— Девчонки, заходите, не стесняйтесь! — Тамара Степановна распахнула дверь настежь и всплеснула руками. — Господи, сколько же лет мы не виделись!
— Ох, Тома, — певуче протянула Валентина Сергеевна, стряхивая с сапог снег прямо на коврик, — будто вечность прошла! Мы уж думали, ты нас совсем забыла.
— Ага, — поддакнула Надежда Павловна, раздеваясь и небрежно бросая шубу на спинку кресла, — с тех пор, как в свекрови подалась, ты совсем изменилась!
Тамара нервно улыбнулась, поправляя выбившуюся прядь и приглашая гостьей в гостиную. На столе уже стоял сервиз из белого фарфора — тот самый, мамин, с тонким золотым кантом. Рядом — ароматный пирог с яблоками, варенье из вишни и маленькая вазочка с конфетами.
— Ну, рассказывай, как ты живёшь, — Валентина с удовольствием плюхнулась в кресло и с шумом отпила чай. — Я твою невестку сегодня у подъезда видела... Так посмотрела, будто я у неё в долг просить пришла!
— Валя, ну зачем ты так? — попыталась заступиться Тамара. — Она просто не привыкла к чужим людям. Девочка скромная.
— Скромная? — фыркнула Надежда. — Да ты бы видела, как она на дне рождения твоего Лёшеньки себя вела! Ни здрасьте, ни до свидания, только губы поджала и сидит, будто королева.
— Девочки, может, не будем?.. — осторожно предложила Тамара.
— Нет уж, — Валентина резко поставила чашку, и фарфор жалобно звякнул, — я скажу! Ты совсем раскисла, подруга. Разве можно позволять какой-то молодухе командовать тобой в твоём же доме?
— Никто мной не командует! — вспыхнула Тамара, но в голосе уже слышались обида и растерянность.
— А кто тебе запретил на кухне готовить, когда они приходят? — Надежда взмахнула рукой, задевая вазу с печеньем. — Кто сказал, что твои пироги “тяжёлые”?
— Насть, ну ты хоть печенье подними... — пробормотала Тамара, но было поздно — Алла (ой, то есть Валентина!) уже опрокинула вторую чашку.
— Ой, да не расстраивайся, — отмахнулась та. — Купишь новый сервиз. Что ты всё за это старьё держишься!
Внутри у Тамары что-то оборвалось. Она выпрямилась, глаза сверкнули:
— А ну хватит! — сказала она твёрдо, с неожиданной силой. — Вы что, с ума сошли? Я вас пригласила как друзей, а вы устроили балаган!
— Да не кипятись, — хмыкнула Надежда, вставая и случайно опрокидывая сахарницу. — Мы же правду говорим!
— Какую правду? Что вы разрушаете мой дом и гадите мне в душу? — Тамара подняла голову. — Вы не подруги. Вы завистницы!
— Ой, Тома, ну и характер у тебя... — Валентина взяла сумку. — Живи как знаешь.
— С удовольствием, — ответила Тамара холодно. — Идите. И больше не приходите.
Когда за ними захлопнулась дверь, тишина показалась почти праздничной. На полу валялись осколки, печенье, капли чая — но впервые за долгие годы Тамара почувствовала облегчение, будто вычеркнула из жизни что-то ненужное.
Она взяла телефон и набрала номер невестки:
— Мариш, солнышко, зайди ко мне, пожалуйста. Тут у меня... ну, скажем так, приключение произошло. И разговор будет серьёзный.
Через двадцать минут Марина уже стояла на пороге, держа в руках маленький букет — просто так, «для настроения». Зайдя в гостиную, она ахнула:
— Господи, Тамара Степановна… что тут случилось? У вас будто землетрясение прошло!
— Почти угадала, — устало усмехнулась хозяйка. — Землетрясение имени трёх подруг детства. Пригласила их на чай, а они устроили допрос с пристрастием и погром заодно.
Марина присела рядом, опустилась на колени и начала собирать осколки.
— Только осторожно, там острые края, — тихо сказала Тамара. — Это мамин сервиз. Последний подарок перед тем, как она ушла. Я его берегла… а эти — разбили, как будто нарочно.
— Слушайте, ну как можно так? — возмутилась Марина. — Я бы на вашем месте...
— Да ладно, — вздохнула Тамара, — всё к лучшему. Теперь хоть поняла, кто есть кто. Думала, дружба тридцать лет — это крепче камня, а оказалось, хрупче фарфора.
Марина поднялась, отряхнула руки и направилась на кухню.
— Давайте я свежий чай заварю, а вы пока посидите, ладно?
— Ты как моя мать, — усмехнулась Тамара. — Всегда всем помогаешь.
— Я просто не могу спокойно смотреть, когда хорошего человека обижают, — сказала Марина, доставая чашки из шкафа. — И потом, вы же для меня… ну, как вторая мама, честное слово.
Тамара замерла на мгновение, глядя, как невестка ловко управляется на кухне.
— Ты знаешь, — сказала она чуть дрогнувшим голосом, — я ведь всегда мечтала о дочери. А родился сын. Но сегодня, кажется, мечта всё-таки сбылась.
Марина улыбнулась и пододвинула ей чашку.
— Вот и отлично. Значит, у нас теперь две мамы и две дочки. Баланс в природе восстановлен.
Они засмеялись, и напряжение растаяло.
— Знаешь, что я подумала, — продолжила Тамара, — может, ну его, этот старый хлам? Купим новый сервиз. Не взамен, нет, а просто… для хороших воспоминаний.
— И шторы новые, — подхватила Марина. — Светлые, с цветочным узором. Чтобы в доме было больше света.
— О, так ты ещё и дизайнер, — засмеялась Тамара. — Тогда объявляю субботник. В выходные — генеральная уборка и обновление интерьера. И, главное, без сплетен и разбитой посуды!
Марина улыбнулась:
— Договорились. Только одно условие — я отвечаю за чай, а вы — за пироги. Ваши фирменные, с яблоками.
— Ладно уж, — махнула рукой Тамара, — раз ты настояла... Только предупреждаю: у меня духовка коварная, как мои бывшие подруги!
Обе рассмеялись, и в доме впервые за день стало по-настоящему уютно.
Но вдруг раздался звонок в дверь.
— Кого там ещё принесло? — насторожилась Тамара. — Неужели вернулись?
Марина пошла открывать — и замерла. На пороге стояла молодая девушка с заплаканными глазами и растрёпанными волосами.
— Извините… — прошептала она. — Мне сказали, что мама была у вас. Она не вернулась домой… Я не знаю, где её искать.
Тамара поднялась с дивана, сердце кольнуло.
— Господи, Лиза… заходи. Конечно была. Иди, не стой в дверях.
— Это же дочка Надежды Павловны, да? — тихо уточнила Марина.
— Да, — кивнула Тамара. — Похоже, вечер только начинается…
Лиза робко прошла в гостиную, вытирая глаза рукавом пальто.
— Простите, я не хотела беспокоить... Просто мама не отвечает. Мы поссорились утром, а потом я узнала, что она была у вас. Я… испугалась.
Тамара Степановна вздохнула и жестом пригласила девушку сесть.
— Ох, Лизонька, была. И как была… Лучше бы не приходила в таком настроении. Но ушла вроде бы спокойно. Мы, конечно, повздорили, но я не думала, что она пропадёт.
Марина принесла стакан воды и мягко сказала:
— Лиза, а вы расскажите, что у вас с ней произошло. Может, это важно.
Девушка всхлипнула.
— Я люблю Сергея. Он аспирант, защиту готовит, человек замечательный. Но мама решила, что он “без будущего”, что “пройдоха”. Мы поссорились, я ушла к нему, а сегодня хотела помириться... А её нет.
Тамара нахмурилась.
— Это всё не к добру. Надя сгоряча на язык, но добрая женщина, не стала бы просто исчезать.
Не успела она договорить, как снова раздался звонок в дверь. На пороге стояла Валентина Сергеевна — бледная, с красными глазами.
— Тома! — воскликнула она с порога. — Ты только не пугайся… Надежда в больнице. Упала, когда шла от тебя. Перелом голеностопа.
— Господи! — Тамара схватилась за сердце. — Как же так?
— Я только что оттуда, — продолжала Валентина. — В двадцатой, на Вишнёвом бульваре. Говорит, ты у неё в голове крутишься, переживает, что “перегнула палку”.
— Мама! — вскрикнула Лиза. — Я еду к ней!
— Подожди, — вмешалась Марина, уже натягивая куртку. — Мы едем вместе. Тамара Степановна, вы с нами?
— Конечно, — кивнула та, уже беря сумку. — В такую минуту друзей не бросают.
Через полчаса они втроём стояли у палаты, где на кровати лежала Надежда Павловна, нога в гипсе, глаза усталые, но живые.
— Мамочка... — Лиза бросилась к ней, и женщины обе расплакались.
— Доченька, прости, — прошептала Надежда, сжимая её руку. — Я ведь сама когда-то ушла от родителей ради твоего отца… а теперь вела себя точно так же.
Тамара улыбнулась сквозь слёзы:
— Ну вот и славно. Главное — живы, значит, всё поправимо.
Валентина в это время шмыгала носом и тихо добавила:
— И я, девочки, виновата. Сегодня наговорила всем гадостей. От зависти, наверное… У одной — любящий сын, у другой — дочка с умницей-женихом. А мой Витя... всё никак из беды не выберется.
Марина подошла ближе:
— Валентина Сергеевна, я ведь психолог, работаю с зависимыми. Хотите, поговорю с вашим сыном? Попробуем вместе вытащить его?
— Правда? — глаза женщины просияли. — Господи, хоть луч надежды!
Тамара тихо сказала:
— Вот видите, девочки, всё как-то само встало на свои места. Может, соберёмся у меня, когда Надю выпишут? С детьми, с молодыми, со всеми? Начнём всё заново, но без злости и упрёков.
— Сервиз-то новый купила? — усмехнулась Надежда.
— Купила, — кивнула Тамара. — Для хороших людей.
— А шторы? — вмешалась Валентина, уже ожившая.
— Выбирали с Мариной, пока Лиза не пришла, — улыбнулась Тамара.
— Ой, а можно я помогу выбрать цвет? У меня глаз — алмаз!
Все рассмеялись. Даже медсестра, зашедшая измерить давление, не удержалась от улыбки.
Марина тихо наклонилась к свекрови:
— Видите, Тамара Степановна, иногда жизнь сама всё чинит. Только нужно немного потерпеть и не держать обид.
— Пожалуй, ты права, дочка, — вздохнула та. — Только теперь я точно знаю, кто мне друг, а кто случайный гость.
За окном вечерел февраль. Снег падал мягко и тихо, будто закрывая собой все сегодняшние огорчения.
Прошла неделя.
Квартиру Тамары Степановны теперь было не узнать: на окнах — новые шторы, лёгкие и солнечные, на полке — блестел новенький сервиз, а в воздухе витал запах ванили и свежей выпечки.
— Вот это да, — восхищённо сказала Валентина Сергеевна, заглядывая на кухню. — Тома, да ты дизайнером стала!
— Нет, просто у меня теперь прекрасный советник, — улыбнулась Тамара, кивая на Марину. — Всё сама придумала.
— И пирожки твои — загляденье! — Валентина уже тянулась к тарелке. — Ой, горячие… но какие румяные!
— Это не мои, — засмеялась Тамара. — Это Маринины. По старому рецепту Надежды Павловны.
— Ну надо же, — удивилась Валентина, — у неё рука лёгкая. Прямо вкус детства.
— Мам, а ты чего не ешь? — в комнату вошла Лиза, держа за руку Сергея. — Он, кстати, защиту сдал! Представляете, теперь у меня жених — кандидат наук!
— Поздравляю, детки! — всплеснула руками Тамара. — А свадьбу когда играете?
— После того, как мама из гипса выйдет, — серьёзно сказала Лиза. — Хочу, чтобы она на ногах была.
— Ну правильно, — одобрила Марина. — Без мамы — никуда.
И тут в дверь позвонили.
— Интересно, кто ещё? — Тамара пошла открывать и застыла. На пороге стоял высокий парень с робкой улыбкой.
— Мам… можно войти? — тихо спросил он.
Валентина ахнула и подскочила:
— Витенька! Господи, сынок!
— Я... — парень неловко переминался с ноги на ногу. — Хотел… извиниться. За всё. Я решил лечиться. Тётя Марина сказала, поможет.
— Конечно, помогу, — кивнула Марина. — Главное, что ты сам этого хочешь.
Тамара хлопнула в ладони:
— Ну всё, компания в сборе! Сейчас чай налью.
Алёша, муж Марины, стоявший всё это время рядом, поднялся и предложил:
— А давайте сделаем общее фото? На память.
— Ой, только не сейчас, я не накрашена! — возмутилась Валентина, поправляя волосы.
— А я в гипсе, — донёсся из соседней комнаты голос Надежды Павловны.
— Тем лучше! — рассмеялась Тамара. — Пусть будет честно. Как в жизни — немного криво, зато от души.
Они долго рассаживались, спорили, кто где встанет, смеялись, передвигая стулья.
Когда щёлкнул затвор камеры, на снимке оказались: три женщины, прошедшие через обиды и снова ставшие подругами; две молодые пары, глядящие друг на друга с надеждой; и парень, впервые за долгое время смотрящий прямо в объектив — без страха, с верой.
После фото все вернулись к столу.
— Слушайте, — вдруг сказала Лиза, — а может, это станет традицией? Собираться у Тамары Степановны хотя бы раз в месяц?
— Поддерживаю! — сказала Надежда. — У нас теперь есть, что отмечать. Вот сын Валентины поправится, у Лизы свадьба, у Марины годовщина... А я через неделю гипс сниму!
Все засмеялись.
Тамара посмотрела на всех и тихо сказала:
— Знаете, девочки… я ведь всегда думала, что дружба — это когда всё легко. А оказалось, настоящая дружба — это когда тяжело, но всё равно вместе.
— И чай с пирожками прилагается, — добавила Марина.
— Обязательно, — подхватила Валентина. — И без разбитых чашек на этот раз!
Смех прокатился по комнате.
А на следующий день, когда гости разошлись, Тамара достала с полки одну-единственную уцелевшую чашку из маминого сервиза. Поставила её на полку над новым — как напоминание: прошлое нужно беречь, но жить — всё-таки дальше.
Она налила себе чай, села у окна и улыбнулась.
В доме было чисто, тихо и… по-настоящему по-доброму.
— Ну вот, — прошептала она, — теперь у меня снова есть семья. Настоящая. Не по крови, а по сердцу.
За окном шёл мягкий мартовский снег, а в чашке звенела ложка — как будто тихо поддакивала.
Прошло полгода.
Лето вступило в полную силу — в окне Тамары Степановны шумела липа, а по подоконнику лениво ползли солнечные полосы.
На холодильнике висела фотография, сделанная в тот день — немного не в фокусе, зато настоящая: все улыбаются, кто-то морщится от смеха, кто-то подмигивает. И в этом снимке — целая жизнь.
Тамара вытерла руки о фартук и обернулась. На кухне царило привычное оживление.
— Осторожнее, Валя, не пересоли! — засмеялась она, наблюдая, как подруга пробует суп.
— Да что ты, я теперь под контролем, — отмахнулась Валентина Сергеевна. — Лиза с Сергеем сами мне меню составили.
— Кстати, где они? — поинтересовалась Марина.
— В ЗАГС поехали заявление подавать, — гордо ответила Тамара. — Завтра внуки придут — проверю, какие кольца выбрали.
Из комнаты донёсся стук костылей — Надежда Павловна шла, слегка прихрамывая, но уже без гипса.
— Девочки, у меня новости! Мой зять теперь в аспирантуре, Лиза с ним в одной лаборатории. Говорит, через год — диссертация!
— А у Вити как дела? — спросила Тамара, подливая чай.
— Лучше, — ответила Валентина, и в её голосе впервые за долгое время не было тревоги. — С Мариной занимается, работу нашёл. Говорит, хочет жить “как все нормальные люди”.
— И ведь получится, — уверенно сказала Марина. — Главное, он сам этого захотел.
В дверь позвонили. Тамара открыла — на пороге стояли Алёша и сын Валентины, Витя, неся огромный букет.
— Мамы, привет! — сказал Алёша. — Мы тут подумали: раз вы всё время за столом, может, пора расширить пространство? Привезли вам складной стол — праздничный, на десять человек.
— Ой, детки, да вы что! — всплеснула руками Тамара. — Где же мы столько гостей найдём?
— А у нас их всегда хватает, — подмигнула Марина. — Ещё прибавится — найдём место.
За ужином снова смеялись, спорили, вспоминали прошлое. И когда Марина достала телефон, чтобы сделать новое фото, все уже знали, где его место — на холодильнике, рядом с тем, первым.
Позже, когда гости ушли, Тамара осталась одна на кухне. Тихо заварила себе чай в старой чашке — той самой, маминой.
Села у окна и посмотрела на вечерний город.
— Ну вот, мамочка, — шепнула она, — всё у нас хорошо. Подруги вернулись, дети выросли, внуки на подходе. Жизнь — идёт. А я... я счастлива.
С улицы донёсся смех — Марина и Алёша что-то обсуждали у машины. Где-то за стеной Валентина громко смеялась, Надежда звонила дочери, а Лиза прислала сообщение: «Тамара Степановна, спасибо вам за всё. Вы наш дом, наш центр».
Тамара прижала телефон к груди и улыбнулась.
На холодильнике теперь висели два снимка — старый, немного размытый, и новый, яркий. Между ними — полгода, но на самом деле целая жизнь.
И где-то в глубине её души тихо звучали слова, которые она повторяла, как молитву:
— Главное — вовремя простить и позвать к себе. Даже если кажется, что уже поздно. Потому что для добра никогда не бывает поздно.