Когда Лера впервые переступила порог московской квартиры на Остоженке, она ещё не знала, что этот дом станет для неё полем битвы. Она видела только Алёшу — своего Алёшу, который нервно поправлял воротник рубашки и бросал на неё ободряющие взгляды. Лера улыбнулась ему, как умела только она — широко, от души, так, что в уголках глаз появлялись лучики морщинок.
— Мама, Тоня, познакомьтесь. Это Лера. Моя невеста.
Виктория Эдуардовна поднялась с кресла медленно, словно королева, дарующая аудиенцию. Высокая, элегантная, с идеальной причёской и тонкими чертами лица, она окинула Леру взглядом, в котором читалось всё: оценка яркого ситцевого платья, непослушных русых кудрей, розовых щёк и того неугасимого блеска в глазах, который так раздражал людей определённого сорта.
— Здравствуйте, — произнесла она с натянутой улыбкой. — Алексей много о вас рассказывал.
Тоня, младшая сестра Алексея, даже не поднялась. Семнадцатилетняя, худенькая, с высокомерно вздёрнутым подбородком, она продолжала листать журнал, лишь скользнув по Лере презрительным взглядом.
— Привет, — бросила она и вернулась к чтению.
Но Лера не унывала. Она привезла с собой пироги — фирменные, с капустой и яйцом, по бабушкиному рецепту. Она рассказывала смешные истории из своей жизни в Рязани, смеялась над собственными оговорками и искренне восхищалась антикварным сервизом в серванте. К концу вечера даже Виктория Эдуардовна чуть оттаяла, хотя её улыбка так и осталась вежливой маской.
Свадьбу сыграли скромно, в узком кругу. Алексей был счастлив. Лера — ещё счастливее. Ей казалось, что любовь преодолеет всё. Что её весёлый нрав, искренность и готовность помогать растопят лёд в сердцах новой семьи.
Она ошибалась.
Война началась с мелочей. Виктория Эдуардовна морщилась от Лериных песен, которые та напевала, готовя завтрак. «Алексей, дорогой, поговори с супругой. В приличных домах не принято шуметь в семь утра». Тоня демонстративно выбрасывала Лерины вещи с общего дивана: «Это моё место, я здесь всегда сижу». Когда Лера покупала продукты, Виктория Эдуардовна критиковала каждую покупку: «Какой ужас, эти помидоры совершенно не того сорта» или «Боже мой, это же дешёвый чай, мы такое не пьём».
Лера старалась. Она учила рецепты изысканных блюд, покупала дорогие продукты, тихо сидела в их с Алексеем комнате по вечерам. Но чем больше она пыталась угодить, тем изощрённее становились нападки.
— Алёша, — жаловалась она мужу по ночам, — твоя мама сегодня сказала, что я неправильно развесила бельё. А Тоня...
— Лерочка, не обращай внимания, — целовал он её в макушку. — Им просто нужно время привыкнуть. Мама всегда была властной, а Тоня избалована. Но они добрые, ты увидишь.
Алексей работал сутками в больнице. Он был талантливым хирургом, его карьера стремительно росла. Домой он приходил поздно, уставший, и Лера не хотела нагружать его семейными дрязгами. Она надеялась справиться сама.
Однажды Виктория Эдуардовна устроила званый ужин. Лера готовила два дня: салаты, запечённую утку, домашний торт. Она хотела доказать, что достойна этой семьи.
— Боже, Валентина Сергеевна, — обращалась Виктория Эдуардовна к гостье, совершенно игнорируя Леру, — вы не представляете, как тяжело, когда сын женится необдуманно. Молодость, гормоны... Он же врач, мог бы выбрать кого-то из своего круга.
Лера стояла у двери с подносом, и слова эти ударили её больнее любой пощёчины. Руки задрожали, чашки зазвенели. Все обернулись.
— Лера, дорогая, не стой столбом, — с фальшивой лаской произнесла Виктория Эдуардовна. — Подай чай.
В ту ночь Лера плакала в ванной, чтобы Алексей не слышал.
Апогеем стала история со свиданием. Тоня и Виктория Эдуардовна устроили всё мастерски.
Однажды вечером, когда Алексей задержался на операции, на пороге появилась красивая девушка. Высокая блондинка в дорогом пальто, с точёными чертами лица.
— Здравствуйте, я Евгения. Алексей дома?
— Нет, он на работе, — растерянно ответила Лера.
— Как жаль, — девушка эффектно вздохнула. — Мы договаривались встретиться. Передайте, что я заходила.
Виктория Эдуардовна, как по волшебству, материализовалась в коридоре.
— Женечка! Как давно я тебя не видела! Проходи, дорогая.
Они пили чай на кухне, и Лера невольно слышала их разговор.
— Знаешь, Женя, я всегда думала, что вы с Алексеем идеально подходите друг другу, — вздыхала Виктория Эдуардовна. — Оба врачи, из хороших семей, общие интересы...
— Виктория Эдуардовна, но Алексей женат.
— Ошибки можно исправить. Особенно когда они так очевидны.
Лера сжала кулаки. Она вышла из комнаты, прошла мимо них на кухне с высоко поднятой головой.
— Добрый вечер. Я Лера, жена Алексея. Приятно познакомиться.
Евгения смутилась, но Виктория Эдуардовна невозмутимо продолжала:
— Лера, дорогая, не вмешивайся во взрослый разговор.
Когда Алексей вернулся, Лера встретила его в слезах. Он был в ярости. Впервые за месяцы брака он повысил голос на мать.
— Как вы могли?! Женя — моя однокурсница, мы виделись два раза за пять лет! Эта провокация переходит все границы!
— Алёша, успокойся, — холодно ответила Виктория Эдуардовна. — Я просто пригласила старую знакомую на чай. Если твоя жена видит в этом заговор, может, проблема в её ревнивости и неуверенности?
Алексей обнял Леру, но она чувствовала, как между ними медленно вбивается клин. Каждый день в этом доме отнимал у неё частичку себя. Она стала тише, бледнее, реже улыбалась.
Весть о беременности Лера узнала в середине ноября. Она смотрела на две полоски теста и не знала, радоваться или плакать. Ребёнок — это то, что может всё изменить. Или окончательно всё разрушить.
Алексей был на седьмом небе от счастья.
— Лерочка, любимая! Мы будем родителями! Ты представляешь? Я так тебя люблю!
Он кружил её по комнате, целовал, строил планы. Виктория Эдуардовна и Тоня поздравили их сдержанно.
— Надеюсь, ты понимаешь, какая это ответственность, — сказала Виктория Эдуардовна. — Воспитать ребёнка в наше время непросто. Особенно если у матери нет должного образования и культурного бэкграунда.
— Мама, прекрати, — устало ответил Алексей.
Но Виктория Эдуардовна продолжала. Теперь придирки касались всего: Лера не так питается, не те витамины пьёт, слишком много двигается, слишком мало отдыхает. Каждый её шаг комментировался и критиковался.
— Ты понимаешь, что твой образ жизни вредит ребёнку? — вопрошала Виктория Эдуардовна. — В нашей семье никогда не было выкидышей, но с твоей наследственностью всякое возможно.
Однажды вечером, когда Алексея снова не было дома, произошла последняя стычка. Лера случайно разбила старинную вазу — фамильную реликвию. Тоня вбежала в комнату с триумфом в глазах.
— Мама! Она разбила бабушкину вазу!
Виктория Эдуардовна появилась мгновенно. Её лицо было холодным, как мрамор.
— Я так и знала. Дай провинциалке хорошую вещь — она её сломает. У вас нет уважения к чужому, к ценностям, к семейной истории.
— Это была случайность, — прошептала Лера, глядя на осколки. — Я не хотела...
— Ты вообще многого не хотела, но ты здесь. Ты разрушила жизнь моего сына, втёрлась в нашу семью, и теперь притащила сюда ещё и ребёнка, который...
— Что? — Лера подняла глаза. — Договаривайте.
— ...который, будем надеяться, пойдёт не в тебя.
Эти слова стали последней каплей. Лера просидела всю ночь у окна, глядя на ночную Москву. Огромный, чужой, холодный город. Она понимала: ребёнок родится в войне. Он будет расти в доме, где бабушка презирает его мать, где каждый день — это битва за выживание.
Решение пришло само собой.
Утром она сказала Алексею:
— Я потеряла ребёнка.
Она видела, как рушится его мир. Как гаснут глаза, как дрожат руки, как он садится на кровать, потому что ноги не держат. Сердце Леры разрывалось на части, но она продолжала лгать.
— Это случилось вчера вечером. Я была в больнице. Врачи сказали... они сказали, что так бывает.
— Почему ты не позвонила мне? Почему я не был рядом? — Голос Алексея дрожал.
— Всё произошло быстро. Мне очень жаль, Алёша.
Она собрала вещи в ту же ночь. Алексей был в прострации, он не пытался её остановить. Виктория Эдуардовна и Тоня молча смотрели, как она уходит.
Лера уехала к себе в Рязань, к маме, к тихим улицам детства, к речке за огородом. Там, вдали от московской суеты и холодных взглядов, она наконец вздохнула полной грудью.
Беременность протекала тихо. Живот рос, малыш толкался. Мама не задавала лишних вопросов, просто обнимала и говорила: «Всё будет хорошо, доченька».
А в Москве Алексей погружался в бездну. Он работал по двадцать часов в сутки, приходил домой и падал без сил. Не ел, не спал нормально, потух. Его коллеги забили тревогу — так продолжаться не могло.
Виктория Эдуардовна впервые испугалась. Она видела сына словно сквозь мутное стекло — чужого, потерянного, умирающего на её глазах.
— Он её любит, — наконец призналась она Тоне. — Я не думала, что настолько.
— Мам, а может, мы были неправы? — тихо спросила Тоня. Она тоже изменилась за эти месяцы. Её собственный парень недавно признался ей в любви, и теперь Тоня смотрела на ситуацию другими глазами.
— Мы хотели лучшего для него.
— А он хотел Леру.
Виктория Эдуардовна позвонила в Рязань первой. Она нашла номер матери Леры, собрала всю свою волю в кулак.
— Алло? Это... это Виктория Эдуардовна. Мать Алексея. Мне нужно поговорить с Лерой.
Лера взяла трубку с замершим сердцем.
— Слушаю.
— Лера, я... — Виктория Эдуардовна замолчала. Ей, привыкшей всегда быть правой, слова давались с трудом. — Я была неправа. Совершенно неправа. Алёша... он умирает без тебя. Буквально. Я никогда не видела его таким. Пожалуйста, вернись.
— Виктория Эдуардовна...
— Я обещаю, всё будет по-другому. Я извинюсь перед тобой. Мы с Тоней... мы переедем. Я куплю другую квартиру. Только вернись к нему.
Лера положила руку на живот. Малыш толкнулся, словно отвечая.
— Я беременна, — тихо сказала она. — Я не теряла ребёнка. Я солгала.
Тишина на другом конце провода была оглушающей.
— Ты... беременна? — переспросила Виктория Эдуардовна.
— Да. Мне уже шесть месяцев. Я солгала, потому что не хотела, чтобы мой ребёнок рос в ненависти и войне.
Виктория Эдуардовна плакала. Лера слышала её всхлипывания.
— Я чудовище. Я... Боже, что я наделала. Лера, дорогая моя девочка, прости меня. Прости глупую гордую женщину. Вернись, пожалуйста. Ради Алёши. Ради ребёнка.
— Я не уверена, — честно ответила Лера. — Я не знаю, смогу ли я снова жить в том доме. Я не знаю, смогу ли вам доверять.
— Я сделаю всё. Что угодно. Мы начнём сначала.
Тоня приехала в Рязань неделей позже. Она привезла цветы и стояла на пороге неуверенная, совсем не похожая на ту высокомерную девчонку.
— Привет, Лера. Я приехала извиниться. Я была дурой. Эгоистичной, избалованной дурой. Ты любишь моего брата, а я... я пыталась всё разрушить. Прости меня, пожалуйста.
Они пили чай на кухне, и Тоня рассказывала про Алексея.
— Он как зомби. Он даже не знает, что мы тебе звоним. Мама боится сказать ему про ребёнка, пока ты не решишь. Лера, он тебя так любит. Я раньше не понимала, что такое настоящая любовь, но теперь вижу.
Лера гладила живот и молчала.
— А ты? Ты его любишь? — спросила Тоня.
— Люблю, — ответила Лера. — Но любовь без уважения, без поддержки — это мучение. Я не могу вернуться в тот ад.
— Его там не будет. Мама уже купила квартиру на Арбате. Мы съедем. Вы с Алёшей останетесь одни. Пожалуйста, дай нам шанс всё исправить.
Лера долго думала. Она ходила по вечерам к реке, смотрела на воду и разговаривала с малышом.
— Что мне делать? — спрашивала она. — Твой папа — хороший человек. Он любит нас. Но его семья... хотя, может быть, люди правда меняются?
Ответ пришёл неожиданно. Алексей приехал сам.
Лера открыла дверь и увидела его — похудевшего, с синяками под глазами, растерянного.
— Лера, — только и сказал он.
Они стояли молча, глядя друг на друга. Потом Лера взяла его руку и положила на свой живот. Алексей замер.
— Это...
— Да.
Он рухнул на колени, обнял её за талию, и его плечи затряслись от рыданий.
— Прости меня. Прости, что не защитил тебя. Что не видел, что не слышал. Я был слепым эгоистом. Лерочка, любимая, прости.
Лера гладила его по волосам, и слёзы текли по её щекам.
— Я боюсь, Алёша. Я так боюсь снова вернуться в этот кошмар.
— Не вернёшься. Я куплю нам отдельное жильё. Мы будем жить сами, только мы и наш малыш. Мама и Тоня обещают измениться, но даже если нет — я выбираю тебя. Всегда тебя.
— А если они снова...
— Тогда я порву с ними все связи. Лера, без тебя я не живу, я существую. Ты — моя жизнь. Ты и этот малыш. Пожалуйста, дай мне шанс всё исправить.
Лера смотрела в его глаза и видела там отчаяние, любовь, надежду. Она думала о ребёнке, который заслуживал полную семью. О любви, которая не умерла несмотря ни на что.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Но с условием. Если хоть раз — хоть раз! — твоя мать или сестра позволят себе то же самое, я уйду. И уже не вернусь.
— Не позволят. Я обещаю.
Они обнялись, и в этом объятии было столько боли, надежды и любви, что казалось, весь мир замер вокруг них.
Возвращение в Москву было странным. Виктория Эдуардовна встретила их на пороге и низко поклонилась Лере.
— Прости меня, дочка. Я была жестокой глупой женщиной. Я хотела лучшего для сына, а чуть не потеряла его навсегда. Обещаю, я изменюсь.
Лера кивнула, но держала дистанцию. Доверие нельзя вернуть одними словами.
Они с Алексеем переехали в небольшую квартиру на Чистых прудах. Светлую, уютную, где не было духа войны и ненависти. Здесь пахло свежими цветами и счастьем.
Виктория Эдуардовна и Тоня приезжали в гости — с разрешения, без нравоучений, с подарками и извинениями. Они учились быть семьёй по-новому. Без давления, без критики, с уважением.
Когда родился малыш — крепкий мальчик с Алёшиными глазами и Лериной улыбкой — Виктория Эдуардовна плакала от счастья.
— Спасибо, — шептала она, держа внука на руках. — Спасибо, что дала нам всем второй шанс.
Лера смотрела на сына, на мужа, на свекровь, которая действительно изменилась, и думала: может быть, счастье и правда возможно. Если бороться за него. Если не бояться уйти, когда нужно, и не бояться вернуться, когда любовь того стоит.
А стоило ли? Она всё ещё не была уверена до конца. Но пока Алексей держал её за руку, пока сын улыбался, а Виктория Эдуардовна робко спрашивала разрешения остаться на обед — Лера позволяла себе надеяться.
Цена счастья оказалась высокой. Но, возможно, оно того стоило.
