Оксана сидела в машине, будто в ловушке. Пальцы, побелевшие от напряжения, вцепились в руль так, что костяшки казались прозрачными. Дворники лениво смахивали с ветрового стекла редкие снежинки, но она не замечала ни погоды, ни времени — третий час подряд её взгляд был прикован к входу в ресторан «Серебряный лебедь».
Туда полтора часа назад зашёл её муж — Павел.
Не один.
С ним была молодая, длинноногая брюнетка в ярко-красном пальто и с ослепительной улыбкой.
«Не может быть... — думала Оксана, чувствуя, как внутри что-то ломается. — Неужели всё правда? Неужели пятнадцать лет брака можно вычеркнуть ради первой встречной с ресницами до бровей?»
Телефон на сиденье завибрировал. Сообщение от подруги:
Марина: «Ну что, они ещё там?»
Оксана: «Да. Третий час сидят. Он смеётся. Господи, я не слышала этот смех уже, наверное, два года…»
Она подняла глаза. За витринным стеклом — тот самый столик у окна, за которым они когда-то сами любили сидеть. Павел, в сером костюме, уверенный, ухоженный — совсем не тот, что дома ходит в растянутой футболке и молчит за ужином. Рядом — та самая. Вероника. Новая сотрудница бухгалтерии. Молодая, блестящая, всё время смеётся и смотрит на него снизу вверх.
Оксана едва сдержала горечь.
«Интересно, она хоть знает, что он храпит, когда устал? Или что у него язва и он не может есть острое? Зато морковный фреш и роллы — пожалуйста! Умница, Верочка, всё подстроила под его “здоровый образ жизни”».
Она вспомнила, как пятнадцать лет назад Павел сам готовил ей кофе по утрам, приносил завтрак в постель и говорил: «Ты у меня самая красивая, даже если с укладкой беда».
А теперь вот — сидит, шутит, гладит чужую ладонь.
Оксана достала из сумочки флакон духов — тех самых, что Павел подарил ей в прошлом году.
На коробочке тогда было написано: «Любимой женщине».
Она горько усмехнулась:
— Любимой... видимо, уже не той.
Дверь ресторана распахнулась. Павел и Вероника вышли.
Он — как джентльмен — придержал ей дверь, она звонко засмеялась, глядя на него снизу вверх. Их голоса донеслись даже через закрытое стекло.
— Может, заедем ко мне? — кокетливо сказала Вероника, щёлкая ключами от сумочки. — Родители в Сочи, дом пустой.
— Не сегодня, малышка, — мягко ответил Павел. — Жена может волноваться.
Жена... волноваться...
Оксана почувствовала, как в горле поднимается тошнота. Хотелось выскочить из машины, закричать, ударить его по лицу, но она лишь опустила голову, крепче вцепилась в руль.
Павел отвёз Веронику до перекрёстка, та села в такси и уехала, даже не обернувшись.
А он стоял, глядя ей вслед, потом достал телефон — и набрал кого-то.
Оксана невольно задержала дыхание.
Но звонок был короткий — «Света, я буду позже, ужин не жди».
Света... она даже не помнила, когда он последний раз называл её по имени.
Когда Павел сел в машину, Оксана завела двигатель и тихо тронулась следом. На светофоре её руки дрожали, будто после холода, но это был не мороз — это был страх, злость и осознание, что всё изменилось.
Домой она приехала первой. Быстро приняла душ, смыла тушь, что потекла от слёз, надела халат и сделала вид, что всё как обычно.
Когда дверь щёлкнула, она уже сидела на кухне с чашкой чая.
— Привет, дорогой, — сказала она, будто ничего не случилось. — Как встреча с клиентами?
— Нормально, — ответил он, не поднимая глаз. — Устал немного. Пойду в душ.
Он прошёл мимо, не заметив, как у неё дрожат губы.
Оксана смотрела на закрывшуюся за ним дверь и чувствовала, что сердце раскололось пополам — тихо, без крика, но безвозвратно.
Завтра она подаст на развод.
А сегодня... сегодня она позволила себе вспомнить, как он впервые сказал ей «люблю».
И как когда-то, давным-давно, верила, что это — навсегда.
Иногда прошлое всплывает так ясно, будто кто-то включил старую плёнку — с приглушённым светом, мягкими красками и чуть наивными лицами.
Оксана сидела на краю кровати и смотрела в окно — на утренний свет, на серое небо. Где-то за стеной плескалась вода — Павел уже принимал душ, будто всё в их доме было по-прежнему.
А в голове крутились картинки из другой жизни.
…
Они познакомились в университете.
Она тогда училась на факультете журналистики, бегала по коридорам с диктофоном и блокнотом, собирая цитаты для университетской газеты. Он — с соседнего факультета, экономического.
Высокий, немного неуклюжий, с вечно растрёпанными волосами и очками, которые он постоянно терял.
Оксана врезалась в него на повороте, разметав по полу целую стопку конспектов.
— Простите, я... — он помог ей поднять бумаги. — Кажется, я виноват.
— Нет, это я виновата, — улыбнулась она. — Хотя, может, судьба решила нас познакомить таким образом?
Павел тогда смутился, но улыбнулся в ответ. И всё — с этого дня он стал её тенью.
Они пили кофе в буфете, обсуждали книги, спорили о кино. Он дарил ей шоколадки с записками «для вдохновения», а она однажды написала для студенческой газеты заметку «Портрет идеального мужчины» — угадай, чьими чертами он обладал.
Потом были прогулки по набережной, первый поцелуй под дождём, и вечера, когда он играл на гитаре.
Она смеялась:
— Ну кто сейчас вообще играет девушкам под окнами? Это же старомодно!
— А я старомодный, — отвечал он. — Мне нравится, когда всё по-настоящему.
Они поженились через три года после выпуска.
На свадьбе Оксана была в простом кружевном платье, с венком из полевых цветов. Они танцевали босиком на траве за городом, а потом вместе ели торт прямо с рук, не заботясь о приличиях.
Первые годы брака были похожи на сказку, но не выдуманную, а домашнюю, с запахом кофе и звоном чашек. Они снимали крошечную однокомнатную квартиру, экономили на всём, но были счастливы.
Павел устроился в банк, Оксана работала корреспондентом в городской газете.
Они строили планы: взять ипотеку, завести ребёнка, открыть своё дело.
И всё казалось возможным — ведь вместе они были непобедимы.
— Знаешь, я всё равно когда-нибудь издам свою книгу, — говорила она по вечерам, лёжа рядом с ним на диване. — Настоящую, про жизнь.
— И я помогу, — отвечал он. — Ты — пишешь, я — финансирую. Отличная команда!
Так и было, пока не появился сын — Саша.
С тех пор Оксана почти перестала писать. Сначала не хватало времени, потом вдохновения. А когда Павел решил открыть собственную компанию, она ушла из редакции, чтобы помогать ему с документами.
— Это временно, — уверяла она подругу Марину. — Вот чуть-чуть встанем на ноги, и я снова возьмусь за перо.
Но время шло, дела росли, и «временно» растянулось на годы.
Она стала не журналисткой, а бухгалтером, не женой мечтателя, а партнёром по бизнесу.
А Павел из романтика превратился в человека цифр — сухого, собранного, вечно уставшего.
Когда сыну исполнилось двенадцать, Оксана поняла, что в их доме уже давно не звучит смех.
Он больше не играл на гитаре, она больше не писала.
Они жили «правильно», но без жизни.
И тогда в их офисе появилась она — Вероника.
Молодая, звонкая, с горящими глазами и ослепительной уверенностью.
Она смеялась так, как Оксана не умела уже много лет.
Она носила юбки выше колена и духи, пахнущие свободой.
Павел будто помолодел рядом с ней. Начал ходить в спортзал, сменил очки на линзы, купил себе новый костюм и стал улыбаться.
А Оксана... смотрела на это и понимала — проигрывает войну, в которую даже не вступала.
Всё началось с мелочей.
Павел стал дольше задерживаться на работе — «совещания», «клиенты», «новый проект». Оксана сначала верила, потом просто делала вид, что верит.
Телефон он больше не оставлял на виду. Раньше мог спокойно бросить его на кухонный стол, а теперь — всегда в кармане. Даже в душе — рядом, на полке, под полотенцем.
— У тебя кто-то есть? — однажды спросила она, не выдержав.
Павел даже не оторвался от ноутбука:
— Ты с ума сошла? Просто работы много.
Но что-то в его голосе насторожило её. Слишком спокойный. Слишком уверенный. Как будто он заранее отрепетировал этот ответ.
Оксана начала замечать: когда он пишет кому-то в мессенджере, уголки его губ подрагивают — будто он старается не улыбнуться.
Иногда в сумке она находила чек из ресторана, где они не бывали вместе. Или видела, как он внезапно выключает экран телефона, когда она подходит.
Однажды вечером, когда Павел вышел из комнаты, она не выдержала и открыла его ноутбук.
Пароль, конечно, изменён.
И всё равно — сердце бешено колотилось, будто она уже застала его с другой.
Она позвонила Марине, своей старой подруге:
— Марин, я, кажется, теряю голову. Он отдаляется.
— Подожди, не спеши с выводами, — сказала та. — У меня знакомая работает в «Белом лебеде». Говорит, Павел там часто бывает. Не с клиентами — с одной и той же девчонкой.
Внутри у Оксаны всё оборвалось.
— Какой девчонкой?
— Молодая, блондинка, из вашей бухгалтерии вроде. Вероника, кажется...
Имя прозвучало как выстрел.
В тот вечер Оксана не плакала. Не было сил. Просто сидела на кухне, глядя в чашку остывшего кофе.
Она не верила в измену. Ей казалось, что такие вещи случаются с кем угодно — только не с ними.
А через пару дней, когда Павел, как обычно, сказал «вечером совещание, не жди», она села за руль своей машины и поехала следом.
Он действительно заехал в «Белый лебедь».
И не один.
В тот момент что-то в ней оборвалось. Не от ревности даже — от осознания, что всё это правда. Что пятнадцать лет — их шутки, поездки, рождение сына, труд, совместные ночи — всё это теперь просто фон для чужой истории любви.
Она не бросилась в ресторан, не закатила сцену.
Просто сидела в машине, сжимая руль, и думала: «Вот так, значит. Конец любви — не крик. Это тишина. Когда ты сидишь напротив чужого счастья и понимаешь, что твоего уже нет».
Через три часа они вышли.
Вероника смеялась, а Павел выглядел так, будто помолодел лет на десять.
Оксана не запомнила, как доехала домой.
Только одно знала точно — завтра всё изменится.
Телефонный звонок застал Оксану утром, когда она только пыталась собрать себя по кусочкам после бессонной ночи.
— Оксана Викторовна, это Светлана из бухгалтерии... — голос в трубке дрожал. — Тут... странное дело. Вы же сейчас проверяете отчёты? Я наткнулась на проводки... на суммы, которые не совпадают.
— Что за суммы? — нахмурилась Оксана, чувствуя, как внутри холодеет.
— Большие. Миллиона два, может, чуть больше. И всё через одного человека проходит — через Веронику.
Имя ударило, как током.
Оксана молчала несколько секунд, затем спокойно сказала:
— Спасибо, Света. Никому ни слова. Я сама посмотрю.
Она села за компьютер и открыла базу.
Ряды цифр, аккуратные таблицы, знакомые подписи.
И правда — десятки мелких транзакций, будто случайных, но если соединить их вместе — почти два миллиона. Всё оформлено идеально. Слишком идеально.
Её пальцы дрожали, когда она листала документы.
В голове вспыхнуло: «Не только мужа, но и деньги решила увезти».
Через несколько минут в кабинет вошёл Павел.
— Привет. У меня сегодня важная встреча, вечером задержусь.
— В «Белом лебеде»? — спросила она, не отрывая взгляда от монитора.
Он замер.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Хочу понять, — её голос был удивительно спокойным. — Ты хотя бы знаешь, что твоя Вероника крадёт из нашей компании?
Павел побледнел.
— Что? Подожди... Оксана, ты о чём вообще?
— О двух миллионах, которые за три месяца растворились из бюджета. Все переводы шли через неё.
Он опустился в кресло, потер лицо ладонями.
— Я ничего не знал. Клянусь. Да, я... у нас с ней были отношения. Но про деньги — нет!
Оксана усмехнулась:
— Знаешь, я верю. Потому что ты можешь предать, но не украсть. Ты слишком правильный для этого.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге — Вероника.
— Павел Сергеевич, я всё объясню! — воскликнула она, но осеклась, увидев Оксану.
— Что именно ты объяснишь? — тихо спросила Оксана. — Как ты подделывала подписи или как крутила роман с женатым начальником?
— Я... — Вероника сделала шаг назад. — Я не хотела... всё само получилось...
— Само? — Оксана медленно поднялась. — Само ты украла деньги? Само разрушила семью? Само решила, что можешь играть чужими жизнями?
Вероника молчала. Её губы дрожали, взгляд метался по комнате, как у пойманного зверька.
— Поздно, — сказала Оксана спокойно. — Полиция уже в пути. Я позвонила, пока шла к лифту.
Павел резко поднялся:
— Оксана, ты вызвала полицию?!
— А что я должна была сделать? — её голос был твёрд. — Смотреть, как вы оба рушите то, что я строила пятнадцать лет?
В тот момент в дверь постучали. Вошли двое полицейских.
— Вероника Ковалёва? Пройдёмте с нами.
Вероника побледнела, но не сопротивлялась. Только бросила быстрый взгляд на Павла — смесь жалости и упрёка.
— Я думала, ты будешь на моей стороне...
Павел ничего не ответил. Лишь отвернулся.
Когда дверь за полицейскими закрылась, тишина навалилась, как бетон.
Оксана подошла к окну, посмотрела вниз — на мигалки у входа.
Потом повернулась к мужу:
— А ведь я собиралась подать на развод. Сегодня.
Он медленно поднял глаза:
— А теперь?
Она устало опустилась в кресло.
— А теперь не знаю. Наверное, я тоже виновата. Мы оба. Ты искал тепло, которого я тебе давно не давала. А я... я слишком зацепилась за контроль, за работу, за страх всё потерять. В итоге потеряли друг друга.
— Мы можем попробовать всё исправить? — тихо спросил он.
Оксана посмотрела на него долго, внимательно, будто впервые за много лет.
— Только если ты достанешь свою старую гитару. Помнишь, ту, что пылилась на антресоли?
Павел удивлённо моргнул.
— Гитару? Зачем?
— Потому что именно с неё всё началось. С песни под моими окнами. Может, стоит с неё и начать всё заново.
Он улыбнулся — впервые по-настоящему.
— Помню ту песню. «Я знаю, что ты знаешь...»
— Вот и спой. А потом посмотрим, получится ли у нас второй дубль нашей жизни.
Вечером Оксана долго сидела в спальне, перебирая старые фотографии.
Вот они — на свадьбе: молодые, счастливые, с нелепыми венками из ромашек.
Вот Павел держит новорождённого сына, растерянно улыбается в камеру.
Вот они втроём на море — ветер, солнце, солёные волосы, детский смех.
Все эти кадры — как чужая жизнь, но всё же её жизнь. Их жизнь.
Дверь хлопнула.
— Оксана! — голос Павла звучал странно — сипло, тяжело. — Где ты?
Она вышла в коридор и сразу почувствовала — от него пахнет виски.
— Ты пил?
Он усмехнулся, устало опустив плечи:
— А почему бы и нет? Моя жена следит за мной, любовница — в тюрьме, сын — спрашивает, правда ли я бросаю семью. Прекрасный день, правда?
— Кто ему сказал? — ледяным голосом спросила Оксана.
— Твоя подруга Марина. Встретила Сашу возле школы. Решила, видимо, просветить ребёнка. Спасибо ей огромное!
Оксана побледнела.
— Я ей… я ей голову оторву.
Павел подошёл ближе, глаза его блестели — то ли от алкоголя, то ли от злости.
— А знаешь, что самое страшное, Оксана? Что я сегодня понял: мы давно уже чужие. Всё, что между нами — это привычка, долг, счета и расписания.
Она стояла молча.
— Ты хочешь сказать, что это я во всём виновата? — наконец выдохнула.
— Я хочу сказать, что мы оба виноваты! — сорвался он. — Я гнался за деньгами, чтобы тебе ничего не нести на плечах, а ты… ты всё пыталась контролировать, проверять, считать. В какой момент мы перестали быть живыми, а стали бухгалтерией под названием “брак”?
— Может, в тот момент, когда я перестала верить, что ты рядом. Когда ты стал чужим даже за одним столом! — выкрикнула она. — Когда ты перестал смотреть на меня, а смотрел на телефон!
— А ты перестала улыбаться! — рявкнул он. — Ты даже кофе пьёшь, как по плану! Где та девчонка, которая могла сорваться с места и уехать со мной на вокзал просто потому, что захотелось? Где та Оксана, что смеялась под дождём, что пела со мной под окнами общаги?
— Она умерла, Павел! — крикнула она. — Умерла между кредитами, отчётами и твоими «вечными проектами»!
Тишина навалилась тяжело, как бетонная плита.
Оксана прижала ладони к лицу, сдерживая слёзы.
— Я устала, — прошептала она. — Устала быть сильной, правильной, удобной. Устала спасать то, что ты сам сжёг.
Павел шагнул к ней, но теперь без злости.
— А я устал притворяться, что всё под контролем. Что мне не больно. Что можно жить без тебя, просто работая и считая прибыль.
Он обнял её, крепко, как тогда, когда она плакала после родов и боялась не справиться.
Она выдохнула ему в плечо:
— Мы слишком долго молчали.
— Тогда, может, пора наконец заговорить? — тихо сказал он. — Помнишь, как мы мечтали писать и играть? Ты — книги, я — музыку. Может, это был наш способ быть живыми, а мы его похоронили?
Оксана слабо усмехнулась:
— Ты опять за гитару?
— Она всё ещё настроена. Я иногда достаю её, когда не могу спать, — признался он.
Она подняла на него глаза, ещё блестящие от слёз:
— Сыграй сейчас. Прямо здесь.
Он кивнул, ушёл в соседнюю комнату и вернулся с гитарой. Пальцы дрожали, но, когда коснулись струн, звук был чистым.
Он начал тихо — ту самую мелодию, под которую когда-то стоял под её окнами.
Пел хрипло, неуверенно, но каждая нота — будто ножом по сердцу.
Оксана слушала и вдруг рассмеялась сквозь слёзы.
— Господи... да мы же сумасшедшие!
— Лучше сумасшедшие, чем мёртвые, — улыбнулся он. — Давай выйдем на балкон и споём громко, чтобы соседи подумали, что у нас семейный концерт.
— А потом вызовут полицию, — шмыгнула носом она.
— Пусть вызывают. Мы им тоже споём.
И они вышли — босиком, в пижамах, под осенний ветер.
Гитара звенела, голоса срывались, но им было всё равно.
Это был их крик — не боли, а освобождения.
Под окнами кто-то свистел, кто-то смеялся, но Оксана впервые за долгие годы почувствовала: живёт.
А Павел посмотрел на неё так, как когда-то в университете — впервые, с тем же самым светом в глазах.
— Мы ещё можем, — прошептал он. — Всё вернуть.
— Только если больше не будет лжи, — ответила она.
Он кивнул.
— Только правда. И музыка.
Они смеялись и плакали, пока не рассвело.
А когда солнце коснулось окон, Павел тихо сказал:
— Знаешь, я больше не хочу жить "по расписанию". Хочу просто жить. С тобой.
И Оксана впервые за долгие годы поверила ему.
На следующее утро дом дышал тишиной — не той ледяной, что раньше, а мягкой, спокойной.
На кухне пахло кофе, а не нервами. Оксана стояла у окна, глядя, как во дворе школьники бегут по лужам — осень вступала в свои права.
Вошёл Павел — взъерошенный, в растянутой футболке, с той самой гитарой в руках.
— Не спала? — спросил он тихо.
— Спала, — она улыбнулась. — Но впервые за долгое время — спокойно.
Он налил себе кофе, присел напротив. Несколько секунд они просто молчали — и это молчание было живым, добрым.
Не надо было слов — всё и так было понятно.
— Слушай, — вдруг сказал Павел. — Я подумал… может, махнём куда-нибудь? Без телефонов, без совещаний. Просто ты, я и Саша.
— Куда? — усмехнулась она. — У нас же бизнес, проекты, ответственность.
— А пусть бизнес подождёт. — Он пожал плечами. — Хочу, чтобы Саша увидел нас другими. Не уставшими родителями, а живыми людьми.
Эта фраза почему-то защемила сердце.
— Он давно нас не видел такими, да?
Павел кивнул.
— Но ещё не поздно.
Через неделю они уехали — в старую дачу у реки, где когда-то проводили лето, когда Саше было пять.
Там пахло сосной и прошлым.
Первым делом Павел развёл костёр, Саша принес старый футбольный мяч, а Оксана достала фотоаппарат.
— Мам, а ты почему раньше не снимала? — спросил сын, пока она ловила кадры.
— Наверное, боялась, что не получится, — ответила она. — А теперь вот поняла: всё, что нужно, — просто нажать на кнопку.
Павел подмигнул:
— Так и с жизнью, да?
— Именно, — засмеялась она.
Вечером, когда солнце клонилось к закату, они втроём жарили хлеб на костре и слушали треск гитары.
Саша подпевал, сбиваясь на каждом куплете, а Павел смеялся и подыгрывал.
Оксана сидела рядом, обняв колени, и чувствовала, как изнутри уходит камень, который давил на грудь последние годы.
— Знаешь, — сказала она тихо, — я ведь хотела уволиться ещё до всей этой истории. Просто не решалась.
— А теперь?
— А теперь решилась. Открою своё маленькое издательство. Для тех, кто боится начинать, как я боялась.
Павел усмехнулся, глядя на пламя:
— А я наконец закончу ту песню, которую начал ещё в институте. Помнишь?
— «Я знаю, что ты знаешь...»
— Вот именно.
Она улыбнулась:
— Тогда договорились. Каждый делает то, что всегда хотел.
— И никто никого больше не теряет, — добавил он.
Они посмотрели друг на друга — без пафоса, без обещаний, просто с тихим согласием.
Иногда любовь не умирает. Она просто засыпает, пока кто-то не осмелится снова её разбудить.
Саша вдруг спросил:
— Мам, а вы теперь точно не разведётесь?
Оксана и Павел переглянулись и рассмеялись.
— Нет, малыш, — ответил Павел. — Мы теперь, наоборот, будем жениться заново.
Сын захлопал в ладоши:
— Тогда я буду ведущим!
И снова — смех, огонь, песня.
Простая, хриплая, настоящая жизнь.
Пять лет пролетели незаметно.
Дом, где раньше звенели ссоры и обиды, теперь жил другими звуками — детским смехом, гитарными переборами и запахом свежей выпечки.
На кухне стояли две кружки — с надписями «Она знает» и «Он помнит». Их подарил Саша на прошлую годовщину.
Теперь у них было двое детей — старший Саша уже собирался в старшую школу, а младшая Полина гоняла по дому плюшевого мишку, требуя, чтобы «папа снова играл на своей шумной гитаре».
Оксана с улыбкой наблюдала, как Павел возится с малышкой. Его волосы поседели, но глаза светились тем же — живым, мягким светом.
— Ну, всё, мадам Полина, концерт окончен, — сказал он, откладывая инструмент. — Сейчас папа уходит дегустировать пирог от твоей мамы.
— Пирог с яблоками! — радостно воскликнула девочка и ускакала в гостиную.
Оксана достала пирог из духовки и поставила на стол.
— Знаешь, — сказала она, — я до сих пор не верю, что у нас всё получилось.
— Почему? — Павел поднёс к её лицу прядь волос, пахнущих корицей. — Всё просто: мы перестали ждать, что счастье само вернётся, и пошли за ним.
Она усмехнулась:
— Глубоко копаешь, философ.
— А я теперь умею, — засмеялся он. — После того, как моя жена издатель.
И это была правда.
Маленькое издательство, которое Оксана открыла в бывшем гараже, неожиданно выросло. Теперь её книги стояли на полках городских магазинов — не глянцевые романы, а настоящие истории: про женщин, которые учились заново жить.
На стене висела рамка с надписью:
«Первое место в конкурсе молодых издателей. Проект “С чистого листа”.»
— Мам, а ты как? — спросил Саша как-то вечером.
— Нет, — улыбнулась она. — Я просто счастливая.
Павел тем временем снова взялся за музыку. Его песни звучали на местных фестивалях, а однажды он даже выступил в том самом «Белом лебеде», где когда-то всё рухнуло.
Он спел одну единственную песню — ту самую.
Пел для неё.
Весь зал встал.
Оксана плакала — не от боли, а от благодарности.
После концерта они вышли на улицу — тот же вечер, тот же осенний воздух.
Павел обнял её за плечи и сказал:
— Видишь? Иногда нужно пройти через шторм, чтобы понять, как пахнет воздух после дождя.
— Главное, чтобы шторм был не напрасным, — ответила она. — Наш — не напрасный.
Он кивнул.
— А помнишь, ты тогда сказала, что всё начнём с гитары?
— Помню.
— Так вот, — он достал из багажника футляр. — Я хочу, чтобы теперь ты начала с книги. О нас.
Она открыла крышку — там лежала старая, потёртая тетрадь. На обложке аккуратным почерком:
«Она знает, что он знает.»
Оксана провела пальцем по надписи и рассмеялась сквозь слёзы:
— Кажется, у нас будет бестселлер.
— Уже есть, — сказал он, глядя на неё. — Наши дети.
Их смех разнёсся по вечерней улице, перемешался с запахом яблочного пирога и аккордами старой гитары.
В окнах соседей погас свет, но в их доме всё ещё горел тёплый, живой огонь.
Не идеальный, не вечный — но настоящий.
Потому что они всё-таки нашли друг друга.
Не заново — просто снова.