— ...а моя-то, — Александр сделал широкий, вальяжный жест рукой в сторону жены, и в его голосе прозвучали нотки снисходительного хвастовства, — моя-то у меня как калькулятор! Безошибочный!
Компания, собравшаяся на даче у Вадима и Марины, разразилась смехом. Смех был не злой, скорее, дружелюбный, но для Ирины он прозвучал как раскаты грома. Она сидела за богато накрытым столом под раскидистой яблоней, и улыбка застыла на её лице, превратившись в уродливую, напряжённую маску.
— Серьёзно! — не унимался Александр, подогретый дорогим коньяком и всеобщим вниманием. Он был начальником отдела в крупной нефтяной компании, человеком, привыкшим повелевать и быть в центре. — Я ей любую цифру назови, хоть семизначную, она тебе её тут же сложит, вычтет, умножит. Профессиональная деформация! Для работы кассира в банке — самое то. Мозги напрягать не надо, сиди себе, считай копейки. Зато дома какая польза!
Он подмигнул Вадиму, своему лучшему другу и коллеге. Вадим неловко кашлянул в кулак, а его жена Марина бросила на Ирину быстрый, сочувствующий взгляд. Ирина почувствовала, как краска заливает её щеки. Копейки. Он сказал «копейки». Он, который каждый месяц приносил домой сотни тысяч, только что обесценил её труд, её жизнь, её скромную, но честную зарплату перед всеми их друзьями. Он выставил её не женой, а каким-то полезным бытовым прибором.
— Саша, перестань, — тихо проговорила она, глядя в свою тарелку с остывающим шашлыком.
— Ир, да ладно тебе, это же шутка! — отмахнулся он. — Чего ты вечно такая серьезная? Расслабься, мы же отдыхаем!
Но вечер для Ирины был безнадёжно испорчен. Она молча сидела до конца застолья, механически отвечала на вопросы Марины, чувствовала на себе любопытные и сочувствующие взгляды и ощущала, как внутри неё растёт ледяная стена. Каждый глоток вина обжигал горечью, а смех мужа резал слух.
Домой ехали в оглушающей тишине. Александр, довольный собой и произведенным эффектом, что-то мурлыкал себе под нос, отбивая пальцами ритм по рулю дорогого внедорожника. Ирина смотрела в боковое стекло на пролетающие мимо огни ночного города и чувствовала, как в груди вместо сердца образовалась звенящая пустота. Двадцать лет брака. Двадцать лет она была ему верной спутницей, тихой гаванью, куда он возвращался после своих карьерных штормов. Она создавала уют, воспитывала сына, который теперь уже учился в университете в другом городе, штопала его носки, когда они только начинали, и выбирала ему галстуки, когда он стал большим начальником. И за всё это она получила плевок в душу. Публичный, унизительный плевок.
— Ты чего молчишь? Обиделась, что ли? — наконец нарушил он молчание, уже подъезжая к их дому в элитном жилом комплексе.
Ирина не ответила. Она просто не могла заставить себя издать ни звука. Ком в горле мешал дышать.
— Ир, ну ты даешь! Это была просто шутка. У тебя совсем нет чувства юмора? — в его голове прозвучало уже раздражение. — Все посмеялись, один ты сидишь с кислой миной.
Она молча вышла из машины, не дожидаясь, пока он припаркуется, и быстро пошла к подъезду. В квартире она, не раздеваясь, прошла в спальню и закрыла дверь. Сил не было даже на слёзы. Было только ощущение грязи и глубочайшего разочарования. Он не просто пошутил. Он показал ей её место. Место маленького, незначительного человека рядом с ним, великим и успешным.
Александр вошёл в квартиру через несколько минут, бросил ключи на столик в прихожей и громко сказал:
— Ну и сиди там, раз такая обидчивая! Может, к утру пройдёт.
Он принял душ, выпил на кухне стакан воды и лёг спать на диване в гостиной, уверенный в своей правоте. Он зарабатывает, он обеспечивает семью, он имеет право иногда расслабиться и пошутить. А её задача — понимать и прощать. Всегда.
На следующее утро Александр проснулся от непривычной тишины. Обычно Ирина уже хлопотала на кухне, варила ему кофе, запах которого и служил ему будильником. Но сегодня в квартире было тихо, как в склепе. Он сел на диване, потёр лицо. Голова немного гудела после вчерашнего.
— Ир? — позвал он. Ответа не последовало.
Он встал и заглянул в спальню. Кровать была аккуратно заправлена, но Ирины нигде не было. Её домашний халат не висел на привычном месте. На туалетном столике тоже было как-то пусто. Он подошёл ближе и понял: исчезли её кремы, косметика, любимые духи. Сердце неприятно ёкнуло. Он открыл шкаф. На вешалках сиротливо висели только его костюмы и рубашки. Полки, где лежали её вещи, были пусты.
Паника начала подступать к горлу. Он бросился в прихожую. Её плаща и туфель не было. Он схватил телефон и набрал её номер. Длинные, безнадёжные гудки. Она не брала трубку. Он набрал ещё раз. И ещё. Безрезультатно.
«Ушла. Она действительно ушла», — пронеслось у него в голове. И в этот момент вчерашнее самодовольство и пьяная бравада испарились без следа, оставив после себя липкий, холодный страх. Он вдруг понял, что его шутка была не просто шуткой. Она была последней каплей. Он вспомнил её лицо вчера за столом — бледное, с застывшей улыбкой. И ему стало по-настоящему стыдно. Стыдно и страшно. Его идеально устроенный мир, в котором Ирина была неотъемлемой, само собой разумеющейся частью, пошатнулся.
Ирина сидела на маленькой, но уютной кухне в квартире своей матери. Галина Ивановна, невысокая, энергичная женщина с мудрыми глазами, молча поставила перед дочерью чашку с горячим липовым чаем и тарелку с сырниками. Она видела всё по лицу дочери, когда та появилась на пороге в семь утра с небольшим чемоданом.
— Ешь, доченька, — мягко сказала она. — Силы нужны.
Ирина сделала глоток чая, и её прорвало. Она плакала долго, навзрыд, как не плакала много лет, рассказывая матери о вчерашнем вечере, о «копейках», о смехе друзей, о ледяном молчании мужа. Галина Ивановна слушала, не перебивая, только гладила дочь по руке.
— Знаешь, Ириша, — сказала она, когда дочь немного успокоилась. — Есть такие растения, например, аспидистра. Его называют «чугунный цветок», потому что он выносит всё: тень, сухой воздух, нерегулярный полив. Он стоит себе в углу, зеленеет, и все думают, что ему хорошо. Но даже у самого выносливого цветка есть предел. Если его совсем не поливать, он засохнет. А если выставить на палящее солнце — сгорит. Ты, дочка, была для Саши таким вот «чугунным цветком». Надёжная, неприхотливая, всегда на месте. Он и забыл, что тебя тоже нужно поливать. Заботой, уважением, добрым словом.
— Мама, я так больше не могу, — прошептала Ирина. — Это ведь не в первый раз. Он постоянно подчёркивает разницу в наших доходах, в статусе. Будто я не человек, а приложение к его успеху.
— А ты и не должна мочь! — вдруг жёстко сказала Галина Ивановна. Она встала, подошла к окну, где на подоконнике пышно цвели фиалки. — Почему женщины в нашей стране считают, что должны всё терпеть? Унижения, пренебрежение, хамство? Потому что «семью надо сохранить»? А что сохранять, если от этой семьи осталась одна оболочка? Ты — личность, Ира! Ты работаешь, ты вырастила прекрасного сына, ты держишь на себе весь дом. И ты заслуживаешь уважения! Никогда, слышишь, никогда не позволяй никому вытирать о себя ноги. Ни мужу, ни начальнику, никому! Бороться за себя можно и нужно всегда!
Эти слова, сказанные твёрдым, уверенным голосом, подействовали на Ирину лучше любого успокоительного. Она подняла голову и посмотрела на мать новыми глазами. В ней больше не было жалости к себе. Появлялась злость. Здоровая, праведная злость.
В этот момент зазвонил телефон Ирины. На экране высветилось «Саша». Она посмотрела на мать.
— Не отвечай, — спокойно сказала Галина Ивановна. — Пусть подумает. Пусть побегает. Мужчины, как твой Александр, начинают ценить что-то, только когда рискуют это потерять.
Александр метался по пустой квартире, как тигр в клетке. Не дозвонившись до Ирины, он позвонил тёще.
— Галина Ивановна, здравствуйте. Ира не у вас? — постарался он придать голосу как можно больше спокойствия.
— У меня, Саша, — ровным тоном ответила тёща.
— Слава богу! А можно её к телефону?
— Нельзя. Она не хочет с тобой разговаривать.
— Но почему? Галина Ивановна, я же просто пошутил вчера! Передайте ей, что я извиняюсь, пусть возвращается домой! — в его голосе уже слышались повелительные нотки.
— Знаешь, Саша, — после небольшой паузы сказала Галина Ивановна, и в её голосе зазвенел металл. — Извиняться нужно не мне, а ей. И не по телефону. И не за «шутку». А за двадцать лет пренебрежения, которое в этой шутке вылилось наружу. Ты подумай на досуге, что ты натворил. Не как начальник отдела, а как мужчина и муж.
И она повесила трубку.
Александр ошеломлённо смотрел на свой телефон. Тёща, всегда такая милая и обходительная, посмела читать ему нотации! Злость начала вытеснять страх. Да кто они такие? Он один содержит эту семью! Квартира, машина, отдых за границей — всё это на его деньги! А она, кассир, ещё смеет обижаться!
В ярости он набрал номер своей матери, Светланы Анатольевны.
— Мам, представляешь, Ирка ушла! — выпалил он.
Светлана Анатольевна, властная женщина, привыкшая во всём потакать своему сыну, тут же приняла его сторону.
— Как ушла? Куда? Из-за чего?
Александр вкратце пересказал вчерашнюю историю, разумеется, в выгодном для себя свете.
— ...и представляешь, она обиделась на невинную шутку и умотала к своей мамаше! А та ещё и отчитывает меня по телефону!
— Сашенька, я всегда говорила, что она тебе не пара, — заворковала в трубку Светлана Анатольевна. — Слишком простая, слишком обидчивая. Не умеет соответствовать твоему статусу. Ты начальник, тебе нужно расслабляться, а она тебе сцены устраивает. Не волнуйся, сынок. Перебесится и вернётся. Куда она денется? Посидит у своей матери на сырниках и прибежит обратно. Главное, ты первый не унижайся. Держи марку.
Разговор с матерью немного успокоил Александра. Действительно, куда она денется? На свою зарплату она даже комнату в коммуналке не снимет. Он решил проявить твёрдость и подождать.
А Ирина не сидела сложа руки. Разговор с матерью разбудил в ней что-то, что спало долгие годы — самоуважение. Она поняла, что не хочет возвращаться в позолоченную клетку, где её не ценят. Вечером она позвонила своей двоюродной сестре Ольге, которая работала юристом.
— Оль, привет. Мне нужна твоя консультация, — твёрдо сказал Ирина.
Она подробно, без слёз и эмоций, изложила ситуацию и закончила вопросом:
— На что я могу рассчитывать в случае развода?
Ольга внимательно выслушала.
— Ира, ситуация абсолютно стандартная, не переживай. По нашему законодательству, а именно по статье 34 Семейного кодекса Российской Федерации, всё имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. И совершенно неважно, на чьё имя оно оформлено и кто из супругов вносил деньги.
— То есть, даже если квартира и машина записаны на него, а я почти всю зарплату тратила на продукты и бытовые нужды? — с надеждой спросила Ирина.
— Абсолютно. Твой труд по ведению домашнего хозяйства и воспитанию ребёнка приравнивается к его заработку. Так что тебе полагается ровно половина всего. Квартиры, машины, дачи, если она есть, всех банковских счетов и вкладов, открытых в период брака.
— А как же его аргумент, что он зарабатывал в десять раз больше? — уточнила Ирина.
— Этот аргумент не имеет для суда никакого юридического значения, — уверенно ответила Ольга. — Закон исходит из принципа равенства прав супругов. Единственное, что не делится, — это личное имущество, полученное в дар или по наследству. Всё остальное — пополам. Так что, Ирочка, ты не бесприданница. У тебя есть очень серьёзные активы. Если он будет упираться, всё решается через суд. И суд будет на твоей стороне.
Этот разговор стал для Ирины ушатом холодной, отрезвляющей воды. Она вдруг осознала, что она не жертва. Она — равноправный партнёр, который просто позволил о себе забыть. И теперь она была готова напомнить.
Прошло два дня. Александр ждал. Он названивал Ирине, но она не отвечала. Он был уверен, что она вот-вот сломается. Но она не ломалась. В квартире стало невыносимо пусто и неуютно. Чистые рубашки закончились, в холодильнике мышь повесилась, а на ужин пришлось заказывать пиццу, от которой утром была изжога. Он понял, что без Ирины его мир рушится не только эмоционально, но и на бытовом уровне.
На третий день он не выдержал. Он купил огромный букет её любимых белых роз и поехал к тёще. Он был готов извиниться, пообещать всё, что угодно, лишь бы вернуть свою привычную, удобную жизнь.
Дверь ему открыла Галина Ивановна. Она посмотрела на него холодным, оценивающим взглядом, затем на букет.
— Проходи, — коротко бросила она.
Ирина сидела в кресле в гостиной. Она была спокойна и выглядела... по-другому. Не заплаканной и несчастной, а собранной и решительной. В её взгляде не было обиды, только холодная отстранённость.
— Ир, прости меня, — начал он с порога, протягивая ей цветы. — Я был неправ. Я ужасно пошутил. Я больше так никогда не буду. Поехали домой, а?
Ирина не взяла букет. Она молча смотрела на него.
— Домой? — тихо переспросила она. — А где мой дом, Саша? Там, где меня унижают перед друзьями? Где мой труд называют «считанием копеек»? Где мой муж считает, что имеет право вытирать об меня ноги, потому что он много зарабатывает?
Александр растерялся от такого отпора. Он ожидал слёз, упрёков, но не этого ледяного спокойствия.
— Ир, ну хватит! Я же извинился! Что тебе ещё нужно? На колени встать? — он начал терять терпение.
— Мне ничего от тебя не нужно, Саша, — ровным голосом произнесла она. — Я подаю на развод.
Эти слова прозвучали как выстрел. Александр замер с букетом в руках.
— Что? Какой развод? Ты с ума сошла? Из-за одной дурацкой шутки?
— Дело не в шутке, Саша. А в том, что она показала. Твоё истинное отношение ко мне. Все эти годы. Я для тебя не жена, не любимая женщина, а функция. Удобная, безотказная. Но я больше так не хочу. Я хочу, чтобы меня уважали.
— Да на что ты жить собралась? — в отчаянии выкрикнул он, переходя к своему главному козырю. — На свою зарплату? Ты же с голоду помрёшь без меня!
И тут Ирина улыбнулась. Спокойной, уверенной улыбкой.
— Не волнуйся обо мне, Саша. Я консультировалась с юристом. По закону, мне принадлежит половина нашей квартиры, половина машины и половина всех наших сбережений. Так что, думаю, на жизнь мне хватит.
Лицо Александра вытянулось. Он смотрел на неё, и до него медленно доходила вся катастрофичность происходящего. Это был бунт на его корабле. Бунт, которого он никак не ожидал. Его тихая, покорная Ира, его «калькулятор», вдруг посчитала не только цифры, но и годы унижений, и выставила ему счёт. Счёт, который он не мог оплатить.
— Ты... ты не можешь так поступить, — пролепетал он, понимая, что теряет всё: жену, комфорт, половину состояния.
— Могу, Саша. И поступлю. Ты сам дал мне для этого все основания, — она встала. — А теперь, пожалуйста, уходи.
Он стоял посреди комнаты, раздавленный и уничтоженный. Букет роз выпал из его ослабевших рук, и белые лепестки рассыпались по полу, как осколки его разбитой семейной жизни. В этот момент он впервые по-настоящему пожалел. Не о том, что потеряет деньги или комфорт. А о том, что потерял женщину, которая любила его двадцать лет, а он этого даже не замечал. Но было уже слишком поздно. Дверь за ним тихо закрылась, отрезая путь назад.