Пахло жареной картошкой и несвежим воздухом. Окна не открывались уже неделю — то холодно, то некогда. На подоконнике стояла кружка с засохшим кофе, рядом — пепельница, полная окурков.
Ирина стояла у мойки, не двигаясь, слушала, как за стенкой капает кран. Ритмично, будто тикание часов, отсчитывающее секунды до чего-то неизбежного.
Ключ повернулся в замке. Дверь со скрипом распахнулась.
Кирилл вошёл, уставший, сутулый, с грязной курткой, из которой тянуло пылью и цементом. Кроссовки бросил прямо в прихожей, рюкзак шлёпнулся рядом.
— Опять врёшь, Кирилл, — сказала она тихо, но голос дрогнул от ярости. — И не смей делать вид, что не понимаешь, о чём я.
Он не ответил. Просто прошёл мимо, будто её не существовало.
— Я с работы, устал, — пробурчал он. — Не начинай.
— Устал? — Ирина усмехнулась, не глядя. — От чего? От заказов, которых нет? Или от того, что уже сам путаешься в своём вранье?
Кирилл резко обернулся.
— Я не обязан перед тобой отчитываться, — бросил он.
— Не обязан? — она повернулась к нему лицом. — Мы семья, если ты забыл.
Он открыл холодильник, посмотрел внутрь, будто надеясь найти там ответы на все свои проблемы, потом громко захлопнул дверцу.
— Завал у меня. Просто завал. Всё будет нормально.
Ирина усмехнулась. Сколько она это слышала? Полгода? Год? Каждый раз одно и то же — «всё будет нормально». А потом выясняется, что «нормально» уже не про них.
Она села за стол, достала кружку с холодным чаем.
— Кирилл, ты хоть понимаешь, что я уже не верю ни одному твоему слову?
Он выдохнул, провёл рукой по лицу.
— Господи, ну началось... Ира, я не железный. Я пытаюсь вытянуть фирму, но всё летит к чертям.
— А ты не думал сказать об этом раньше? Пока всё не летело? — она подняла глаза. — Или решил, что я для красоты здесь стою?
Кирилл молчал. Смотрел в пол, как мальчишка, пойманный на лжи.
Она поняла — попала в точку.
— Что ты скрываешь? — спросила уже спокойно. — Только честно.
— Ничего, — выдохнул он. — Просто... не всё получается, как планировал.
Она смотрела на него долго, потом встала.
— Знаешь, что самое страшное, Кирилл? Не то, что не получается. А то, что ты врёшь. Мне. Каждый день.
Он отвернулся, будто от удара.
— Да хватит! — сорвался. — У меня и так всё рушится, а ты ещё добиваешь!
— А я должна просто молча смотреть, как ты тащишь нас в яму?
Он не ответил.
В ту ночь они почти не разговаривали. Каждый лежал на своём боку, как два человека, случайно оказавшиеся под одной крышей. В темноте Ирина слышала, как он ворочается, как тихо матерится себе под нос.
Она знала: завтра сделает то, что давно собиралась.
Утро началось как обычно — с запаха кофе и тишины. Кирилл ушёл пораньше, оставив записку: «Не жди. На объекте задержусь.»
Она не верила ни одному слову.
Достала бельё, закинула в стиральную машину. Потом взяла его куртку. Привычка — проверять карманы. Кирилл всегда что-то забывает: флешки, чеки, мелочь, иногда даже пачку сигарет.
Но сегодня — не флешка.
Смятые листы бумаги.
Она развернула.
«Уведомление о просроченной задолженности».
Банк. Сумма: 2 480 000 рублей. Просрочка — два месяца.
Ирина замерла. Потом перечитала. Ещё раз. И ещё.
— Господи... — выдохнула она.
Как? Когда? Почему он молчал?
Сердце стучало в висках, пальцы дрожали. Она опустилась на стул и закрыла лицо руками. Всё стало ясно. Всё.
Он лгал ей всё это время. Не потому что хотел защитить. А потому что боялся.
Боялся признаться, что всё потерял.
Вечером, когда он вернулся, Ирина уже знала — разговора не избежать.
Он зашёл, снял куртку, бросил её в коридоре.
— Я поем и спать. Устал как собака.
— Не поешь, — спокойно сказала она. — Нам нужно поговорить.
Он насторожился.
— Опять? Ну давай. Что теперь?
— Я нашла документы. Из банка.
Он побледнел. Так резко, будто из него кровь ушла.
— Ты рылась в моих вещах?
— Я стирала твою куртку, — тихо ответила она. — Ты оставил в кармане два миллиона долгов.
Молчание. Потом он сел.
— Не хотел тебя нервировать.
— А теперь что? Думаешь, я спокойна?
Он не смотрел на неё.
— Я разберусь. Обещаю.
— Как? Ещё кредит возьмёшь? Или машину мою продашь заодно?
— Ир, прекрати, — сорвался он. — Я мужик, я должен решить.
— Мужик? — она рассмеялась. — Мужик — это когда решает, не врёт. А ты просто спрятался.
Он встал, подошёл к окну, уставился во двор.
— Всё не так просто.
— Да уж. Два миллиона — это, наверное, просто «чуть-чуть не повезло».
Он не ответил.
Они стояли в разных углах кухни, как бойцы перед последним раундом. Ирина — выпрямленная, твёрдая. Кирилл — опустившийся, сломанный.
Всё, что между ними было — привычка, память, усталость. Любви уже не осталось.
Ирина вздохнула.
— Знаешь, что обидно? Не деньги. Не долги. А то, что ты даже не подумал сказать.
Он поднял глаза, уставшие, красные.
— Я просто не хотел тебя терять.
— А потерял именно потому, что молчал, — сказала она тихо. — Враньё всегда выходит боком, Кирилл. Всегда.
Она пошла спать.
Он остался на кухне, уставился в пустую кружку. В голове стучало одно: сорок восемь часов до суда.
Утром позвонил банк.
— Кирилл Андреевич, крайний срок оплаты. Сорок восемь часов.
Он кивнул, хотя по телефону этого не видно.
— Я попробую внести часть суммы.
— В противном случае — суд.
Он опустил трубку. В горле пересохло. На кухне — записка от Ирины: «Не переживай. Вечером обсудим. Мы справимся.»
«Мы», — повторил он мысленно. И впервые за долгое время ощутил стыд.
Но вместе со стыдом пришла мысль — а что, если она продаст машину?
Полтора миллиона. Плюс депозит. Почти вся сумма.
Он закрыл глаза.
«Это временно. Потом отдам. Она поймёт.»
Но где-то глубоко внутри он уже знал — не поймёт.
Вечером Ирина вернулась домой. Сразу почувствовала — что-то не так. В квартире слишком тихо. Кирилл сидел на кухне, аккуратно разложив бумаги, калькулятор, ручку.
— Нам нужно поговорить, — сказал он.
Она кивнула.
— Я слушаю.
— Я всё посчитал. Если продать твою машину и добавить депозит, можно закрыть почти весь долг. Потом верну, обещаю. Купим новую. Лучше.
Ирина застыла.
— Продать мою машину?
— Ир, пойми, это не навсегда. Просто сейчас... если не заплатим, нас сотрут в порошок.
— Репутация? — холодно усмехнулась она. — После двух миллионов долгов?
Он вспыхнул:
— Не издевайся! Это общее дело! Мы семья!
— Семья, где муж молчит и требует деньги у жены? Забавно.
— Я не требую, я прошу!
— Нет, Кирилл. Ты требуешь. У тебя в голосе приказ, не просьба.
Он встал, начал ходить по кухне.
— Я пытаюсь спасти нас обоих!
— За мой счёт.
Он стукнул кулаком по столу.
— Да какая разница, чьи деньги! Мы же вместе!
Она встала, глядя прямо в глаза:
— Вместе? Мы давно не вместе. У нас просто общий адрес.
Тишина была такая, что слышно, как тикают дешёвые часы на стене.
Ирина взяла кружку, ополоснула в раковине.
— Кирилл, завтра я сниму с общего счёта всё, что там осталось. Чтобы ты не додумался использовать это без меня.
Он обернулся, ошарашенный.
— Что?
— Я не доверяю тебе больше.
Он выдохнул, сел, как будто ноги отказали.
— Значит, всё?
— Да, — ответила она. — Всё..
Утро началось с глухой тишины. Не той, спокойной, что бывает в воскресенье, а вязкой, тревожной, как перед грозой.
Кирилл проснулся от того, что слышал, как капает вода в ванной. Кап-кап-кап. Он лежал на диване, в той самой футболке, в которой вчера не смог выговорить ни одного внятного слова.
Ирина уже оделась. На ней были джинсы, светлая кофта, волосы собраны в пучок. На столе — чемодан.
— Куда это ты? — голос у него был сиплый, будто он всю ночь пил, хотя пил только воду.
— К сестре. Пока не решу, где дальше.
Он сел, потёр глаза.
— Подожди. Мы же можем всё обсудить. Я... я всё исправлю.
— Поздно, — сказала она. — Исправляют, когда случайно что-то ломают. А ты ломал специально.
Он замер, потом прошептал:
— Я люблю тебя.
— Ты любишь не меня, Кирилл, — спокойно ответила она. — Ты любишь комфорт рядом со мной. И возможность падать, зная, что я подстелю.
Она взяла чемодан, подошла к двери. Он поднялся, пошёл следом.
— Ира, пожалуйста... Я без тебя не справлюсь.
— Тогда научись справляться, — бросила она и вышла.
Дверь захлопнулась.
В квартире повисло то самое «ничего».
Не тишина, не одиночество — просто пустота.
Неделю Кирилл жил в растерянности. Спал на том же диване, ел как попало. На кухне стояли немытые тарелки, на полу — пустые банки из-под консервов. Рабочие звонили, спрашивали: «Что с деньгами?»
Он отвечал одно: «Скоро решу».
Ничего он не решал.
Банк уже подал в суд.
Клиенты разбежались.
Фирма — мертва.
Он устроился на подработку — таскал мешки на складе. Платили копейки, но хоть что-то. Вечерами пил дешёвое пиво из бутылки и смотрел в никуда.
Иногда открывал телефон, листал старые фото. Ирина смеётся, держит его за руку. Пикник, дача, Новый год. Всё выглядело так, будто жизнь у них была настоящая.
— Как же я всё просрал... — бормотал он, глядя в экран.
Но винить себя до конца не получалось — всегда находилось «но». «Да, я соврал, но хотел как лучше». «Да, я скрыл, но чтобы не тревожить».
Эти «но» спасали его гордость, но убивали человека.
Через два месяца суд вынес решение: взыскание, реализация имущества, банкротство.
Кирилл подписал бумаги и вышел из здания с ощущением, будто его стерли из жизни.
Вечером позвонил другу — Сане. Тот сжалился, приютил.
— Живи пока у меня. Только не бухай, ладно? У меня дети.
— Да я и не пью, — соврал Кирилл.
Пил он. Только ночью, когда все спали. Сидел на балконе, глотал из горла и думал, что вот сейчас, может, начнётся новая жизнь. Но не начиналась.
Ирина в это время уже сняла квартиру ближе к офису. Работала с утра до вечера, чтобы не думать.
Первые недели было странно — ложиться спать одной. Без привычного храпа, без чужих носков под кроватью. Потом — стало легче.
Она начала делать то, на что раньше не хватало духа: записалась на курсы, сменила причёску, купила кофеварку «для себя».
Вечерами включала музыку, открывала окно и смотрела на огни города. Там, внизу, кто-то спешил, кто-то ругался, кто-то любил. А она просто жила. Без долгов. Без оправданий.
Иногда Кирилл звонил. Сначала часто — по вечерам, подшофе.
— Ира, я скучаю. Я всё осознал. Давай попробуем снова.
— Нет, Кирилл, — отвечала она. — Нам некуда возвращаться.
— Да что ты такая холодная? Я же для нас старался!
— Для нас — не врут.
Он орал, обвинял, умолял. Потом перестал.
Потом месяц тишины.
Однажды она шла домой после работы, уставшая, с пакетом продуктов. И вдруг — звонок.
— Алло?
Голос — знакомый, но другой. Спокойный, усталый, почти детский.
— Ира... это я.
— Слушаю.
— Я просто хотел сказать... прости. Не ради того, чтобы вернуться. Просто... правда, прости.
Она замерла у подъезда.
— Я уже прощала.
— Знаю. Но тогда я не понял, что это значит. А теперь понял.
Молчание. Только ветер, стучащий в металлическую дверь.
— Спасибо, что не добила, — тихо сказал он. — Я заслуживал хуже.
Она закрыла глаза.
— Просто живи, Кирилл. Без долгов — ни перед банком, ни перед совестью.
— Попробую, — сказал он. — Хоть теперь попробую.
Связь оборвалась.
Зима пришла быстро.
Ирина впервые за много лет поехала к родителям. Мать встретила с обниманием, отец ворчал, что она опять поздно ест.
На кухне пахло жареным луком и старым линолеумом — запах детства.
Ирина смотрела, как отец чинит чайник, и вдруг подумала:
Вот оно — нормальное счастье. Когда никто не врёт. Когда всё по-честному, пусть даже бедно.
Весной ей пришло письмо — без обратного адреса. Почерк знакомый.
«Ира. Я уезжаю в Казань. Работа на стройке. С жильём и зарплатой. Не ради побега — ради начала. Спасибо, что отпустила тогда. И не суди. Я сам себя уже осудил.»
Она перечитала и положила конверт в ящик.
Без злости. Без жалости. Просто с пониманием, что вот — конец. Настоящий.
Через год они случайно пересеклись.
В торговом центре. Он — похудевший, в рабочей куртке, с пакетами инструментов. Она — с коллегой, смеющаяся, уверенная, другая.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Ты хорошо выглядишь.
— Спасибо. Ты тоже вроде живой.
Он усмехнулся.
— Живой — уже неплохо.
— И работаешь?
— Да. Без долгов, без понтов, без вранья.
— Ну, хоть чему-то жизнь научила.
Он кивнул.
— Научила. Поздно, но зато точно.
Они постояли секунду, неловко. Потом Ирина улыбнулась.
— Ладно. Мне пора. Удачи тебе, Кирилл.
— И тебе, Ира. Правда.
Она пошла к выходу. Он остался стоять, глядя ей вслед. В груди — странное чувство. Не боль, не сожаление. Что-то вроде облегчения.
Впервые за долгое время ему не хотелось оправдываться.
Он просто знал: да, всё кончилось.
И слава богу.
А Ирина, выйдя на улицу, вдохнула холодный воздух.
Снег хрустел под ногами. Люди спешили по своим делам, кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то нёс ребёнка на плечах.
И она вдруг поймала себя на мысли, что впервые за много лет ей ничего не нужно доказывать. Ни себе, ни кому-то ещё.
Жизнь не стала легче, но стала честнее.
И в этом — всё.
Финал.