Здравствуйте, уважаемый и безмерно терпеливый читатель. Признаюсь, с некоторой робостью приглашаю я вас сегодня на прогулку в самые что ни на есть туманные дебри вопроса призрачного, скользкого и до сущности своей, до самой сердцевины, — субъективного. Мы с вами отправляемся на охоту за Диким Счастьем – существом, судя по всему, мифическим, как птица Феникс, но куда более зазывно и дразняще манящим.
Что же такое счастье? Вопрос, согласитесь, в фундаментальной своей нелепости великолепный, как калоша, внезапно заскрипевшая в благоговейной тишине оперного зала. И вот в этом-то вопросе я сегодня, вооружившись заступами словесного произвола и ситом сомнений, намерен покопаться, предупреждаю сразу, – скрупулёзно, самозабвенно, но, как вы, конечно, давно уже про себя догадались, почти наверняка безрезультатно.
Для одного счастливый удел – это семья, дети, тёплый дом, где пахнет пирогами и слегка пригоревшим молоком, где каждый уголок пропитан тихим, непреложным согласием душ. Для другого – вкусная еда, мягкая постель и крыша над головой, желательно повыше, позолотистее и с обязательным видом на чужую, менее золотую и, следовательно, менее счастливую крышу. А третий, неугомонный дух, вечный странник, и вовсе отправляется за этим сокровищем на самый край планеты, дабы воткнуть свой маленький, но невыносимо гордый флажок в таинственный, вожделенный Пуп Земли – и сие действо становится для него венцом всех помыслов, его величайшим, ни с чем не сравнимым, окончательным счастьем.
И вот тут я снова должен воскликнуть, разводя в немом изумлении руками: а я ведь предупреждал! Счастье – категория до того субъективная, что и описать невозможно, и определить не под силу.
И вот сижу я, грешным делом, в кресле, просижанном до дыр, и думаю: а не есть ли счастье попросту – отсутствие несчастья? Взять, к примеру, меня. Вот сейчас я сижу, стучу по клавишам, пью чай, и у меня не болит зуб. Разве это не счастье? Пожалуй, да. Но стоит мне лишь осознать, ухватить этот хрупкий миг, как невидимая стоматологическая фея тут же начинает настраивать свой жужжащий инструмент где-то в районе нижней челюсти, и вот уже блаженство беззубой нирваны испаряется, уступая место тревожному, щемящему прислушиванию к собственным деснам.
Выходит, счастье – это такой Чеширский Кот из старой сказки: стоит лишь попытаться узреть его прямо, в упор, как от него остается одна лишь загадочная улыбка – да и та вскоре растворяется в воздухе, оставляя нас в недоуменном раздумье.
Великие умы, те, что посмышленнее нашего, ломали над этим копья куда более острые, чем моё перо. Иной мудрец, возведя очи горе, провозгласит, что счастье – в служении человечеству, в жертвенном горении. А попробуй-ка послужи этому самому человечеству в час пик в переполненном трамвае, когда это самое человечество наступает тебе на ногу и тычет в бок зонтиком! Тут уж не до горения, тут бы самому не загореться от искр чужого раздражения, да и зонтик этот порой кажется единственным якорем спасения в бушующем море портфелей и локтей. Тут не до возвышенных материй, тут бы свою собственную душу, зажатую в тесных тисках соседских портфелей и чужих локтей, отыскать да сохранить в целости. Другой, с противоположной стороны, скажет, что счастье – в довольстве малым, в умении радоваться тому, что имеешь. Сложный вопрос. И неудобный. А вы как думаете, где та незримая грань, за которой «малое» превращается в «нищее»? И почему это «малое» у соседа, за забором, всегда кажется чуть больше, аппетитнее и на солнце отливает как-то веселее?
А помните того самого господина из Сан-Франциско, что у Бунина? Вот уж кто, казалось бы, собрал все флажки, какие только можно вообразить: и золотые крыши, и мягчайшие постели, и вкуснейшую, изысканнейшую еду. Ан нет, обманула его фортуна, подсунула билет в один конец, не спросив, готов ли пассажир к столь стремительной высадке. И вышел он, пардон, из игры, так и не поняв, в чём, собственно, была загвоздка. И выходит, что его флажок так и остался воткнутым в никуда, а счастье, которое он искал в финале, упорхнуло, как птица, из каждого момента его пути. Может, дело в том, что он свой флажок в нужное место воткнуть не успел? Или в том, что флажок-то был чужой, модный, из самого что ни на есть дорогого бутика, а душа-то просила простой, самодельной, может, даже кривоватой веточки?
Вот мы и подобрались, наконец, к главному – к тому самому Пупу Земли. О, это великий, вселенский символ наших чаяний! Я себе его представляю этаким неказистым, замшелым холмиком где-нибудь в гималайских высях, облепленным до самого неба флажками самых разных калибров, национальностей и идеологий. Один альпинист, задыхаясь, с последним усилием воли водружает свой цветастый штандарт и замирает в предвкушении обещанного, должного хлынуть на него блаженства. И что же? А ничего. Дует пронизывающий до костей ветер, мерцают равнодушные, холодные звёзды, а счастье, как назло, оказывается не здесь, не на этой колючей вершине, а где-то позади – в уцелевшей, тёплой палатке, где осталась наполовину растаявшая плитка шоколада и термос с недопитым, уже остывшим, но таким родным чаем. Мыслимое ли дело! Он шёл к цели годами, проливал пот, преодолевал страх, а она, предательница, оказалась не в финале, а в самом процессе, да ещё и сбежала назад, в начало, туда, где только начинается путь.
Так, может, оно, сокровенное, прячется не в большом и громком, а в малом и тихом, почти неслышном? В том самом, что шепчет нам на ушко по утрам, но мы его не слышим за оглушительным гулом надвигающегося дня? В запахе первого дождя, в котором нет ни капли прагматики, а есть одна лишь чистая поэзия? В случайной, незаинтересованной улыбке прохожего, в которой нет ни расчёта, ни выгоды, а есть просто так, от избытка сердца? В том, чтобы, споткнувшись о собственную тень на ровном месте, не раздосадованно хмуриться, а от души, до слёз рассмеяться над этим комичным, нелепым, но таким дорогим существом – собой?
Боюсь, я снова увлёкся и увожу вас в непролазные дебри слов. Простите меня, читатель, за эту сумбурную, насквозь личную исповедь. Я затеял этот разговор отнюдь не для того, чтобы найти окончательный ответ – эта задача мне, грешному, явно не по зубам, не по уму. А для того, чтобы, возможно, вместе с вами посмеяться над трогательным и возвышенным абсурдом наших с вами вечных исканий. Мы все – те самые альпинисты, что тащат на своих согбенных спинах тяжёлый, неподъёмный рюкзак ожиданий и условностей, чтобы воткнуть свой, единственный и неповторимый, флажок в условную точку на карте мироздания. И, быть может, настоящее-то счастье – это не момент торжественного водружения знамени, а сама дорога, пусть и тяжёлая, пыльная, но наша; сама возможность видеть, чувствовать, ошибаться, падать и снова, отряхнувшись, идти; драгоценная способность в самой, казалось бы, безысходной ситуации разглядеть её нелепую, комичную, абсурдную изнанку.
Так что, может, и не стоит так уж яростно, с исступлением в глазах, штурмовать тот самый Пуп? Может, стоит просто присесть на обочине, достать тот самый недопитый чай, посмотреть, как трепещут на ветру пёстрые флажки тех, кто был здесь до нас, и, глупо, по-детски улыбнувшись, вдруг понять, что счастье – это вот этот самый миг. Единственный, невозвратный, мирный, тихий и абсолютно бесцельный. Прямо как наша с вами беседа.
Статья была найдена вами на просторах моего уютного (и слегка сумбурного) канала в Дзене:
А теперь, дорогой соискатель улыбки Чеширского Кота, бросаю вам перчатку!
Подписывайтесь,чтобы не пропустить следующую попытку поймать за хвост очередную неудобовразумительную идею! Делитесь ею со всеми, кого хотите втянуть в философские дебри! Обсуждайте яростно — что есть счастье лично для вас? И ставьте лайки, если этот текст заставил вас хоть на секунду перестать штурмовать свой личный Пуп Земли. Ваша реакция — это тот самый недопитый чай, который согревает душу автору