— Главное, ты не проболтайся. Вообще никому. Понял, Степ? Это между нами.
Аня замерла в полумраке прихожей, сжимая в руке лямку сумки. Ключ остался в замочной скважине, она провернула его так тихо, как только смогла, но дверь все равно предательски скрипнула. Видимо, муж, говоривший по телефону на кухне, не услышал. Голос у него был приглушенный, заговорщический, совсем не такой, как обычно. Кирилл любил говорить громко, с раскатистыми интонациями, заполняя собой все пространство. А сейчас он словно боялся, что стены в их собственной квартире его подслушают. И они подслушали. В лице Ани.
— Да понял я, понял, — донесся из динамика телефона дребезжащий голос Степана, их общего приятеля. — Только схема мутная, Кир. Очень мутная. Квартира на нее записана? Подарена? До брака? Ты ж сам говорил.
— Подарена, да. Но ремонт-то мы делали когда? Уже после свадьбы. И делали капитальный. Все чеки у меня, — в голосе Кирилла зазвучали хвастливые нотки. — Я все собирал. Все до копеечки. В суде можно будет доказать, что стоимость квартиры значительно увеличилась за счет общих средств. А значит, я имею право на долю. Причем на хорошую долю. Главное — все правильно обставить. Ты же юрист, должен понимать.
Аня прислонилась к стене, обитой гладкими панелями. Ноги вдруг стали ватными, а в ушах зашумело, будто на нее разом обрушился водопад. Ремонт. Да, был ремонт, пять лет назад. Кирилл тогда настоял. «Ну что это за бабушкин вариант, Анюта? Давай сделаем современно, для себя же!» Она не хотела. Ей нравилась эта старая, немного потертая квартира, где пахло книгами и воспоминаниями о бабушке, которая ее вырастила. Нравились высокие потолки с лепниной и старый паркет, поскрипывающий под ногами, как живой. Но Кирилл был настойчив, обаятелен и убедителен. Он сам нашел бригаду, сам выбирал материалы, сам носился по строительным рынкам. Аня, уставшая после работы в архиве, только отмахивалась: «Делай как знаешь, тебе виднее». Она и не думала, что он собирает чеки. Она думала, они строят «семейное гнездышко». А он, оказывается, строил плацдарм для будущей атаки.
— Ну, доказать можно попробовать, — неуверенно протянул Степан. — Но это грязно будет, Кир. Развод, суд… Она же тебя любит.
В этот момент Кирилл рассмеялся. Смех был короткий, злой, совсем не похожий на его обычный добродушный хохот.
— Любит… Эта любовь мне поперек горла. Мне деньги нужны, понимаешь? Срочно. А она со своей квартирой как собака на сене. Ни продать, ни заложить. «Это память о бабушке». Тьфу! В общем, план такой. Я подаю на развод. И сразу иск о разделе. Ты мне поможешь его составить. Главное — чтобы для нее это было полной неожиданностью. Чтобы она растерялась, запаниковала. И тогда согласится на мировое. Отдаст мне долю деньгами, чтобы не связываться. А я… я уже знаю, куда их вложу.
Аня зажала рот рукой, чтобы не закричать. Воздуха не хватало. Она медленно, на полусогнутых, двинулась назад, к двери. Каждый шаг отдавался гулким эхом в голове. Она выскользнула на лестничную площадку, бесшумно прикрыв за собой дверь. Ключ так и остался торчать с той стороны. Пусть. Сейчас это было неважно.
Она сбежала вниз по лестнице, сама не понимая куда. Выскочила на улицу, в сырой октябрьский вечер. Мелкий дождь тут же начал покрывать ее волосы и лицо холодной изморосью. Аня шла, не разбирая дороги, а в голове билась одна фраза, сказанная чужим, злым голосом ее мужа: «Эта любовь мне поперек горла». Десять лет брака. Десять лет, которые она считала счастливыми. Она, тихая, домашняя Аня, и он — яркий, шумный, энергичный Кирилл. Они казались такой гармоничной парой, дополняющей друг друга. Все подруги завидовали. А теперь выяснилось, что все это было ложью. Декорацией, за которой скрывался холодный расчет.
Она дошла до сквера и опустилась на мокрую скамейку. Мимо проносились машины, светили фарами, спешили люди под зонтами. А Аня сидела неподвижно, и весь ее мир рушился, рассыпался на мелкие, острые осколки. Она вспомнила, как Кирилл ухаживал за ней. Как приносил ей полевые ромашки, зная, что она не любит пышные букеты. Как читал ей вслух смешные рассказы, когда она болела. Как обнимал ее по ночам и шептал на ухо всякие нежности. Неужели все это было игрой? Неужели можно так долго и так талантливо притворяться?
Самым страшным было даже не желание отобрать квартиру. Самым страшным было это ледяное презрение в его голосе. «Эта любовь мне поперек горла». Значит, он не просто ее не любит. Он ее презирает. За ее чувства, за ее привязанность, за ее доверие.
Дождь усилился. Аня подняла лицо к небу, позволяя холодным струям стекать по щекам, смешиваясь с беззвучными слезами. Что делать дальше? Вернуться домой и сделать вид, что ничего не было? Устроить скандал? Собрать его вещи и выставить за дверь? Он же не уйдет. Он сам сказал: «Главное — чтобы для нее это было полной неожиданностью». Значит, она должна сыграть свою роль. Роль любящей, ничего не подозревающей жены. Она должна выиграть время, чтобы подготовиться к войне. Потому что теперь она точно знала — ее ждет война. Жестокая и грязная, как и предупреждал Степан.
Она поднялась со скамейки и медленно пошла обратно, к дому. К дому, который перестал быть крепостью и превратился в поле боя. Она вернется, улыбнется мужу, спросит, как прошел его день. И будет смотреть в его глаза, пытаясь разглядеть там хоть что-то настоящее. Хотя теперь была почти уверена, что не найдет ничего, кроме пустоты.
Когда Аня снова вошла в квартиру, Кирилл уже закончил разговор. Он стоял у плиты и помешивал что-то в сковороде. В воздухе аппетитно пахло жареным мясом и специями.
— О, Анюта, привет! А я уж думал, ты сегодня задержишься, — он обернулся и одарил ее своей фирменной, обезоруживающей улыбкой. Той самой, от которой у нее когда-то подкашивались ноги. Сейчас от этой улыбки по спине пробежал холодок. — А я тут ужин нам готовлю. Решил тебя порадовать.
— Привет, — голос прозвучал на удивление ровно. — Да, решила пораньше уйти. Голова что-то разболелась.
— Устала, моя хорошая? — он подошел, приобнял ее за плечи и поцеловал в висок. Его прикосновение было привычным, но Ане показалось, будто к ней прикоснулся змей. Она с трудом подавила дрожь. — Ну ничего, сейчас поужинаем, и ляжешь отдыхать.
Она смотрела на него, на его красивое, открытое лицо, на ямочки на щеках, которые появлялись, когда он улыбался. Как в этом человеке могло умещаться столько лжи? Она заставила себя улыбнуться в ответ.
— Хорошо пахнет. Что готовишь?
— Мясо по-французски. Твое любимое.
Ее любимое. Какая ирония. Он все помнил, все учитывал. Идеальный муж. Идеальный хищник, усыпляющий бдительность жертвы.
За ужином он был как всегда — сыпал шутками, рассказывал забавные истории с работы, строил планы на выходные. Предложил поехать на дачу к друзьям.
— Помнишь, Семеновы звали? Шашлыки, баня… Развеешься, отдохнешь. А то ты совсем бледная какая-то.
Аня кивала, поддакивала, изображала интерес. А сама думала только об одном: каждое его слово — ложь. Каждое предложение — часть продуманного плана. Он хочет усыпить ее бдительность перед тем, как нанести удар. Значит, она должна быть начеку.
Ночью она лежала рядом с ним и не могла уснуть. Он спал спокойно, ровно дышал, иногда чуть слышно постанывал во сне. Аня смотрела в потолок и прокручивала в голове его разговор со Степаном. «Деньги нужны, срочно». Что за деньги? У него были проблемы? Он никогда ничего не говорил. Наоборот, в последнее время он стал как-то щедрее, покупал себе дорогие гаджеты, обновил гардероб. Аня радовалась за него, думала, что у него на работе дела пошли в гору. А если это не так? Если это деньги, взятые в долг? И теперь кредиторы требуют их вернуть? И ее квартира — единственный способ расплатиться?
Эта мысль показалась ей самой правдоподобной. Она не хотела верить, что он просто жадный и циничный человек. Хотелось найти ему хоть какое-то оправдание. Но даже если так, это не меняло сути. Он был готов предать ее, растоптать ее чувства, чтобы решить свои проблемы.
На следующий день, проводив Кирилла на работу, Аня первым делом позвонила своей единственной близкой подруге — Вере. Вера была женщиной резкой, прагматичной, прошедшей через тяжелый развод. Она не питала иллюзий насчет мужчин и семейной жизни.
— Вер, привет. Можешь говорить?
— Привет, Ань. Могу, конечно. Что стряслось? Голос у тебя… будто ты покойника увидела.
Аня усмехнулась. Почти угадала. Она увидела покойника — их счастливый брак. И она, с трудом сдерживая слезы, пересказала Вере вчерашний вечер. Вера молча слушала, не перебивая. Когда Аня закончила, в трубке на несколько секунд повисла тяжелая тишина.
— Вот же тварь, — наконец произнесла Вера. В ее голосе не было удивления, только холодная ярость. — Прости за выражение, но других слов нет. Значит, так… Первое и самое главное — не подавай вида. Ни в коем случае. Улыбайся, будь милой, как обычно. Он не должен ничего заподозрить. Второе — документы. Все документы на квартиру — свидетельство о собственности, договор дарения — где они?
— У нас… в общей папке с документами, в шкафу.
— Немедленно забирай их оттуда. И спрячь так, чтобы он никогда не нашел. Лучше всего — отнеси их на работу или ко мне завези. Или в банковскую ячейку положи. Прямо сегодня. Третье — чеки на ремонт. Он сказал, что все собрал. Попробуй найти их. Если найдешь — забирай и уничтожай. Без них ему будет гораздо сложнее что-то доказать.
— Но если он заметит, что чеки пропали? — испуганно спросила Аня.
— А ты сделай так, чтобы не заметил. Или сделай вид, что случайно выбросила во время уборки. Придумаешь что-нибудь. Сейчас твоя задача — лишить его козырей. И четвертое, самое важное — тебе нужен хороший адвокат. Не Степан этот, друг его любезный, а твой собственный. Я поспрашиваю у знакомых, найду тебе толкового.
Аня слушала четкие, деловые инструкции Веры, и паника потихоньку отступала, уступая место холодной решимости. Вера была права. Слезами горю не поможешь. Нужно действовать.
После разговора с подругой Аня принялась за дело. Она нашла папку с документами. Руки дрожали, когда она доставала драгоценные бумаги: свидетельство о праве собственности, где черным по белому было написано, что она — единственный владелец, и договор дарения от бабушки, заверенный нотариусом еще до ее знакомства с Кириллом. Она сунула их в сумку, решив после работы завезти к Вере.
Теперь чеки. Где он мог их хранить? Аня начала методично обыскивать квартиру. Она перерыла все ящики его письменного стола, заглянула во все папки на полках. Ничего. Тогда она вспомнила про антресоли, где у них хранился всякий хлам. Встав на стул, она с трудом сняла оттуда несколько пыльных коробок. В одной из них, под старыми журналами, она и нашла то, что искала. Аккуратная папка-скоросшиватель, на которой каллиграфическим почерком Кирилла было выведено: «Ремонт. 2020 год».
Внутри были десятки чеков, квитанций, договоров с подрядчиками. Все было тщательно отсортировано и разложено по датам. Аня смотрела на эти бумажки, и ее охватывала тошнота. Вот он, материальный след его предательства. Он готовился. Готовился долго и основательно.
Она схватила папку и уже хотела пойти в туалет, чтобы порвать все это на мелкие кусочки и смыть в унитаз. Но в последний момент остановилась. А если он поднимет шум? Если обвинит ее в краже? Нет, так нельзя. Нужно было придумать что-то более хитрое. И тут ей в голову пришла идея.
Она достала из папки несколько самых крупных чеков — на покупку плитки, сантехники, окон. Сфотографировала их на телефон. А потом аккуратно положила папку на место и задвинула коробку на антресоли. Пусть лежит. Она знала, где искать, и этого было достаточно. А фотографии… они еще могут пригодиться.
Вечером, когда Кирилл вернулся с работы, Аня встретила его с той же вымученной улыбкой. Он снова был сама любезность. Принес ей шоколадку — ее любимую, с орехами.
— Это тебе, чтобы голова не болела.
Она поблагодарила. И, глядя ему в глаза, спросила как можно небрежнее:
— Слушай, Кир, я сегодня уборку делала на антресолях, наткнулась на коробку со старыми журналами. Там еще какая-то папка с бумагами. Может, выбросить все это? Столько места занимает.
Она увидела, как его глаза на долю секунды метнулись в сторону коридора, где были антресоли. Он тут же взял себя в руки, но от ее внимательного взгляда это не укрылось.
— Какая папка? А, та, с чеками на ремонт? Нет-нет, не вздумай выбрасывать! — он постарался, чтобы это прозвучало беззаботно, но в голосе проскользнули тревожные нотки. — Пусть лежит. Это же память. Сколько мы тогда сил вложили…
— Память? — переспросила Аня, чувствуя, как внутри все холодеет. — Ну, как скажешь.
Он не догадывался, что она знает. Он все еще считал ее наивной дурочкой, которую можно обвести вокруг пальца. Что ж, тем лучше для нее. Она будет играть свою роль до конца.
Через несколько дней позвонила свекровь, Светлана Петровна. Ее голос, как всегда, был тихим и жалобным, словно она говорила из последних сил.
— Анечка, деточка, здравствуй. Как вы там с Кирюшей? Все хорошо?
— Здравствуйте, Светлана Петровна. Все хорошо, спасибо. Как ваше здоровье?
— Ой, да что мое здоровье… Сегодня получше, завтра похуже. Давление скачет, сердце пошаливает. Старость — не радость, деточка. Я вот чего звоню… Кирюша что-то совсем замотался на своей работе. Бледный такой, уставший. Ты бы за ним присмотрела, Анечка. Покормила бы чем-нибудь вкусненьким. Мужчине нужна забота.
Раньше Аня воспринимала эти звонки как проявление искренней заботы о сыне. Теперь же она слышала в них совсем другое. Каждое слово было пропитано ядом манипуляции. «Кирюша уставший» — значит, Аня плохая жена, не заботится о муже. «Покормила бы вкусненьким» — намек на то, что она плохая хозяйка.
— Конечно, Светлана Петровна. Я всегда о нем забочусь.
— Я знаю, деточка, знаю. Ты у нас хорошая. Только вот… времена сейчас такие нестабильные. Мужчине нужна уверенность в завтрашнем дне. Опора нужна, свой угол. Хорошо, что у вас квартира есть. Это такое подспорье. Кирюша ведь все для дома делает, все для семьи. Ему важно чувствовать себя хозяином.
Аня слушала этот вкрадчивый голос, и ее кулаки сжимались. Вот оно. Вот откуда растут ноги. Это не просто жадность Кирилла. Это еще и его мать, которая капает ему на мозги, внушает ему мысль о том, что он имеет право на ее квартиру. Не прямо, нет. Светлана Петровна была слишком хитра для этого. Она действовала тоньше. Через жалобы на здоровье, через вздохи о «нестабильных временах», через рассуждения о том, что «мужчине нужен свой угол».
— Наш угол, Светлана Петровна, — поправила Аня, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — У нас все общее.
— Конечно, конечно, деточка, — тут же согласилась свекровь. — Я ведь только о том, чтобы у вас все было хорошо, чтобы вы жили дружно. Ну ладно, не буду отвлекать. Целую вас.
Аня положила трубку и несколько минут сидела неподвижно. Картина складывалась. Кирилл влез в долги. Мать, зная об этом или догадываясь, подталкивает его к «решительным действиям». А она, Аня, со своей любовью и доверием — всего лишь досадное препятствие на их пути.
Вечером Кирилл снова завел разговор о продаже квартиры. На этот раз он действовал с другого фланга.
— Ань, я тут подумал… А давай продадим эту квартиру и купим домик за городом? Представляешь: свежий воздух, тишина, свой садик. Будем по утрам кофе на террасе пить. А? Как тебе идея?
Он говорил с таким воодушевлением, так живописно рисовал картины их будущей счастливой жизни, что на мгновение Аня почти поверила ему. Но она тут же одернула себя. Это ловушка. Если она согласится продать свою квартиру, то деньги от продажи станут совместно нажитым имуществом. И тогда он точно сможет отсудить половину.
— Кирилл, мы же уже говорили об этом, — мягко, но твердо сказала она. — Я не хочу никуда переезжать. Мне нравится здесь.
Улыбка сползла с его лица. В глазах мелькнуло раздражение.
— Ну что ты как ребенок вцепилась в эти старые стены? Здесь же дышать нечем! Вечная суета, соседи… А там — свобода!
— Для меня эти стены — не старые, а родные, — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — И я не хочу никакой другой свободы. Меня все устраивает здесь.
Он нахмурился, сжал губы. Было видно, что он с трудом сдерживает гнев.
— Не понимаю я тебя, Аня. Совсем не понимаю. Я стараюсь для нас, для нашей семьи, а ты упираешься из-за каких-то сентиментальных глупостей.
— Это не глупости, Кирилл. Это моя жизнь. И память о моей бабушке, — она произнесла это с нажимом.
Он отвернулся к окну, засунув руки в карманы. Его спина была напряжена.
— Ладно. Проехали, — бросил он через плечо. — Не хочешь, как хочешь.
Но Аня знала, что это не конец. Это только начало. Он не отступится. Он будет давить, искать новые аргументы, новые способы заставить ее сделать то, что ему нужно.
Через Веру Аня нашла адвоката. Римма Сергеевна, женщина лет пятидесяти, с умными, проницательными глазами и строгой прической, выслушала ее историю, внимательно изучила документы и фотографии чеков.
— Ситуация неприятная, но не безнадежная, — сказала она, когда Аня закончила. — Квартира, полученная в дар до брака, разделу не подлежит. Это закон. Ваш муж может попытаться доказать, что в период брака были произведены неотделимые улучшения, значительно увеличившие стоимость квартиры. Но ему придется это доказывать. Чеки — это, конечно, аргумент. Но не стопроцентный.
— Что это значит? — с надеждой спросила Аня.
— Это значит, что ему нужно будет провести оценочную экспертизу. Доказать, что стоимость квартиры выросла именно благодаря этому ремонту, а не просто из-за роста цен на недвижимость. И доказать, что ремонт оплачивался из общих семейных средств, а не, скажем, из денег, которые ему подарили его родители. Это все очень сложно и муторно. Суды не любят такие дела.
Римма Сергеевна сделала паузу, поправила очки.
— Судя по вашему рассказу, ваш муж рассчитывает на внезапность и ваш испуг. Он хочет, чтобы вы сломались и согласились на его условия. Наша задача — не дать ему этого сделать. Мы должны нанести упреждающий удар.
— Какой удар? — не поняла Аня.
— А вот какой. Вы первая подаете на развод. И в иске указываете, что никаких имущественных претензий к мужу не имеете, равно как и он к вам, поскольку все ценное имущество было приобретено вами до брака. Это собьет его с толку. Он-то готовится нападать, а тут вы его опережаете. И еще. Нам нужно подстраховаться на случай, если он попытается привести в квартиру каких-нибудь «оценщиков» или начнет устраивать скандалы. Вы можете подать заявление в полицию о том, что опасаетесь за свою безопасность и сохранность своего имущества.
Аня слушала адвоката, и в душе боролись два чувства: страх перед предстоящей войной и растущая уверенность в том, что она на правильном пути. Она больше не была беззащитной жертвой. У нее был план, была поддержка.
Возвращаясь домой, Аня думала о том, как она скажет Кириллу о разводе. Устроить скандал? Тихо собрать вещи и уйти? Нет. Она сделает все так, как посоветовала Римма Сергеевна. Холодно, спокойно и неожиданно.
Она выбрала для этого воскресное утро. Кирилл сидел на кухне, пил кофе и листал новости в планшете. Он был расслаблен, в домашней футболке, растрепанный после сна. Аня подошла к столу и положила перед ним исковое заявление, которое они подготовили с адвокатом.
— Что это? — он удивленно поднял на нее глаза.
— Это заявление на развод, — ровным голосом ответила она.
Он несколько секунд смотрел на бумагу, потом на нее. На его лице отразилось целая гамма чувств: недоумение, растерянность, злость.
— Ты… что? Ты с ума сошла? Какой развод? Почему?
— Я так решила, Кирилл. Я больше не хочу быть с тобой.
— Но… что случилось? Я что-то не так сделал? Аня, давай поговорим!
Он попытался взять ее за руку, но она отстранилась.
— Нам не о чем говорить. Я все для себя решила.
— Да что ты решила?! — он вскочил, его лицо побагровело. — Ты не можешь просто так взять и все разрушить! Десять лет! Ты хочешь все перечеркнуть?!
— Это не я все разрушила, Кирилл. Это ты, — она посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была такая холодная ярость, что он отшатнулся. — Ты, когда решил, что моя любовь тебе поперек горла. Когда решил отобрать у меня единственное, что у меня есть.
На его лице застыло испуганное выражение. Маска слетела. Перед ней стоял не ее любящий муж, а чужой, загнанный в угол человек.
— Ты… ты слышала? — прохрипел он.
— Я все слышала, Кирилл. Твой разговор со Степаном. Про чеки, про суд, про то, как ты собирался сделать мне «сюрприз». Так вот, сюрприз делаю я. Я подаю на развод. И тебе лучше собрать свои вещи и уйти. По-хорошему.
Он смотрел на нее, и в его глазах больше не было ни любви, ни растерянности. Только голая, неприкрытая ненависть.
— Ты пожалеешь об этом, Аня, — процедил он. — Я тебе клянусь, ты пожалеешь. Ты думаешь, я просто так уйду? Эта квартира и моя тоже! Я вложил в нее кучу денег!
— Доказывай это в суде, — спокойно ответила она, повторяя слова адвоката. — А теперь, будь добр, освободи помещение. Мое помещение.
Он не ушел. В тот день он просто заперся в комнате и не выходил до вечера. Началась холодная война. Они жили в одной квартире как чужие люди, как враги. Он демонстративно игнорировал ее, громко разговаривал по телефону, обсуждая с кем-то детали предстоящего суда. Он явно пытался ее запугать, заставить нервничать. Но Аня держалась. Она знала, что правда на ее стороне.
Через несколько дней ей позвонила Светлана Петровна. На этот раз в ее голосе не было ни капли жалости или вкрадчивости. Он был жестким и звенящим, как натянутая струна.
— Что ты творишь, Аня? Ты решила моего сына по миру пустить? Выгнать его на улицу?
— Светлана Петровна, это наше с ним дело.
— Нет, это уже не только ваше! Он мой сын! Я не позволю тебе его уничтожить! Ты неблагодарная! Он для тебя все, а ты… Решила его без штанов оставить?
— Я забираю только свое, — отрезала Аня. — А на чужое я не претендую. И ему не советую.
— Ты еще пожалеешь о своей жестокости! — выкрикнула свекровь и бросила трубку.
Аня положила телефон на стол. Руки дрожали. Но это была не дрожь страха. Это была дрожь отвращения. Вся эта семья — и муж, и его мать — оказались лживыми, алчными людьми, для которых не было ничего святого.
Суд состоялся через несколько месяцев. Кирилл, как и ожидалось, подал встречный иск о разделе имущества. Его адвокат, не Степан, а какой-то другой, более наглый и представительный, размахивал в суде копиями чеков и требовал назначения экспертизы. Римма Сергеевна спокойно и методично разбивала все его доводы. Она предоставила суду договор дарения, доказательства того, что Аня жила в этой квартире задолго до брака. Она вызвала в качестве свидетеля соседку, которая подтвердила, что ремонт был скорее косметическим, чем капитальным, и что квартира и до него была в прекрасном состоянии.
Решение суда было не в пользу Кирилла. Ему отказали в праве на долю в квартире. Суд счел его вложения в ремонт незначительными и не влияющими на общую стоимость жилья.
Когда судья зачитывал решение, Аня смотрела на Кирилла. Он сидел с каменным лицом, сжав челюсти. Когда все закончилось, он встал, бросил на нее короткий, полный ненависти взгляд и вышел из зала, не сказав ни слова.
В тот же вечер он собрал свои вещи и уехал. Квартира опустела. Сначала Ане было непривычно и жутко в этой тишине. Каждый шорох за дверью заставлял ее вздрагивать. Но постепенно она привыкла. Она сделала перестановку, убрала все, что напоминало о нем. Она выбросила его дурацкие статуэтки, которые он расставлял на полках, сменила постельное белье.
Однажды вечером, разбирая старые фотографии, она наткнулась на их свадебный снимок. Они стояли такие счастливые, улыбающиеся. Он обнимал ее, а она доверчиво прижималась к нему. Аня долго смотрела на эту фотографию, на себя — ту, наивную и влюбленную. Ей не было жаль Кирилла. Ей не было жаль их разрушенного брака. Ей было жаль только ту девушку, которая так слепо верила в любовь и так жестоко за это поплатилась.
Она не стала рвать фотографию. Она просто убрала ее в самый дальний ящик комода. Это тоже было частью ее жизни. Горьким уроком, который она усвоила навсегда.
Квартира больше не казалась ей полем боя. Она снова стала ее домом. Ее крепостью. Тихой, спокойной гаванью, где она могла быть самой собой. И где больше никогда не будет места лжи и предательству. Душа медленно оттаивала, разворачивалась, как смятый лист бумаги, на котором теперь предстояло написать новую, совсем другую историю. Историю, в которой главным героем будет она сама.