Вчерашний вечерний поход в инст вынес в чьем-то рилзе одну из моих (трёх) любимых сцен в АС с Джунги (хаха, спросите меня об остальных двух). На самом деле, впервые вижу, чтобы на нее обратили внимание. В рилзы больше упаковывают слезно-мыльные эпизоды Со и Су. В этом же фокус — на мимике Со. В свое время я даже начинала писать по этой сцене небольшое эссе, но, как обычно, застряла на полпути. Но именно эта сцена лучшим образом показывает тонкую актерскую игру Джунги. В ней нет ни одного грубого мазка. Все на полутонах и интеллектуальной работе в изображении сложных чувств.
Вы все помните эту сцену, где Со выслушивает упрёки от Енхвы, расстроенной тем, что он не пришёл на день рождения их сына, и видит в них врагов.
Дальше любопытно. Со, прежде чем наговорить параноидальных колкостей о том, что знает когда королева с ребёнком придут по его душу, держит паузу, как настоящая театральная прима. На лице — сложная смесь эмоций. Я пошла почитать комменты под рилзом — а вдруг кто зацепился за эту странную мимику… но нет. Там либо сожаления о финале, либо дифирамбы принцу (хотя мы видим короля), либо гифы с Су. Простодушный зритель видит за этими гримасами твердолобую неприязнь Со к Енхве. В целом понятно. Женщины Енхву ненавидят, поэтому никаких других эмоций, кроме агрессивно-раздражённых, у Со не считывают. «Получи, проклятая стерва».
Но, на мой взгляд, Со в этой сцене демонстрирует не злость и не раздражение. Он тут во власти интеллектуально-эмоциональной игры. Со слишком тонко чувствует расстановку сил в своей, так сказать, семейной жизни и поэтому решает вывернуть её наизнанку, превратив драму в фарс. Он здесь натуральным образом ломает комедию. Я бы даже сказала, что тут Со «включает дурачка», чтобы сохранить контроль над начинающейся женской истерикой.
В классическом понимании Енхва тут не истерит, но она точно взволнована, чуть более откровенна, чем положено, и готова перейти к просьбам. Мне видится, что Со своией земедленной и изощённой мимикой как будто бы предостерегает её. Словно даёт ей мысленный воландовский совет: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего..», подразумевая, конечно, не совет ждать и молчать. Он скорее испытывает её характер ( и делает это, судя по всему, регулярно).
Со тут больше похож на шекспировского Петруччо, который на самом деле не злится, а устраивает спектакль воспитания. Он проверяет реакцию, управляет эмоциями жены и, возможно, даже развлекается. За его ухмылкой и многозначительным закатыванием глаз — не неприязнь, а изощрённая педагогика чувства.
Со не терпит, когда его эмоции читают буквально, и потому он их кодирует. Конечно, всё это для того, чтобы дать понять противоположной стороне, что «тёпленьким» его по-прежнему не взять. А что? Именно так Со сохраняет баланс между разумом и чувствами.
Вот даже не поленюсь и разберу эту сложную мимику.
Первое мгновение — действительно тень раздражения. Со будто бы хмурится, взгляд острый, губы слегка поджаты. Простодушный зритель решит, что король зол. Но если приглядеться — это вовсе не гнев, а оценка. Он считывает реакцию, словно актёр, наблюдающий партнёра на сцене. Это пауза, в которой он прогнозирует возможную реакцию Енхвы на слова, которые собирается сказать.
Затем Со как будто бы улыбается, но через усилие. Он словно заставляет себя — делает это с театральной передозировкой. Уголки губ тянутся вверх, но глаза остаются неподвижны. Здесь он, как говорится, ломает четвёртую стену. Словно сообщает зрителю: «Видите, я играю хорошего парня, выслушиваю и даже улыбаюсь».
Потом он отводит взгляд в сторону. Это Енхва припомнила ему мёртвую панночку — Су. Можно по-разному объяснять этот короткий, почти незаметный увод взгляда. Опять же, те, кто не любит Енхву, объяснят это внутренним гневом Со: мол, ему неприятно, когда она произносит имя умершей возлюбленной.
Ну, а может, ему просто тяжело вспоминать те дни? И себя самого в тех днях? Да, в такое я поверю скорее, чем во внезапно накатившую тоску (хотя она, конечно, позже накатит). В любом случае, когда Со отводит взгляд, он как бы прерывает свой спектакль. За маской «Со-невыносимого-супруга» мелькает человек, которому тяжело. Он не может не чувствовать — и потому вынужден прятать чувство в театре.
Затем Со возвращается в образ. Он снова поднимает брови, чуть шире открывает глаза — иронично, как бы удивлённо и слегка предостерегающе. Это уже осознанная клоунада. Он управляет своим лицом, как словами. Это не эмоциональный срыв, а тонкая форма самообороны.
Финальный штрих — полумаска. Когда он уже почти уходит из кадра, уголки губ замирают в усталом, но скорее понимающем выражении. И вот это понимание — вовсе не примирение, а усталость мудреца. Он словно бы говорит: «Я снова сыграл роль, чтобы не разрушить хотя бы то, что есть».
Со — редкий герой, который использует иронию и дистанцию как щит. Он и вправду, как Петруччо, воспитывает. Но не жену, а саму ситуацию — а, может, и себя самого. Он прошёл через адовый личный опыт, а потому не может позволить чувствам управлять собой. Отсюда все эти спектакли. Его комедия — это форма власти над собственным страданием.