Возвращение
Автобус высадил меня у разбитой дороги. Водитель покачал головой.
— Вы уверены? Там никто не живёт уже лет двадцать.
— Уверена.
Я шла по заросшей колее, держа в руках старую фотографию. Мне семь лет, я стою у деревянного дома, улыбаюсь. За спиной — мама, лицо напряжённое, руки на моих плечах крепко, будто боится отпустить.
Это было сорок пять лет назад. Лето восьмидесятого года. Мы жили здесь, в деревне Ольховка. Потом родители ночью собрали вещи, посадили меня в машину и уехали. Навсегда. Я спрашивала почему. Они молчали. Всю жизнь молчали.
Мама умерла три месяца назад. Перед смертью прошептала: "Прости нас. Мы должны были...". Больше ничего. Отец умер десять лет назад, ничего не сказав.
Я приехала искать ответы.
Деревня встретила тишиной. Заброшенные дома с выбитыми окнами, заросшие огороды, покосившиеся заборы. Крапива по пояс. Ни души.
Я нашла наш дом. Он стоял на краю деревни, у леса. Покосился, крыша провалилась, но стены держались. Зашла внутрь. Пусто. Мусор, битое стекло. Ничего.
— Ты Лидина дочка?
Я вздрогнула, обернулась. На пороге стояла старуха. Согнутая, в чёрном платке, с узловатыми руками. Смотрела на меня пронзительными глазами.
— Да. Я Ира. Ирина.
— Помню тебя. Маленькая была. Семь годков. Родители ночью увезли. Правильно сделали.
Сердце застучало сильнее.
— Почему правильно?
Старуха покачала головой.
— Пойдём ко мне. Расскажу. Если хочешь знать.
Рассказ
Мы сидели в её доме — единственном жилом в деревне. Тесно, накурено, пахло травами и чем-то затхлым. Старуха поставила передо мной кружку с водой.
— Меня Матрёна зовут. Я последняя здесь осталась. Все разъехались. Кто раньше, кто позже. Но все уехали. Деревня проклятая.
Я молчала, слушала.
— Давно это началось. Ещё до войны. Дети стали исчезать. Не от болезней. Просто пропадали. Здоровые, крепкие ребятишки — ложились спать и не просыпались. Или выходили в лес играть — не возвращались.
Мороз пробежал по спине.
— Люди говорили — дух лесной берёт. Или домовой злой. Или проклятие старое, с тех времён, когда тут ещё язычники жили. Бабки шептали, что земля тут нечистая. Что детей нельзя тут растить.
Есть места, где земля помнит. Помнит кровь, помнит слёзы, помнит проклятья. И эти места не прощают. Они берут своё. Снова и снова.
— Но люди жили дальше, — продолжила Матрёна. — Куда деваться? Война кончилась, колхоз, работа. Дети рождались. И исчезали. Не все. Но многие.
— В семьдесят девятом году случилось страшное, — Матрёна понизила голос. — У Анны Карповой дочка пропала. Машенька. Пять лет ей было. Вышла на улицу играть — и нет. Искали всей деревней. Три дня искали. Нашли в лесу.
Я сжала кружку.
— А потом ещё двое. Летом. Мальчишки из соседнего дома. Шести и четырёх лет. Утонули в реке. Но река мелкая, по колено.
— Что это было? Кто-то их забрал?
Матрёна покачала головой.
— Проверяли. Милиция приезжала. Ничего не нашли. Никаких следов преступления. Дети просто пропадали. Но я знала. Мы все знали. Это не болезнь была.
Она встала, подошла к окну.
— Твои родители боялись. Лида, мать твоя, каждый день молилась. Ходила к бабке Федосье, та ей травы давала, обереги. Но все понимали — это не поможет. Если место проклятое, никакие обереги не спасут.
— Почему тогда не уехали раньше? Все?
— Люди привыкают. Думают — пронесёт. Не моего ребёнка заберёт. Чужого, но не моего. А потом поздно.
Матрёна повернулась ко мне.
— Твоя мать умная была. Как только тебе семь исполнилось, она отца уговорила. Ночью уехали. Правильно. Ты выжила.
Я встала.
— Вы говорите ерунду. Проклятья не существуют. Это суеверия.
— Суеверия? — Матрёна усмехнулась. — Тогда объясни, почему деревня вымерла. Почему все дети, кто тут рос, либо умерли, либо уехали. Почему последний ребёнок родился тут в восемьдесят втором — и умер через три года. Почему ни одна молодая семья не осталась. Объясни.
Я молчала.
— Не можешь, — кивнула Матрёна. — Потому что не объяснишь. Некоторые вещи не объяснить. Их можно только принять.
Открытие
Вечером я ходила по деревне. Пустые дома смотрели на меня чёрными окнами. Ветер шелестел в траве. Где-то каркала ворона.
Я подошла к реке. Мелкая, как говорила Матрёна. По колено. Вода тёмная, стоячая. Села на берег.
Вспомнила. Вспомнила, как играла тут. Как бегала с другими детьми. Как мама звала меня домой, голос испуганный, резкий. Как отец всегда провожал до школы и встречал. Как они не отпускали меня гулять одну. Никогда.
Я думала — они просто заботливые. Оказывается, боялись. Боялись, что я не вернусь.
Холодок пробежал по спине. Я встала, пошла обратно к дому Матрёны.
Она сидела на крыльце, курила.
— Ты сказала, последний ребёнок родился в восемьдесят втором и умер через три года, — я села рядом. — Кто это был?
Матрёна затянулась.
— Мой внук. Ванечка. Красивый мальчишка. Весёлый. Дочка моя родила, жила со мной. Муж её погиб, некуда ей было идти. Я думала — пронесёт. Ванечка уже три года, ещё немного, до семи дотянем, потом уедем.
Она замолчала.
— Не дотянули. Ванечка заболел. Температура, жар. Врачи сказали — простуда. Лечили. А он угасал. За неделю угас.
Голос её дрогнул.
— Дочка после этого уехала. Сказала — проклятое место. Больше сюда ни ногой. Уехала в город. Больше детей не рожала. Боялась.
— А вы остались?
— Мне некуда. Я тут родилась, тут умру. Места не выбирают.
Я посмотрела на старую женщину. Одинокую, в пустой деревне, среди мёртвых домов.
— Матрёна, а вы не знаете... почему это место проклятое? Что тут было?
Она долго молчала. Потом сказала:
— Говорят, в старые времена тут стояло капище. Языческое. Приносили жертвы. Потом христиане пришли, капище разрушили, церковь поставили. Но земля помнит. И земля требует. Снова и снова.
Я почувствовала тошноту.
— Это легенда. Просто легенда.
— Легенда, — кивнула Матрёна. — Но дети умирали. Это не легенда.
Бегство
Ночью я не спала. Лежала в машине, на заднем сиденье, закутавшись в плед. Смотрела в окно. Лес чернел. Деревья шевелились от ветра. Казалось, они движутся, ближе подходят.
Я слышала звуки. Шорохи. Скрипы. Что-то ходило рядом. Или казалось.
Закрыла глаза. Попыталась уснуть. Не получалось.
Вспоминала. Маму. Как она плакала по ночам. Как молилась. Как шептала что-то, перебирая чётки. Отца. Как он смотрел на меня — странно, будто прощался. Как собирали вещи в ту ночь, быстро, молча. Как мама сказала: "Ирочка, мы едем. Навсегда. Не оборачивайся". Я не поняла тогда. Думала — переезжаем просто.
Они спасали меня. Спасали от чего-то, во что сами не верили до конца, но боялись. Спасали от проклятия. От смерти.
И молчали всю жизнь. Потому что как объяснить? Как сказать дочери: мы бежали из деревни, потому что там дети умирают от проклятья? Кто поверит?
Но они верили. И боялись. И увезли меня.
Я вылезла из машины, когда рассвело. Пошла к реке. Встала на берегу.
Вода была чёрная. Неподвижная. Тусклый свет падал на поверхность, но не отражался. Будто воды не было. Будто дыра в земле.
Меня затошнило. Я отвернулась, пошла обратно к машине.
Матрёна стояла у моей машины.
— Уезжаешь?
— Да.
— Правильно. Тут не место для живых.
Я села в машину, завела мотор.
— Матрёна, почему вы мне всё рассказали?
Она посмотрела на меня сквозь опущенное окно.
— Потому что ты спросила. И потому что должна знать. Твоя мать молилась за тебя каждый день. Она спасла тебя. Не забывай это.
Я кивнула, не в силах говорить.
— И не возвращайся сюда больше. Место помнит. Оно узнало тебя. Понимаешь?
Холод пробрал до костей.
— Понимаю.
Я уехала, не оборачиваясь. В зеркале видела — Матрёна стоит у дороги, смотрит вслед. Деревня за ней — мёртвая, чёрная, поглощённая лесом.
Некоторые тайны лучше не раскрывать. Некоторые места лучше не посещать. Потому что есть вещи, которые не прощают возвращения. И земля, напоённая кровью, всегда помнит.
Я ехала и плакала. От страха. От шока. От непонимания.
Родители спасли меня. Увезли от смерти. И молчали, потому что не могли объяснить. Но они верили. И боялись. И спасли меня.
Я не простила им молчание. Не простила, что узнала правду только сейчас, после их смерти. Что всю жизнь не знала, почему мы уехали. Почему у меня не было детства в деревне. Почему родители никогда не говорили о прошлом.
Они могли рассказать. Могли объяснить. Но выбрали молчание.
И это молчание разъедало меня изнутри, как яд.
Я больше никогда не вернусь в Ольховку. Никогда не вернусь в деревню детства. Потому что теперь знаю — там не осталось ничего, кроме мёртвых домов и кладбища.
И проклятья, которое никогда не уснёт.
Верите ли вы в проклятые места? Как бы вы поступили на месте героини? Поделитесь в комментариях.
Если вам понравилось — ставьте лайк и поделитесь в соцсетях с помощью стрелки. С уважением, @Алекс Котов.