Введение. Убийство как метафора конца модернизации
Иногда одно убийство стоит целого переворота. Выстрел, прозвучавший 1 (14) сентября 1911 года в Киевском оперном театре, стал не просто концом жизни одного человека. Он стал символом крушения целой эпохи надежд. Премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин упал на пол, приложив руку к сердцу, и произнёс слова: "Я счастлив умереть за Царя". Но умер он, кажется, не за Царя. И уж точно не только от руки убийцы.
История знает немало заговоров, но убийство Столыпина было особое. Кто дернул за спусковой крючок: анархист, агент охранки, или марионетка чьих-то более тонких политических интриг? Это вопрос, на который и сегодня нет однозначного ответа. И, может быть, в этом и весь смысл.
Парадокс Столыпина в том, что его боялись все! Революционеры боялись за железную руку, либералы не терпели за слишком быструю модернизацию, дворяне не любили за угрозу старым привилегиям, да даже сам император, как говорят, видел в нём слишком самостоятельного политика. Он хотел будущего, но именно это будущее и напугало многих. И, похоже, стало его приговором.
Почему в России попытка реформировать систему кончается кровью? Почему у нас убийства реформаторов, от декабристов до тех, кто пытался обновить страну в XX веке, стали почти закономерностью? Может, в этом и есть наша национальная трагедия в страхе перед переменами, перед "новым", который каждый раз кажется угрозой?
I. Богров — одинокий фанатик или проводник интересов?
Имя Дмитрия Богрова сегодня известно разве что тем, кто всерьёз интересуется дореволюционной историей. Но в сентябре 1911 года оно звучало в каждом доме. Молодой человек, студент-юрист, еврей по происхождению, сын присяжного поверенного. Человек, казалось бы, из среды вполне лояльной империи. Однако именно он вошёл в ложу Киевского оперного театра с "Браунингом" и двумя выстрелами положил конец жизни премьер-министра. Всё выглядело просто. Даже, наверное, слишком просто.
Официальная версия: Богров – анархист, давно состоявший в подпольной группе и действовавший из ненависти к власти. Но вскоре выяснилось, что этот анархист уже несколько лет сотрудничал с... охранным отделением. Агент охранки под кличкой "Аленский". Как такое возможно? Парадокс эпохи. В стране, где революционеры и охранники часто были соседями по лестничной клетке, грань между "борцом с режимом" и "доносчиком" стиралась почти полностью. И здесь, позвольте, главный вопрос: кто вообще позволил Богрову попасть в театр, где находился сам Царь?
Деталь, которая также важна. Богров заранее сообщил киевской охранке, что в театр собирается прийти террорист. Имя не назвал, но настоял, чтобы его пропустили. Его пропуск подписал лично начальник охранного отделения. Совпадение? Сложно поверить. И вот тут начинается тень заговора. Причём, возможно, не революционного, а куда более утончённого. Времена ведь были такие, когда политический террор уже стал инструментом большой игры.
Некоторые историки утверждали, что Богров мог быть "человеком двойного доверия" – одновременно агентом охранки и революционером. Другие, напротив, видят в нём пешку, которой воспользовались внутри самой власти. Ведь устранение Столыпина было выгодно многим, причем далеко не только его врагам на улицах.
II. Кому мешал Столыпин: борьба элит и скрытые враги
Если убрать эмоции, то смерть Столыпина была почти закономерным результатом внутренней борьбы в верхах. Он, по сути, был чужим и для либералов, и для консерваторов, и даже для монархистов. Одни видели в нём тирана, другие разглядели опасного реформатора. А третьи просто не могли простить ему популярность у народа.
Столыпин, став премьером в 1906 году, начал то, что можно назвать русской попыткой модернизации без революции. Его аграрная реформа разрушала вековые устои, когда крестьянин впервые получил право выйти из общины и стать собственником земли. Звучит просто, но для старой России это был взрыв. К 1915 году по реформе вышло из общины более 2,5 миллионов дворов. Это не просто цифра, это миллионы новых "свободных людей". А где свобода, там и страх у тех, кто привык управлять.
Дворянство ворчало, видя, как рушится их привычный порядок. Бюрократия злилась на энергичного премьера, который вмешивался в "чужие" ведомства и требовал не слов, а результатов. Церковь тоже не всегда поддерживала его. Столыпин выступал за веротерпимость и говорил о необходимости приобщать национальные окраины к русской культуре мягкой рукой, а не насилием. А император Николай II... Он уважал Петра Аркадьевича, но боялся его самостоятельности. Как ни крути, в российской монархии всегда считалось, что министр не должен быть слишком сильным.
Историк Сергей Ольденбург, близкий к окружению царя, писал, что Столыпин стал для двора "слишком большим человеком". А великий князь Александр Михайлович позже признался, что "В его лице Россия имела единственного государственного человека". Но государственников у нас, как известно, долго не держат. И здесь возникает неприятное предположение, а мог ли кто-то из верхов санкционировать, пусть и косвенно, устранение премьера?
III. Хронология: от угроз до выстрела в Киеве (1911)
Чтобы понять, насколько предсказуемым оказалось убийство, стоит взглянуть на цепочку событий. Уже с 1907 года Столыпин стал объектом ненависти у многих представителей верхов. Его реформа ввела военно-полевые суды и за два года по их приговорам было повешено более 3 тысяч человек. "Столыпинский галстук" – циничное выражение, родившееся тогда, прочно вошло в народный лексикон.
В 1906-м в его дом уже бросали бомбу, тогда погибло более двадцати человек, включая детей. Премьер чудом выжил. Его жизнь с тех пор охраняли круглосуточно, но он не прятался, а даже наоборот часто появлялся в обществе, на приемах, в театрах. Так было и в Киеве осенью 1911-го, куда он прибыл на открытие памятника Александру II. Символично, что реформатор едет почтить память реформатора.
30 августа (12 сентября) он присутствует на приёме у генерал-губернатора Трепова. В кулуарах уже шепчутся о новых угрозах. Но 1 сентября он идёт в оперу, на спектакль "Сказка о царе Салтане". В 22:45 звучит выстрел. Богров стреляет дважды – одна пуля попадает в руку, другая в грудь. Через четыре дня Столыпин умирает, не дождавшись царя, который прибыл к его постели. И вот странность, что Богрова судят по ускоренной процедуре, без полноценного следствия, и вешают 10 сентября, меньше чем через неделю. Архивы дела позже частично исчезнут. Это ли не намёк на то, что кто-то хотел, чтобы следы были замолкли?
Позже уже предпочли не копаться во всем этом, ведь удобнее было списать убийство на "революционную борьбу". Но в девяностые годы, когда архивы начали открываться, всплыли странные документы: изъятые телеграммы между Департаментом полиции и министерством внутренних дел, противоречивые показания охранников. И, как часто бывает, чем больше фактов, тем меньше ясности.
IV. Кто выиграл от смерти Столыпина? Политический итог
Вопрос "кому выгодно?" в политике почти всегда точнее, чем "кто виноват". После смерти Столыпина реформы резко затормозились. Уже к 1914 году темпы выхода из общины упали почти вдвое, началась бюрократическая возня. Самым главным "победителем" оказалась инерция – старая система, которая вновь взяла верх. Николай II назначил более покорных министров, Дума погрузилась в мелкие споры, а правительство потеряло цель. А потом всем известные события: война, революция и крах. Вот вам и итог.
Можно сказать, что с гибелью Столыпина погиб и последний шанс на эволюционное развитие России. Ведь он был единственным, кто пытался соединить власть и народ через экономику, а не лозунги. Он понимал, что крепкий крестьянин-собственник – это не враг государству, а его опора. Эту мысль позже подхватят многие: от белых экономистов до советских реформаторов вроде Косыгина. Но тогда она прозвучала слишком рано.
Некоторые современники видели в его смерти не только трагедию, но и закономерность. Он хотел построить Россию на свободе, но она выбрала страх. И вот это, пожалуй, самая горькая формула той эпохи. Ведь Столыпин не был либералом в западном смысле, он был государственником. Но именно это и сделало его неудобным для всех. Власть не любит тех, кто слишком умен и слишком решителен. А общество не терпит тех, кто идёт против привычек.
Если подумать, убийство Столыпина стало не просто трагедией одного человека, оно стало диагнозом России, когда снова убили того, кто мог изменить систему. И каждый раз потом, вспоминая, кто виноват, находили удобного стрелочника.
Заключение: убийство реформ – российская традиция?
История Столыпина – это не просто рассказ о человеке, в которого дважды выстрелили в театре. Это драма нации, которая испугалась собственного будущего. Он не был идеален, никто не спорит. Его "галстуки", виселицы, его резкость и упорство, всё это раздражало. Но, если вдуматься, именно он впервые за долгое время предложил России не лозунг, а проект. И за это его и убили.
Мы привыкли думать, что реформаторы у нас погибают от рук фанатиков. Но если посмотреть честно, то чаще их губит страх. Страх элит потерять власть, страх народа перед переменами, страх государства перед свободой. Это убийство было скорее символом отказа от модернизации, от попытки стать другой страной, не руша старую.
Столыпин верил, что "им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия". Увы, потрясения победили.
А кто знает, может, именно поэтому его фигура до сих пор вызывает споры, а его смерть задает вопросы. Ведь убили ли тогда только человека, или вместе с ним и саму возможность иной России?
Если вам все понравилось – ставьте лайк! А если есть, что добавить – оставляйте комментарии! Огромное спасибо тем, кто поддерживает автора по кнопке! Это дает дополнительный стимул!
Также на канале можете ознакомиться с другими статьями, которые вам могут быть интересны:
- От католика-аристократа до "Железного Феликса": как вера в Бога превратилась в веру в террор?
- Справедливость или террор? Почему обещание рая на земле от Маркса и Ленина всегда ведет к насилию и что пошло не так?