолютно. У тебя этих побрякушек — на полмиллиона. Не обеднеешь.
— Дмитрий... — Вера покачала головой. — Эти украшения — часть моей жизни.
— А моя сестра — часть моей жизни! — заорал он. — Или тебе всё равно, что она живёт в долгах?
— Мне не всё равно. Но я не обязана продавать то, что люблю.
— Обязана! — он шагнул ближе. — Потому что ты жена!
— Нет, — произнесла она тихо, но твердо. — Потому что я человек.
Муж отступил, глядя на неё так, словно видел впервые. Потом вдруг бросил:
— Тогда ты просто эгоистка.
— А ты — манипулятор.
Тишина. Тяжелая, вязкая, как будто в комнате стало нечем дышать.
Потом Вера выдохнула и сказала спокойно, почти буднично:
— Собери вещи, Дима. Сегодня же.
— Что?
— Всё. Хватит. Я не позволю тебе распоряжаться моей жизнью.
Он смеялся, говорил, что она «с ума сошла», что «пожалеет». Но чем дольше он кричал, тем спокойнее она становилась.
Когда дверь за ним закрылась, Вера опустилась на стул и впервые за много месяцев ощутила тишину. Настоящую.
Она посмотрела на шкатулку. Внутри сверкали камни — холодно, тихо, будто знали всё заранее.
— Хорошо, что я вас не продала, — шепнула она. — Вы единственные, кто остался настоящим.
Первые недели после того вечера Вера жила словно в тумане.
Тишина в квартире — непривычная, но не пугающая. Наоборот — освобождающая.
Раньше, когда Дмитрий хлопал дверями, бурчал, искал поводы придраться, она старалась не смотреть ему в глаза. Теперь ей не нужно было никого успокаивать, никому ничего доказывать. Только она и её мысли.
Но спокойствие оказалось обманчивым.
Стоило ей прийти вечером с работы, поставить чайник и услышать, как тикают часы на кухне — наваливалась пустота. Не тоска даже, а глухое ощущение потерянного времени.
Два года жизни. Два года, где она старалась быть «удобной».
Смешно — сильная, умная женщина, которая в суде могла раздавить любого оппонента, дома молчала, лишь бы не спровоцировать очередной всплеск раздражения у мужа.
Сейчас всё это казалось чужим, будто с ней это произошло не наяву, а где-то в плохом фильме.
Через неделю после его ухода позвонила свекровь.
Голос — холодный, уверенный, как у человека, который уже всё для себя решил.
— Вера, добрый вечер, — сказала она без приветствия. — Я хотела бы понять, что у тебя в голове.
— Здравствуйте, Марина Викторовна. Что вы имеете в виду?
— Как это — выгонять моего сына из дома? Вы вообще понимаете, что вы сделали?
— Я не выгоняла, — спокойно сказала Вера. — Он сам ушёл, когда понял, что я не собираюсь выполнять его требования.
— Требования? — фыркнула свекровь. — Он просил тебя помочь его сестре, а ты устроила из этого трагедию.
— Он не просил, а приказывал. И требовал продать мои вещи.
— Какие «твои вещи»? Всё в семье должно быть общим!
Вера сжала телефон крепче, чтобы не сорваться.
— У нас не было общей собственности. Это моя квартира, мои вещи, моя работа.
— Ты просто... — голос свекрови дрогнул, — ты просто испорченная эгоистка!
— Возможно, — устало ответила Вера. — Но я хотя бы честная.
Она отключилась, не дожидаясь новых обвинений.
Телефон зазвенел снова через пять минут — Людмила.
Вера не стала брать. Потом ещё раз. И ещё.
Через пару дней Людмила всё-таки приехала.
Без звонка, без предупреждения. Постучала в дверь, настойчиво, почти угрожающе.
Вера открыла — просто чтобы не слушать этот барабанный бой.
— Ну наконец-то, — с порога сказала Людмила, оглядывая квартиру, как инспектор. — Просторно живёшь.
— Что тебе нужно?
— Разговора. — Людмила прошла внутрь, не спрашивая разрешения. — По-человечески.
Вера скрестила руки.
— Я слушаю.
— Ты могла бы поступить иначе, — начала та, садясь на диван. — Могла бы помочь, а не устраивать цирк.
— Помочь кому? Тебе?
— А кому же ещё? Мне плохо, Вера! У меня долги, съёмное жильё, проценты бешеные. Дима за меня переживает, а ты — каменное сердце.
— Люда, — Вера выдохнула. — Я не обязана оплачивать твои проблемы.
— Ты жадная. Вот и всё. — Золовка в упор посмотрела на неё. — Деньги тебя испортили.
— Нет, — Вера качнула головой. — Меня испортило ваше отношение. Вы с братом привыкли, что вам все должны. Только я вам ничего не должна.
— Он тебя любил! — выкрикнула Людмила.
— Любил? — усмехнулась Вера. — Любовь не выражается приказами. Не выражается в том, что человек становится чужим в собственном доме.
— Зато теперь ты одна. Гордая и одна.
Вера подошла к двери, открыла.
— Уходи, Люда.
— Счастья тебе, Вера, — зло сказала та. — Хотя тебе оно всё равно не нужно.
Дверь захлопнулась. Тишина вернулась. На этот раз — приятная.
Прошло три месяца.
Жизнь начала выравниваться.
Работа поглотила Веру с головой: новые дела, клиенты, суды. Она перестала вздрагивать от звука мессенджера, перестала смотреть на старые фотографии.
Даже шкатулку открывала теперь без боли — просто как часть себя.
Но однажды, в конце февраля, Дмитрий всё-таки объявился.
Позвонил вечером, около девяти.
— Вера, привет, — голос мягкий, почти прежний. — Можно поговорить?
Она долго молчала. Потом сказала:
— Говори.
— Не по телефону. Я бы хотел встретиться.
— Зачем?
— Просто поговорить. Без злости.
Она согласилась, сама не понимая почему. Наверное, хотела поставить точку окончательно.
Они встретились в кофейне у метро. Дмитрий пришёл первым — сидел у окна, пил чёрный кофе.
Он похудел, осунулся. Вид уставший. Но в глазах — тот же блеск, от которого Вере когда-то было не по себе.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал он, когда она подошла.
— Спасибо.
— Я... хотел извиниться.
Вера подняла брови.
— За что именно?
— За то, что перегнул. С сестрой, со всем этим. Просто... я тогда не понимал, как тебя обидел.
Она слушала, не перебивая. В его словах было что-то выученное, слишком гладкое.
— И что ты хочешь теперь? — спокойно спросила.
— Попробовать всё вернуть.
— Зачем?
Он усмехнулся.
— Вера, не делай вид, что тебе хорошо одной.
— А я не делаю вид. Мне и правда хорошо.
— Ты изменилась, — сказал он после паузы.
— Нет. Просто перестала терпеть.
Он кивнул, поиграл ложечкой в чашке.
— Сестра твоя, кстати, опять в долгах, — обронила она.
— Знаю. — Дмитрий вздохнул. — Но я уже не лезу. Понял, что каждому своё.
— Хорошее осознание, — коротко сказала Вера. — Только поздновато.
Он посмотрел на неё долго, внимательно, как будто надеялся увидеть хоть намёк на прежнюю мягкость. Но её больше не было.
— Ты ведь не простишь, да? — спросил он тихо.
— Не то чтобы не прощу. Просто... не верю больше.
Он кивнул. Допил кофе.
— Ну что ж, — произнёс он, вставая. — Тогда... удачи тебе.
— И тебе, Дима.
Он ушёл. Она осталась сидеть. Не было ни облегчения, ни боли — просто спокойствие, чистое и ровное.
Весна пришла быстро.
Вера перекрасила стены в спальне, сменила шторы, купила новые бокалы.
Почти каждое воскресенье ездила к родителям за город. Они молчали, когда она впервые рассказала им о разводе, но теперь отец иногда подшучивал:
— Смотри, только не выбрасывай того, кто тебе по-настоящему подойдёт.
— Я пока никого не ищу, — отвечала она.
— Так и надо, — вставала мама. — Пусть сначала всё внутри успокоится.
И действительно, внутри становилось всё тише.
В апреле на работе Вере предложили повышение — руководитель отдела, больше ответственности, больше свободы.
Она согласилась без сомнений.
Первым делом купила себе подарок — старинное колье, тонкая филигрань, жемчуг с лёгким розовым отливом.
Принесла домой, поставила на стол шкатулку, открыла.
Украшения сверкали в свете лампы.
Каждое — как отдельная глава её жизни: победы, потери, решения, боль и свобода.
Она провела пальцем по холодным камням и улыбнулась.
— Вы теперь мой дневник, — тихо сказала она. — Без слов, но с памятью.
Телефон завибрировал на столе — новое сообщение.
Номер незнакомый.
«Вера, привет. Это Андрей, юрист из “Граникса”. Мы виделись в суде на прошлой неделе. Хотел обсудить дело и, может быть, выпить кофе?»
Она долго смотрела на экран. Потом набрала ответ:
«Давайте попробуем. Только не про дела».
Отправила, поставила телефон экраном вниз и вновь взглянула на свои украшения.
В жизни, подумала она, главное не то, сколько ты потерял.
Главное — суметь вовремя сказать «хватит» и не бояться остаться одной, чтобы потом снова выбрать себя.
Снаружи тихо моросил дождь. Вера зажгла настольную лампу, открыла ноутбук и впервые за долгое время почувствовала, что всё действительно начинается заново.
Конец.