– Даже не смей на порог этого дома приходить! – заявила мне бабушка, когда я приехала к ней и сестрам, – от тебя детдомом пахнет, пошла вон! Ещё не хватало девчат развращать.
Я тогда расплакалась прямо у нее на пороге и ушла. Мне было восемнадцать, и я только-только вышла из детдома – это правда. Но вся история началась задолго до этой хлесткой бабушкиной фразы.
Я – старшая дочь у моей матери, родилась у нее от первого брака. Зятя бабушка терпеть не могла. Мол, мало зарабатывает, непутевый, но мама очень его любила, и меня хотела и ждала. Отец нас бросил, когда мне было три, и вскоре выяснилось, что я его абсолютная копия. Бабушка сразу сказала, что помогать с маленькой мной, маме не станет. Слишком сильно ненавидела она моего отца.
Мама тянула меня одна. Благо, я тогда уже в детский садик пошла, так что удалось выйти на работу, да еще потом подработку взять. А после мама встретила Дениса – второго своего мужа. Снова вспыхнуло чувство, отчим ко мне относился хорошо. В нашей новой семье родились девочки близняшки, мои сестры, Леля и Вика.
– Доченька, помни, ты всегда должна беречь и защищать своих сестренок! – говорила мне тогда мама.
А потом ее любимый второй муженек тоже загулял. Завел на стороне другую семью, там тоже родились дети, и отчима сдуло ветром новых чувств, а мы остались одни. Это окончательно сломало маму, и она запила. Сначала не слишком сильно –только по выходным, но потом все больше и больше. Я смотрела, и, как могла, заботится о маленьких сестрах, ведь я была старше, и уже училась в школе.
Мелким было пять, когда мать лишили родительских прав. Она совсем опустилась – от нее скверно пахло, она почти не приходила в себя от все более дешевых и крепких напитков. Да и здоровья и красоты ей этот образ жизни не добавлял. В тридцать с небольшим мама выглядела опустившейся старухой.
– Девчонки грязные, я их кормлю иногда, помогаю старшей, она молодец! – говорила опеке соседка, тетя Даша. – Но надо эту непутевую детей лишать, конечно! А то неживые будут.
И нас забрали. Да еще и в разные дома. Я плакала, хватала сестер за руки. Лелька и Вика тоже ревели в голос, но нас разъединили.
Как бы плохо не было с пьющей матерью, детдом оказался для меня настоящим адом. Злые дети шипели на меня, словно змееныши – я же, вроде как, не отказница с младенчества, а чистенькая и домашняя. Тут таких не любили.
Равнодушные воспитатели и нянечки смотрели на меня, словно я табурет. Поначалу я
почти не могла есть, тосковала по сестрам, очень много плакала. Потому узнала, что их бабушка забрала.
Когда близняшки только родились, бабушка снова возобновила общение с мамой, и младших внучек любила и баловала. А я для нее так и осталась чужой и ненужной. Лельке и Вике были сладости, одежда, а мне только хмурые взгляды исподлобья, да критика.
– Что ты глядишь волчонком? Вся в папашку своего беспутного! И зачем мать только тебя оставила, надо было сдать куда-нибудь, избавиться! – шипела на меня бабушка, а я вся внутренне сжималась.
Не понимала, чем я так не угодила ей. Мама тогда еще заступалась за меня:
– Мама, отстань от Оли! И вспомни, что она тоже твоя родная внучка!
– От того обормота я бы и снега зимой не взяла, не то что эту…
«Эта». Я навсегда осталась для нее ненужная «эта». И поделать с этой данностью ничего было нельзя. Это после я узнала, что бабушка забрала к себе и оформила опеку над Лелей и Викой, а ко мне даже ни разу не пришла. Мне предстояло провести в детдоме четыре ужасающе долгих года, и я запомнила их на всю жизнь.
Я забыла мамины руки – какими они были теплыми, ее голос, даже лица моих сестер остались в памяти размытыми пятнами. Помню заплаканные маленькие мордашки сердечками, их всхлипы. Но это все больше казалось далеким сном, который снился мне много лет назад. В реальность его верилось все меньше, хоть умом я и понимала, что это мое прошлое.
Мамы не стало вскоре, как она лишилась нас. Теперь я больше никогда не увижу ее. А вот увижу ли еще сестер, не знала. Когда выпустилась, мне по закону дали однушку. Я поступила в техникум на швею, и сразу же устроилась в небольшой ателье с хорошей репутацией. Там зарабатывала не бог весть сколько, но мне одной много было и не нужно.
Сделав ремонт в своей квартирке, немного обустроившись, я решила найти бабушку и сестер. Адрес я знала, и потому в один из солнечных весенних дней отправилась навестить родных. Той страшной фразой бабушка и встретила меня, погнав вон.
Но я не сдалась, и еще несколько раз приходила к ней. Один раз попала, что сестры были дома одни.
– И зачем ты явилась? Это из-за тебя нас у матери забрали! – выдала мне сильно повзрослевшая Леля.
– Я-то тут причем, сестра? Мама просто не выдержала ударов судьбы, она была слабой женщиной, ты же должна помнить, как все было.
– Мы помним! И если бы не бабушка, то сгинули бы в детдоме, как ты вот. Но ты нам не сестра, у нас отец другой! – это уже Вика.
Их слова ранили, царапали, что-то ломали внутри. Я так надеялась, что встречу их, что мы снова станем семьей, что где-то ждут и любят меня родные люди. Четыре года я жила памятью о них – двух моих любимых девочках, похожих друг на друга, как две горошинки. А они… А я им, оказывается чужая, и от меня «детдомом пахнет», и за эти годы бабушка вырастила мне не сестер, а настоящих врагов, которые знать меня не хотят.
– Леля, Вика, это же я, ну что вы!
– Мы прекрасно знаем кто ты. Уходи!
Я опустила руки, и убралась восвояси. Через некоторое время познакомилась с Игорем. Он был хорошим парнем, который как-то раз пришел к нам в ателье подшить новые джинсы. Мы разболтались, он позвал меня на кофе. Я пожала плечами и согласилась – что я теряю?
Теперь ведь, оказывается, я в этом мире совсем одна, сестры отреклись от меня. Так прошло пять лет, я уже успела выйти замуж, и мы с Игорем жили в моей однушке, все больше задумываюсь над тем, чтобы завести детей и расшириться.
И тут произошло то, чего я предугадать не могла никак. Оказывается, у моего отца была мать. Я ее совершенно не знала, но однажды мне позвонил юрист, и сообщил, что Брызгалина Марина Витальевна написала на меня, единственную свою внучку, завещание. Отца к тому моменту моего в живых, как и мамы, уже не было. Мне досталась просторная трехкомнатная в центре города, и мы с мужем перебрались туда, а однушку я стала сдавать хорошим людям, которые поддерживали там порядок и вовремя платили.
Как раз в это время на горизонте замаячили мои сестрицы. Сперва меня нашла в социальной сети Леля, потом и Вика. Поздравили с восьмым марта, и регулярно писали, спрашивая, как дела и как я живу. Удивившись такому вниманию, я сперва обрадовалась – неужели, отношения наши наладятся?
– После того, что они тебе тогда сказали, я бы не обольщался. – остудил мою радость супруг.
– Ты думаешь, у них какие-то корыстные цели? – уточнила я.
– Уверен! Ты позови их к кафе, например, и спроси напрямую.
Подумав, я так и сделала. Написала близняшкам, те охотно согласились собраться.
Мы увиделись в субботу утром в уютном заведении, где подавали дорогой и очень вкусный кофе.
Напротив меня сидели две молодые женщины. Леля сильно поправилась. Одутловатое лицо, безвкусное платье из синтетики, броский, даже вызывающий макияж, плохие волосы, и обручальное кольцо на пальце. Вика выглядит лучше, но какая-то напряженная и настороженная.
– Привет, девочки! – улыбнулась я, как могла, дружелюбно.
Надо честно признать, что за несколько лет в детдоме я успела забыть, каково это общаться с родными людьми. Да и слова сестер и бабушки тогда я восприняла как отказ от себя, как окончательное предательство, которое совсем нелегко было простить и отпустить. Жить с близким человеком и доверять ему я училась теперь с мужем, а сестры… Они сидели передо мной ожившим воспоминанием, которое вызывало скорее грусть, чем радость.
– Мы слышали, что ты в наследство двухкомнатную получила, и теперь сдаешь однушку, которая тебе от государства досталась. – сразу выдала Леля.
Я посмотрела на нее и медленно кивнула:
– Это бабушка по отцу, которую я не знала. Спасибо ей, мы с Игорем теперь перебрались в более просторное жилье и планируем детей заводить.
– А у меня сын есть, и я жду второго! – сказала Леля.
Вот и причина ее полноты, оказывается! Но радости за нее особой я все равно не почувствовала. Они стали мне почти чужими теперь.
– Поздравляю! Как живешь с семьей?
– Да как. В бабушкиной квартире. Когда той не стало, мы с Ильей там обосновались. Но теперь на подходе второй, да и Вика замуж вышла, наверняка, пополнение и у нее не за горами. – Леля теперь смотрела на меня так, словно я должна после этих слов что-то сказать.
А я и не знала что:
– Ну, вам бы разъехаться тогда, раз вместе тесно.
– Мы тебя за тем и позвали, сестра! Куда тебе две квартиры, раз у тебя уже пять лет муж,
а до сих пор ни ребенка ни котенка. Было бы очень здорово, если бы ты свою однокомнатную на Вику переписала.
Я от такого заявления опешила.
– Но… Она моя по закону, я ведь детдомовская. А вас бабушка растила. Куда, кстати, мамина квартира делась?
– За долги ушла. – ответила Вика. – Так что будет честным, если ты нам теперь поможешь. По-родственному, так сказать.
– Давай я подумаю, и мы увидимся еще раз, чтобы поговорить, ладно?
Сестры переглянулись, но согласились, явно опасаясь на меня давить. Считали, видимо, простушкой. Но любовь, которая была во мне к ним, нет, не ушла совсем, но сильно трансформировалась.
Я пришла вечером домой к мужу, и решила обсудить с ним предложение сестер.
– А как ты сама думаешь, м? – Игорь выглядел собранным и деловитым.
– Они мне чужие уже. Знаешь, я сразу ответа не дала, растерялась. Но разве я обязана теперь им помочь?
– Это они обязаны были когда-то не бросать тебя. Бабушка, по крайней мере. А от сестер требовалось хотя бы не верить ее наветам на тебя. Они объявились только тогда, когда о наследстве проведали. Думаешь, совпадение?
– Нет, конечно!
– Вот и думай ради чего тебе быть теперь щедрой и добренькой с этими гадючками!
Я понимала, что муж прав. Да и своих детей ведь мы планировали – деньги со сданного жилья квартирантам при малыше будут нам не лишними, это уж точно. Ребенок нынче стоит, как крыло самолета. И если у меня молока не будет, то еще и смесями кормить придется. Надо сразу думать наперед. Дети сестер мне незнакомы, и не факт, что станут близкими и родными. Да и с самими сестрами разорвались связи благодаря наговорам и нелюбви бабушки.
Я набралась смелости, и вновь пригласила сестер увидеться.
– Ну что, когда мы сможем с мужем переехать в твою квартирку? – Вика даже руки
потерла, напоминая тем самым жестом муху.
– Никогда, сестра. Прости, но это положенное мне жилье от государства, а вы будьте добры, устраивайте свою жизнь своими силами.
– То есть как это? Нам тесно всем в бабушкиной квартире!
– Да, да, настолько, что когда-то вы даже в детдоме меня бросили, вычеркнув из своей
семьи. Думаете, я забыла? И нет, не забыла я и того, что вы мне сказали при встрече.
Обвинили в том, что с мамой случилось, в том, что…
– Да что старое вспоминать?
– А как его не вспоминать? Я в детдоме четыре года провела! А вы у бабушки росли, домашними, вас любили. А теперь явились после стольких лет и смеете квартиру просить?
– Ты родня, что тут такого!
– И вы мне были родней, но отреклись и бросили.
– Все с тобой понятно, папочкино ты отродье, бабушка на сто процентов права про тебя была! Правильно мы тебя тогда там оставили, большего ты не заслуживаешь!
Вика покраснела, а вторая сестра, Лена, опустила глаза. Видимо, слова мои задели их за живое. Но я не собиралась молчать. Слишком долго я держала все это в себе.
– Да, папочкино отродье, и что с того? Он меня любил, в отличие от вас и бабушки. И, между прочим, он бы никогда не позволил вам так со мной разговаривать. А бабушка… она всегда меня ненавидела, потому что я была похожа на отца. Но это не повод вымещать свою злость на ребенке.
Я видела, как по лицу Вики пробежала тень раскаяния, но тут же сменилась привычной злобой. Лена молчала, но я чувствовала, что ей стыдно. Впервые за много лет я увидела в ее глазах нечто похожее на сочувствие. Но было уже поздно. Мост был сожжен.
– Уходите, – тихо сказала я, – и больше не приходите. У меня нет сестер. У меня никого нет, кроме самой себя. И я больше не позволю вам причинять мне боль.
Они ушли, хлопнув дверью. Я осталась одна в своей квартире, в своей крепости. И пусть она была мне положена по праву, я знала, что завоевала ее сама. Ценой одиночества и боли, но сама. И я больше не позволю никому ее у меня отнять.
Потом сестры еще несколько недель время от времени написывали мне оскорбления в социальных сетях, и в какой-то момент я сперва перестала читать их сообщения, а потом и вовсе заблокировала, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Вскоре я узнала, что жду ребенка, и мне стало не до обнаглевших родственников. Мы с Игорем были счастливы. Обустраивали детскую, продолжали сдавать мою однушку, оба работали. Сестры пропали с радаров, и, видимо, теперь уже окончательно вычеркнули меня из своих жизней. Я была этому скорее рада. Лицемерить не умела никогда, а покупать их любовь, уступив квартиру – точно пустое занятие. Я так и осталась бы для них чужой и ненужной, как для бабушки, что их вырастила, настраивая против старшей сестры.
«Секретики» канала.
Рекомендую прочесть
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)