Девочка из театральной семьи
Есть семьи, где запах грима — почти как аромат детства. У Анны Якуниной это не метафора: в доме вечерами говорили о ролях, репетициях, о том, кто с кем не поделил роль в «Станиславском». Мама — режиссёр, отец — актёр и художник, бабушка — сотрудница ТАСС, тётя — бывшая балерина. Кажется, даже кошка в этом доме дышала театром.
Отец был человек-праздник: появлялся редко, но каждый раз — как на премьеру. Его улыбка могла ослепить, а за ней прятались годы отсутствия. Девочка ждала его, как ждут чудо, и верила, что однажды он останется. Не остался. Зато оставил наследие — лёгкость, артистизм и ту особую уязвимость, которую не лечат ни возраст, ни слава.
Когда другие дети мечтали стать космонавтами, Анна уже знала: её будущее пахнет кулисами. Родные подметили её гибкость — и решили, что из Якуниной выйдет балерина. Так Анну отправили покорять Вагановку.
И вот — Ленинград, интернат, утренние разминки, запах лака для волос, железные койки и голод. Настоящий, не метафорический. Девочки мечтали о том, чтобы быть легче, тоньше, воздушнее. Аня вместе с ними — пока не заработала анемию. Тогда голод перестал быть метафорой и стал диагнозом.
Вагановка выжала из неё всё, кроме желания жить. Четыре года под ритм метронома, под крики педагогов, под зеркала, в которых отражалась не девочка, а будущий фантом сцены. В какой-то момент она сказала себе: хватит. И вернулась домой — к маме, к московской реальности, где театр снова звенел бокалами и голосами.
В угоду матери поступила в школу танцев при ансамбле Моисеева — хотя сердце уже знало: балет — не её язык. Там, где нужно молчать телом, ей хотелось говорить.
Потом пришла пора театральных вузов. Провалы в МХАТе и «Щуке» только распалили азарт. В ГИТИС её взяли — сначала вольнослушателем, потом студенткой. Так начинался путь, где сцена уже не была декорацией, а ареной — для жизни, любви и выживания.
Театр сразу стал похож на живой организм — шумный, вспыльчивый, пахнущий кофе, пудрой и амбициями. Девчонки в коридорах делили не помаду, а внимание педагогов; парни курили у выхода, цитируя Чехова и споря о Богу в искусстве. Среди них — она, с мягкой походкой бывшей балерины и взглядом, в котором читалась усталость старта.
Первый курс принёс и первую бурю. Влад Гандрабура — театральный хулиган, безупречно талантливый и невыносимо обаятельный. Он ставил спектакли, презирал систему и мог влюбить в себя любую. Анна влюбилась тоже — в голос, в дерзость, в ощущение, что рядом человек из другого мира. Но мир этот быстро рухнул. Влад изменил, Анна уехала в Ялту и впервые узнала, что предательство пахнет морем и сигаретным дымом.
Когда вернулась — в жизнь вошёл Сергей Стегайлов. Тихий, интеллигентный, с глазами, в которых можно было укрыться от ветра. Его сразу полюбила бабушка — «чеховский герой», говорила она. Всё будто складывалось: театр, любовь, будущая семья.
Они поженились, родилась дочь. Настя. Маленькое чудо, от которого начинался день и заканчивалась бессонница. Но чеховский герой оказался и чеховски беспомощным: неустроенность, духовные поиски, паломничества вместо заработка. Анна тянула быт, сцены, гастроли и усталость.
Чтобы выжить, выступала в ночных клубах. Не потому что хотела эпатажа — просто платила за свет и молоко. Пластичные, красивые, актрисы в сетках и стрингах — не как символ соблазна, а как ирония судьбы: театр не кормил, клуб — кормил.
А потом — Испания, гастроли, шум, молодость, ощущение, что всё возможно. Но «всё» оказалось слишком дорогим словом: любовь к мужу остывала, вера в себя — тоже. Внутри копилась усталость, но наружу выходила улыбка — актёрская, профессиональная.
Любовь под грохот аплодисментов
На спектакле «Сатирикона» зал гудел — привычный шум перед занавесом. Якунина уже не волновалась перед выходом: стояла за кулисами, слушала дыхание публики и ловила ритм зала, как ловят ритм дыхания партнёра. Всё шло по сценарию — пока не появился он.
Мужчина в зрительном зале, чуть смущённый, чуть наглый. Когда сцена закончилась, он вдруг показал большой палец — жест, грубый и нелепый для театра. Все засмеялись, но именно этот смешок оказался роковым.
После спектакля Алексей, тот самый зритель, появился за кулисами. С букетом, без робости, с прямым «ты». Ещё через неделю пришёл снова — и сказал, что будет ждать её после выступления. Сцена из плохого романа, но случилась она в жизни, где сценарии пишут не драматурги, а случай.
Анна удивилась, но не ушла. Согласилась на прогулку. Потом — ресторан. Потом — звонки, пицца в коробках, смех до ночи. Так в жизнь вошёл человек, который ничего не понимал в театре, зато умел слушать.
Беда была в том, что у обоих уже были семьи. Она — с Сергеем, он — с женой. У каждого своя ответственность, свои дети, свои клятвы, данные когда-то всерьёз. Но есть моменты, когда жизнь перестаёт ждать твоего согласия — просто берёт и рушит прежние конструкции.
Анна пыталась держаться. Жалела мужа, привыкшего к её тени и тишине. Сергей искал смысл, книги, веру, но в итоге нашёл казино. Играл, надеясь выиграть не деньги — её. Всё закончилось сценой, после которой слово «страх» перестало быть метафорой: он вернулся домой, накрыл жену подушкой. Не до конца, не навсегда, но достаточно, чтобы у неё защемило в груди и в голове стало пусто.
Потом была тишина. Плотная, вязкая, как воздух после грозы. Алексей ждал, не давил. И однажды просто сделал шаг — по-своему решительный. Подвёз её после репетиции и проехал мимо дома. Не спрашивая, увёз из прошлого.
Дальше — всё, как в документальном фильме: развод, размен квартиры, разговоры с родственниками. Те, кто вчера шептал «потеряла голову», потом приносили пироги и говорили: «Главное — чтоб счастлива».
В новой жизни всё началось с мелочей: чайник, кровать, детский смех. Маленькая «двушка» в Текстильщиках, рядом с мамой — и ощущение, что за спиной осталась не катастрофа, а освобождение.
На восьмом месяце Анна шла в загс — с улыбкой, но на ватных ногах. Алексей держал за руку, и это было главное. Появилась Маша — второй ребёнок, новая глава, новый смысл.
Но театр не прощает. Пока Анна рожала, режиссёр Константин Райкин снимал её спектакль с репертуара. Возвращение оказалось холодным: семь лет — без ролей, без премий, без аплодисментов. Только тень старых обид и сцена, которая молчит.
Когда Райкин наконец «простил», Якунина снова вышла под свет софитов. На премьеру заглянул Марк Захаров, и его одобрительный взгляд стал тем самым лучом прожектора, которого она ждала все эти годы.
Скоро позвали в «Ленком» — заменить Олесю Железняк, ушедшую в декрет. Анна согласилась. Райкин не простил — и дружба умерла окончательно. Но в театре нет вечных союзов, только вечная тяга к сцене.
В «Ленкоме» она блистала: «Ва-банк», «Пролетая над гнездом кукушки». Жизнь постепенно возвращала ей то, что забрала раньше — зрителей, уверенность, дыхание.
А потом случилось кино. Сначала мелкие эпизоды, потом — «Личная жизнь доктора Селивановой». И, наконец, судьбоносный звонок: предложение сыграть медсестру Нину Дубровскую в «Склифосовском». Второстепенная роль, но кто бы знал, во что она вырастет.
«Склиф», Аверин и цена спокойствия
На съёмках «Склифосовского» воздух всегда стоял густой — не от ламп и грима, а от того напряжения, которое бывает там, где актёры живут, а не играют. В таких проектах не бывает проходных ролей: камера видит не только морщины, но и усталость, спрятанную под улыбкой.
Анна Якунина вошла в сериал тихо, почти как фон — медсестра Нина Дубровская. Второстепенный персонаж, без пафоса и громких монологов. Но зрители сразу зацепились: в этой женщине было всё, что редко показывают на экране — спокойная сила, ирония, внутренняя боль. С каждым сезоном Дубровская становилась не эпизодом, а нервом сериала.
Главная химия — не на хирургическом столе, а между героями. С Максимом Авериным они не играли дружбу — они ею дышали. На площадке он — вулкан, она — тихая сила, уравновешивающая бурю. Понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. В «Склифе» это выглядело как любовь, в жизни — как редкая форма доверия.
Публика, конечно, выбрала версию попроще: роман. Слухи поползли сразу. Он холостяк, она — красивая, умная, с тем самым взглядом, где есть и нежность, и усталость. Всё складывалось в шаблонную историю — кроме одного: это было не про страсть. Это было про союз двух людей, которые пережили театр, семьи, поражения — и остались живыми.
«Макс — мой самый близкий по духу человек», — говорила Якунина. И в этом не было двусмысленности. Просто за долгие годы рядом с ним она позволила себе быть собой — без игры, без масок, без «я в кадре».
Алексею, мужу, было непросто. Сцены с Авериным раздражали, но не ломали. Потому что он знал — ревновать бесполезно, когда речь идёт о профессии. Он стал частью её мира — не театрального, а человеческого. Принял всё: гастроли, съёмки, слухи. В какой-то момент даже подружился с Максимом.
Когда «Склифосовский» стал многолетним проектом, Анна уже не гналась за ролями. Она перестала рваться в эфир, перестала спорить с режиссёрами и ждать признаний. В её глазах появился тот редкий покой, которого добиваются не медитацией, а болью.
Пятьдесят семь лет — возраст, в котором многие ищут второе дыхание. Якунина не ищет. Она дышит. Живёт без поз, без позолоты, без желания доказать миру, что чего-то стоит. Всё уже доказано — и не статуэтками, а выносливостью.
Сейчас она редко появляется в ток-шоу, не рассказывает о личном, не подкармливает таблоиды. Зато приходит на площадку вовремя, не жалуется, смеётся с коллегами, и может в два слова выразить то, что другие растягивают на монологи.
В жизни у неё — театр, семья, две дочери и тот самый баланс, за который когда-то пришлось заплатить всем.
Когда Анна Якунина выходит из гримёрки, у неё в глазах по-прежнему блестит то самое детское упрямство, с которым она когда-то шла против Вагановки, против страха, против одиночества. Её история — не про идеальную женщину, а про ту, кто всегда выбирала жить, даже когда легче было спрятаться за роль.
- Если вам близки такие истории — честные, без блёсток, где за улыбкой скрыта работа на износ, загляните в мой Телеграм-канал. Там я рассказываю о людях, которые держат удар — в театре, в жизни, на сцене. Мы разбираем шоу-бизнес без купюр, делимся историями, которые не расскажут по телевизору.
- Подписывайтесь, пишите в комментариях, кого хотите увидеть в следующих разборах — и где, по-вашему, я ошибся. Поддержать канал можно донатом — это помогает держать темп и находить новые темы.