— Представляешь, Вить, а ведь и ты мог бы! Вот есть отличные курсы для программистов, за полгода можно освоить. Я бы даже оплатила…
Она не успела договорить, потому что в этот момент была абсолютно счастлива и слепа. Ольга сидела за столом, который сама же превратила в алтарь своего успеха, и её лицо горело румянцем от выпитого вина и переполнявших эмоций. Аромат жарящегося на кухне стейка из мраморной говядины, купленного на часть её первой огромной премии, смешивался с тонким запахом дорогих духов. На идеально выглаженной скатерти стояли лучшие тарелки, в хрустальных бокалах рубином играло вино, которое она выбрала, посоветовавшись с сомелье. Она смотрела на мужа сияющими глазами, в которых плескались планы на новую, блестящую жизнь, и совершенно не видела, как его лицо медленно превращается в уродливую гримасу.
Виктор пришёл домой час назад. Он принёс с собой запах затхлой проходной, дешёвых сигарет и вселенской усталости. Пока Оля порхала по квартире, он молча принял душ, переоделся в растянутые треники и сел за стол, как на эшафот. Он слушал её восторженный щебет о новом просторном кабинете, о двух девочках-стажёрах в её подчинении, о квартальном бонусе, сумма которого равнялась его зарплате за четыре месяца. Каждое её слово, произнесённое звонким, счастливым голосом, было для него как удар молотком по пальцам. Он, Виктор, отсидевший двенадцать часов в душной каморке охранника, пялясь в ряды чёрно-белых мониторов, вернулся домой, чтобы присутствовать на бенефисе своей жены.
Он механически жевал салат, не чувствуя вкуса. Его вилка скребла по тарелке, издавая неприятный, режущий звук.
— Ага, — отвечал он на её рассказы. — Понятно. Молодец.
И эти односложные ответы её совершенно не смущали. Она была на своей волне, в своём мире, где всё было возможно. И в этом мире она, очевидно, уже придумала новую, улучшенную версию своего мужа. Идея с курсами родилась из этого пьянящего чувства всемогущества. Она сделала себя сама, теперь она сделает и его. Слова «я бы даже оплатила» стали последней искрой, упавшей в бочку с порохом.
Он медленно поднял на неё глаза. В их глубине не было ни тени радости за неё, ни намёка на поддержку. Только холодная, свинцовая ярость, копившаяся не один час. Он с силой ударил кулаком по столу. Не по скатерти, а рядом со своей тарелкой, по голому дереву. Удар был сухим и страшным. Тарелки подпрыгнули, бокал Ольги опасно накренился и плеснул вином на белоснежную ткань, оставляя расползающееся багровое пятно.
— Что?! — прорычал он. Голос, обычно спокойный и немного ленивый, стал низким и угрожающим. — Ты теперь меня поучать будешь, бизнес-леди?! Решила мне показать, какой я неудачник на твоём фоне?
Ольга замерла, её улыбка сползла с лица, обнажив растерянность и испуг. Восторг в глазах сменился полным непониманием.
— Витя, ты чего? Я же как лучше хочу, для нас…
— Для себя ты хочешь! — он вскочил, с грохотом отшвырнув ногой тяжёлый стул. — Чтобы хвастаться мужем-программистом перед своими фифами! Чтобы не стыдно было в приличном обществе сказать, кем твой мужик работает! Не выйдет! Меня моя работа устраивает! Поняла?
Он не кричал. Он говорил с какой-то злой, спрессованной силой, вбивая каждое слово, как гвоздь. Его взгляд был тяжёлым, полным откровенного презрения. Не обращая внимания на опрокинутый стул и ошеломлённую жену, он прошёл на кухню, рывком открыл дверцу шкафчика и достал початую бутылку водки. Его руки двигались точно и зло. Он схватил первый попавшийся гранёный стакан, доверху налил его обжигающей жидкостью и, не моргнув, опрокинул в себя.
— Запомни, — он поставил пустой стакан на столешницу с таким стуком, что, казалось, стекло сейчас треснет. — Я тут мужик! И не позволю бабе указывать, что мне делать!
Он резко развернулся и, не удостоив Ольгу даже взглядом, вышел на балкон курить, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь. Праздник был окончен. В дорогой сковороде на плите остывал стейк, на скатерти расплывалось уродливое винное пятно, а в воздухе отчётливо пахло гарью — гарью сгоревших надежд.
Ольга осталась одна на кухне, которая внезапно превратилась из праздничной декорации в место преступления. Воздух был густым, пропитанным запахом перегара, табачного дыма с балкона и её дорогого, теперь уже остывшего стейка. Она несколько минут стояла неподвижно, глядя на расползающееся по скатерти винное пятно. Оно было похоже на уродливую рану. Внутри неё не было слёз, только ледяное, звенящее оцепенение, которое сменилось глухой, холодной яростью.
Она не стала ничего говорить, когда Виктор вернулся с балкона. Он прошёл мимо, не глядя, от него несло морозом и едким дымом. Молча взял с полки в шкафу старый плед и подушку, с которыми обычно смотрел футбол, и направился в гостиную. Это было красноречивее любых слов. Территория была поделена. Супружеская кровать, их общее ложе, отныне принадлежала только ей, победительнице. А он, побеждённый, уходил в изгнание на диван.
С методичной, злой аккуратностью Ольга принялась за уборку. Она сгребла дорогую скатерть в комок и швырнула её в стиральную машину. Стейк, который должен был стать символом их нового начала, с отвращением выбросила в мусорное ведро. Тарелки и бокалы она мыла так яростно, что пальцы свело от напряжения, но ни одна не разбилась. Она оттирала стол, отмывала пол, уничтожая все следы неудавшегося праздника, будто пытаясь стереть из памяти сам унизительный вечер. Закончив, она легла в их огромную, теперь пустую кровать и долго смотрела в потолок, слушая, как в соседней комнате ворочается и тяжело вздыхает её муж.
Утро не принесло облегчения. Оно принесло новую форму войны — тихую, изматывающую, пассивно-агрессивную. Ольга встала раньше, приняла душ, надела шёлковый халат. Она решила действовать так, будто вчерашнего взрыва не было. Это была её тактика — игнорировать, переждать, дать ему остыть. Она включила кофемашину, и по кухне поплыл аромат дорогого зерна. В этот момент в дверном проёме появился Виктор. Небритый, в тех же вчерашних трениках, с помятым лицом и мутными глазами.
— Доброе утро. Кофе будешь? — спросила она максимально нейтральным тоном, не поворачивая головы.
Он подошёл к столешнице, посмотрел на жужжащий аппарат, потом на пачку с итальянскими надписями.
— А что, у нас теперь только такой? Элитный? Для начальства? Простой растворимый, видимо, уже не по статусу.
Ольга с силой сжала ручку кофейника. Она промолчала. Поставила перед ним чашку, налила чёрный, обжигающий напиток. Сама пить не стала, аппетит пропал. Она пошла в спальню одеваться. Сегодня она выбрала самый строгий и дорогой брючный костюм, который у неё был. Он сидел идеально, превращая её в ту самую «акулу бизнеса», о которой вчера с презрением говорил Виктор. Когда она, уже накрашенная и собранная, вернулась на кухню за сумкой, он сидел на том же месте и тупо смотрел в экран телефона.
— Смотри-ка, вся из себя. Прям как с обложки журнала, — процедил он, не отрывая взгляда от телефона. Это не было комплиментом. В его голосе сквозил яд. — Куда намылилась, покорять мир?
— У меня важное совещание, Витя, — ровно ответила она, проверяя, всё ли положила в сумку: ключи, телефон, пропуск.
— Ну да, совещание, — хмыкнул он и наконец поднял на неё глаза. Взгляд был тяжёлый, недобрый. — Будете решать судьбы мира. Не то что мы, простые смертные, шлагбаум на парковке открываем да кроссворды разгадываем. У нас работа попроще. Пыли в глаза пускать не надо.
Каждое его слово было мелкой, но болезненной шпилькой. Он намеренно противопоставлял себя ей, выставляя её заносчивой выскочкой, а себя — простым, честным трудягой. Он не давал ей шанса забыть, простить, сделать шаг навстречу. Он хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой за свой успех.
— Я ушла, — холодно бросила она, направляясь к выходу.
— Угу, — донеслось ей в спину.
Она вышла из квартиры и только в лифте позволила себе выдохнуть. Радость от новой должности, от признания её заслуг, всё это было отравлено, измазано грязью. Квартира, её уютная крепость, за ночь превратилась во вражескую территорию. И победа, одержанная в офисе, казалась абсолютно бессмысленной на фоне сокрушительного поражения, которое она терпела дома.
Дни превратились в тягучую, серую массу. Ольга уходила на работу рано, возвращалась поздно. Она делала это намеренно, чтобы как можно меньше времени проводить в квартире, которая перестала быть домом и превратилась в два враждующих лагеря, соединённых общим коридором. Вечерами она находила Виктора на диване перед телевизором. Он не смотрел его, а просто переключал каналы с тупой, методичной злобой. Рядом с диваном на полу неизменно стояла грязная кружка, на журнальном столике валялись крошки от чипсов. Он перестал убирать за собой, словно демонстрируя, что его территория — это его территория, и её правила чистоты и порядка здесь больше не действуют.
Они почти не разговаривали. Их общение свелось к коротким, функциональным фразам: «Хлеб закончился», «Твоя очередь выносить мусор». Он демонстративно ел из старой, щербатой тарелки, игнорируя дорогие сервизы. Он пил самый дешёвый растворимый кофе, хотя на полке стоял её элитный, зерновой. Каждое его действие было мелким, но точным уколом, призванным напомнить ей о пропасти между ними. Ольга делала вид, что не замечает. Она молча убирала его кружку, вытирала крошки, готовила ужин на двоих, половина которого оставалась нетронутой. Эта молчаливая война изматывала её куда сильнее, чем любые совещания и отчёты на работе.
В четверг вечером, когда она, смертельно уставшая, вошла в квартиру, её ждал сюрприз. Резкий, настойчивый звонок в дверь прорезал густую тишину. Виктор в гостиной даже не шелохнулся. Ольга с тяжелым вздохом пошла открывать, проклиная про себя то курьера, то соседа, которому опять что-то понадобилось. На пороге стояла её мать, Лариса Павловна. В одной руке она держала сумку-тележку, набитую банками с соленьями, в другой — картонную коробку с тортом.
— Оленька, привет! А я к вам на огонёк! — прогремела она, врываясь в прихожую и принося с собой запах лака для волос и властной энергии. — Еле дотащила гостинцы. Чего не встречаешь?
Только не это. Только не сейчас. Ольга мысленно застонала, но натянула на лицо уставшую улыбку.
— Мам, привет. Что ж ты не предупредила?
— А что я, чужая? Захотела — приехала! — отрезала Лариса Павловна, уже хозяйским жестом проходя на кухню. — Витя дома? Ви-и-итя! Тёща приехала, принимай парад!
Из гостиной донёсся щелчок выключаемого телевизора. Через пару секунд в дверном проёме кухни появился Виктор. Он окинул тёщу тяжёлым взглядом, в котором не было и тени радости.
— Здравствуйте, Лариса Павловна.
— Ну здравствуй, зятёк, здравствуй! — она смерила его оценивающим взглядом, скользнув по несвежей футболке и трёхдневной щетине. — Давай, Оленька, ставь чайник. Тортик привезла, твой любимый, «Прагу». Отметим твою новую должность! Ты же мне всё уши прожужжала по телефону, звёздочка моя!
Они сели за стол. Лариса Павловна разрезала торт, положила всем по огромному куску и начала свой допрос под видом светской беседы.
— Ну, рассказывай, дочка, как тебе в начальниках? Подчинённые слушаются? Зарплату, небось, хорошую положили? Моя-то умница, вся в меня! Всегда знала, что далеко пойдёт!
Затем она повернулась к Виктору, который молча ковырял торт вилкой.
— А ты, Витя, как? Всё там же, на своём посту? Не ищешь чего получше? Сейчас столько возможностей, интернет этот ваш… Оленька вон как взлетела, а ты что же, не тянешься за женой? Семью ведь надо вместе вперёд двигать.
Вот оно. Началось. Виктор почувствовал, как внутри закипает глухая ярость. Он был уверен — это не просто так. Это Оля нажаловалась, напела в уши, и теперь мать прислали в качестве тяжёлой артиллерии, чтобы его «проучить» и «наставить на путь истинный». Он посмотрел на жену. Ольга сидела с каменным лицом, глядя в свою тарелку. Её молчание он воспринял как знак согласия.
— Меня всё устраивает, Лариса Павловна, — ровно ответил он, откладывая вилку. — Работа спокойная. Ответственности никакой.
— Вот именно! — подхватила тёща, не уловив сарказма. — Никакой ответственности, никакого роста! А Оленька одна всю семью на себе тащит, крутится, как белка в колесе! Ей же поддержка нужна, надёжное плечо, а не… — она не договорила, но многозначительно посмотрела на его растянутые треники.
Это было последней каплей. Виктор резко встал из-за стола, стул под ним с противным скрежетом отодвинулся назад. Но он посмотрел не на тёщу. Он в упор посмотрел на Ольгу, и в его глазах была такая ненависть, что ей стало физически холодно.
— Это ты её позвала? Да? Решила подкрепление вызвать, чтобы вдвоём меня дожать? Чтобы показать, какой я никчёмный? Молодец. Хорошо придумала.
Он не стал дожидаться ответа. Развернулся и вышел из кухни. Через секунду из гостиной донёсся громкий звук включаемого на полную мощность телевизора, где какой-то боевик заглушал всё остальное взрывами и выстрелами. На столе остался нетронутый торт и две ошеломлённые женщины. Лариса Павловна только что сбросила на их тлеющий конфликт ядерную бомбу.
Визит Ларисы Павловны затянулся. Она осталась ночевать, расположившись в гостиной на диване, вытеснив Виктора обратно в супружескую спальню. Это было худшее из возможных решений. Ночью они лежали с Ольгой на разных краях огромной кровати, спиной друг к другу, не дыша. Воздух в комнате был таким плотным и наэлектризованным, что, казалось, мог вспыхнуть от малейшей искры. Утром мать вела себя так, будто она — миротворец на вражеской территории. Она готовила завтрак, громко гремя посудой, и пыталась втянуть их в диалог, который был похож на допрос пленных.
— Оленька, ты сегодня пораньше вернёшься? — спрашивала она за столом, намазывая масло на хлеб. — А ты, Виктор, сегодня в ночь или в день? Муж и жена должны хоть вечерами видеться, а то так и отвыкнуть можно друг от друга.
Виктор молча пил кофе, глядя в стену. Ольга коротко отвечала, что у неё много дел. Атмосфера была невыносимой. Когда Ольга ушла, Лариса Павловна, судя по всему, провела с зятем «воспитательную беседу». Ольга поняла это сразу, как только вернулась вечером домой. Виктор встретил её у порога. Он был трезв, но его глаза горели тёмным, нехорошим огнём. Он ждал её.
Ольга вошла в квартиру, чувствуя себя выжатой как лимон. Весь день она провела на тест-драйве и в отделе кадров, оформляя документы. Радость от события была напрочь отравлена предчувствием того, что её ждёт дома. Она поставила сумку на пол и увидела, как из кухни выходит мать, вытирая руки о передник.
— Оленька, вернулась! А мы тебя ждём, ужин почти готов.
— У меня новость, — тихо сказала Ольга, обращаясь скорее в пустоту, чем к кому-то конкретно. Она достала из сумки брелок с ключами. Металлический логотип автомобильной марки тускло блеснул в свете лампы. — Мне выделили служебный автомобиль. С завтрашнего дня буду ездить на работу на машине.
Лариса Павловна всплеснула руками, её лицо расплылось в торжествующей улыбке.
— Доченька! Какая ты у меня молодец! Машина! Это же какой статус! Витя, ты слышал? Наша Оля теперь с машиной! Вот что значит работать, а не штаны просиживать!
Виктор не улыбнулся. Он медленно подошёл к Ольге и протянул руку.
— Дай сюда.
— Зачем? — не поняла она, инстинктивно прижимая ключи к себе.
— Посмотреть, — его голос был обманчиво спокоен. — Интересно же, какие цацки теперь большим начальникам выдают. Она с сомнением вложила ключи в его ладонь. Он повертел их в руках, взвесил. Его пальцы были грубыми, с въевшейся грязью под ногтями — пальцы рабочего человека. А в них лежал этот блестящий, гладкий символ чужого успеха.
— Ну что, довольна? — спросил он, глядя ей прямо в глаза. — Теперь у тебя всё есть. Должность, деньги, машина. Полный комплект успешной женщины. Осталось только мужа сменить на кого-нибудь поприличнее. На программиста, например.
— Витя, прекрати, — вмешалась Лариса Павловна. — Ты должен радоваться за жену, а ты ядом брызжешь!
— И правда, Вить… Что ты начинаешь? Просто мог бы порадоваться за меня, я же тебя ни о чём больше не прошу…
И тут его прорвало. Он повернул к Ольге искажённое злобой лицо.
— Да кто ты такая, чтобы меня жизни учить?! Зарабатываешь больше, так теперь думаешь, что можешь командовать? Я мужик в этом доме, а не твой подчинённый!
Он не кричал, он почти рычал, выплёвывая слова. Он сделал шаг к своему шкафу с инструментами в коридоре, рывком открыл дверцу и достал старые, тяжёлые пассатижи. Затем, не говоря ни слова, вернулся. Лариса Павловна отшатнулась. Ольга застыла, не понимая, что он собирается делать.
Он положил брелок с ключами на прочный дубовый комод. Крепко зажал пластиковый корпус ключа в стальных тисках пассатижей. Сжал рукоятки. Раздался громкий, отвратительный хруст. Пластик треснул, разлетаясь на мелкие осколки. Он сжал ещё раз. Хрустнула микросхема внутри. Он не остановился, пока не превратил новенький, блестящий ключ в груду изуродованного пластика и металла.
Закончив, он бросил пассатижи на пол. Металл гулко ударился о паркет. Он разжал ладонь и высыпал остатки ключа на комод.
— Вот твоя машина, — сказал он тихо и отчётливо. — Командуй теперь ей.
Он развернулся и, оттолкнув застывшую в ужасе тёщу, ушёл в гостиную и запер за собой дверь изнутри. Лариса Павловна что-то кричала ему вслед, какие-то проклятия и оскорбления, но её голос был просто фоновым шумом. Ольга стояла и смотрела на растерзанный ключ. Она не чувствовала ничего. Ни обиды, ни злости. Только абсолютную, всепоглощающую пустоту. Она смотрела на дело рук своего мужа и понимала, что он сломал не ключ от машины. Он только что перемолол в труху всё, что когда-то было их семьёй. И собрать это уже было невозможно…
СТАВЬТЕ ЛАЙК 👍 ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ ✔✨ ПИШИТЕ КОММЕНТАРИИ ⬇⬇⬇ ЧИТАЙТЕ ДРУГИЕ МОИ РАССКАЗЫ