— Лера, ты спишь? — шёпот мужа, Мирона, ворвался в её дрёму, как назойливый комар в летнюю ночь.
Лера не открыла глаз, лишь плотнее закуталась в одеяло. Она не спала. Она лежала и слушала, как за окном набирает силу апрельский ветер, как скрипит старый паркет под его ногами, как на кухне натужно гудит их древний холодильник «Саратов», ровесник свекрови. Она знала этот шёпот. Таким тоном он говорил, когда хотел либо денег в долг до зарплаты, либо сообщить, что его мама, Алиса Дмитриевна, снова нашла у себя симптомы редкой тропической болезни по интернету и требует немедленной моральной поддержки.
— Лер, я знаю, что ты не спишь. У тебя ресницы дрожат.
Она вздохнула и повернулась к нему. В полумраке комнаты его лицо казалось моложе, почти как десять лет назад, когда они познакомились. Те же растрёпанные русые волосы, та же виноватая улыбка. Только вот морщинки у глаз стали глубже, да и в самой улыбке появилось что-то… выученное.
— Что случилось, Мирон? Третий час ночи. Тебе завтра на съёмку в семь утра вставать.
— Да я на минутку, — он присел на край кровати, и та жалобно скрипнула. — Понимаешь, тут такое дело… Маме нужно помочь.
Лера мысленно сделала ставку. Тропическая болезнь.
— Что с ней? Опять малярия от укуса комнатного цветка?
Мирон поморщился.
— Ну зачем ты так? У неё давление скачет. И вообще, она женщина пожилая, одинокая. Ей забота нужна.
— Ей нужен хороший терапевт, а не круглосуточная служба спасения в лице её сына, — беззлобно проворчала Лера. — Ладно, говори, что стряслось.
— В общем, ей нужно на дачу отвезти рассаду. Прямо завтра. А я никак не могу, у меня съёмка важная, коммерческая. Сам знаешь, сейчас каждый заказ на вес золота.
— И?
— И я подумал… — он запнулся, подбирая слова. — Может, ты её отвезёшь? У тебя же завтра выходной. Возьмёшь каршеринг, как ты умеешь. Полтора часа туда, полтора обратно. А я тебе вечером такой ужин устрою, закачаешься!
Лера села в кровати. Теперь сна не было ни в одном глазу. Вот оно что. Не болезнь, а рассада. Это было что-то новенькое в арсенале манипуляций Алисы Дмитриевны.
— Мирон, давай по порядку. Во-первых, мой выходной — это единственный день, когда я могу просто выдохнуть после своей диспетчерской. Ты знаешь, какой у меня график. Во-вторых, я ненавижу каршеринг. Эта вечная лотерея: то машина грязная, то бензина нет, то предыдущий водитель в салоне курил. В-третьих, — она сделала паузу, — с каких это пор твоя мама занимается рассадой в апреле? У неё же главный принцип: «Ничего в землю, пока черёмуха не отцветёт, а то возвратные заморозки всё побьют». До цветения черёмухи ещё как минимум три недели. Что за срочность?
Мирон встал и прошёлся по комнате.
— Лер, ну что ты начинаешь? Попросил же по-человечески. У неё какие-то особенные сорта, элитные. Помидоры «Бычье сердце» и огурцы «Герман F1». Она говорит, их надо срочно в теплицу пересадить, пока они не переросли. Говорит, лунный календарь садовода велит. Сегодня самый благоприятный день.
Лера хмыкнула. Лунный календарь. Ещё один инструмент в умелых руках свекрови. Алиса Дмитриевна знала толк в астрологии, нумерологии, хиромантии и, судя по всему, в агрономии. Она знала всё, кроме одного — как не лезть в жизнь сына и его жены.
— Хорошо, — неожиданно для самой себя сказала Лера. — Я её отвезу. Но с одним условием.
Мирон просиял.
— Каким угодно!
— Ты наконец починишь этот чёртов кран в ванной. Он капает уже третий месяц. Я скоро сойду с ума от этой капели. Это действует на нервы посильнее любой свекрови.
— Договорились! — он поспешно кивнул, боясь, что она передумает. — Завтра же всё сделаю. Спасибо, Лерка! Ты у меня золото!
Он быстро чмокнул её в щёку и выскользнул из комнаты, оставив Леру наедине со скрипучей кроватью и невесёлыми мыслями. Она знала, что кран он не починит. Как не починил розетку в коридоре и не прибил полку для книг. Мирон был фотографом, «творческой личностью», как он любил себя называть. Бытовые мелочи были ниже его тонкой душевной организации. Он ловил свет, ракурс, эмоцию. А капающий кран — это так приземлённо.
Утро встретило Леру серым небом и моросящим дождём. Поездка на дачу в такую погоду казалась верхом бессмыслицы. Но слово было дано. Она нашла ближайшую машину каршеринга, пропахшую дешёвым ароматизатором «ёлочка», и поехала за свекровью.
Алиса Дмитриевна уже ждала её у подъезда, одетая в практичную куртку и резиновые сапоги. Рядом с ней выстроились в ряд картонные коробки, из которых торчали хилые зелёные ростки.
— Лерочка, здравствуй, голубушка! — пропела она, изображая радость. — А я уж думала, ты проспала. Мирончик звонил, беспокоился.
— Здравствуйте, Алиса Дмитриевна. Не беспокоился бы, если бы сам поехал, — буркнула Лера, открывая багажник.
— Ох, что ты! У него работа! Он кормилец, семью обеспечивает. Ему не до рассады, — свекровь принялась командовать погрузкой, указывая, какую коробку куда ставить, чтобы «нежные стебельки не помялись».
Всю дорогу до дачи Лера слушала нескончаемый монолог. О том, что Мирон в детстве был таким одарённым мальчиком, а сейчас его талант не ценят по достоинству. О том, что соседка по лестничной клетке, Зинаида, купила себе норковую шубу, «наверняка на деньги любовника». О том, что рассада в этом году дорогая, но чего не сделаешь ради «своих, экологически чистых овощей».
Лера молча кивала, крепче сжимая руль. Она научилась отключаться, пропускать этот словесный поток мимо ушей. Она думала о своём. О том, что ей сорок два, а она до сих пор живёт в съёмной «однушке» с мужем, который витает в облаках, и свекровью, которая пытается управлять их жизнью, как диспетчер на аэродроме.
На даче они провозились три часа. Под холодным дождём таскали ящики в старую, покосившуюся теплицу. Алиса Дмитриевна без конца давала ценные указания, сама не притрагиваясь к земле. «Лерочка, тут подкопай поглубже. А сюда доломитовой муки подсыпь, у нас почва кислая. Ты же знаешь, что такое кислотность почвы? Это показатель pH, его можно лакмусовой бумажкой измерить. А для помидоров нужна нейтральная, около 6.5-7.0».
Лера молча копала, подсыпала и думала, что её собственный pH от этой поездки явно сместился в кислую сторону.
Когда они наконец вернулись в город, Лера чувствовала себя выжатой как лимон. Она высадила свекровь у её дома и, отказавшись от предложения зайти на «чашечку чая с сушками», поехала домой. Ей хотелось только одного — залезть под горячий душ и лечь спать.
Но по дороге она вспомнила, что дома закончился её любимый зелёный чай с жасмином. Ближайший специализированный магазинчик находился в большом торговом центре на окраине города. Делать крюк не хотелось, но мысль о вечере без чая была невыносима.
Торговый центр гудел, как растревоженный улей. Лера припарковалась на подземной стоянке и на эскалаторе поднялась наверх. И тут, среди пёстрой толпы, она увидела знакомую фигуру. Мирон. Он стоял спиной к ней, оживлённо жестикулируя, и разговаривал… с собственной матерью. С Алисой Дмитриевной, которую Лера полчаса назад оставила у её подъезда в совершенно другом районе города.
Первой мыслью было: «Что она здесь делает? Телепортировалась?»
Второй: «А что здесь делает Мирон? У него же была “важнейшая коммерческая съёмка”».
Сердце неприятно ёкнуло. Лера инстинктивно шагнула за массивную колонну. Что-то здесь было не так. Ложь мужа, внезапная поездка на дачу, теперь эта тайная встреча… Детали складывались в тревожную картину.
Она наблюдала за ними. Мирон и Алиса Дмитриевна не просто болтали. Они целенаправленно шли к одному из самых дорогих павильонов в центре — магазину детских товаров премиум-класса. Лера знала этот магазин, иногда заходила полюбоваться на крошечные платьица и забавные игрушки. Цены там были такие, что за одну коляску можно было купить подержанный автомобиль.
Её муж и свекровь вошли внутрь.
Лера, чувствуя, как холодеют руки, двинулась за ними. Она держалась на расстоянии, прячась за стеллажами с плюшевыми медведями и конструкторами. А потом она увидела.
Они стояли у отдела для новорождённых. Алиса Дмитриевна с восторженным видом держала в руках крошечный белый комбинезончик, расшитый жемчугом. А Мирон… Мирон стоял рядом и с нежной улыбкой, которой Лера не видела уже много лет, рассматривал дорогущую итальянскую кроватку из белого дерева. Рядом с кроваткой стоял консультант и что-то увлечённо рассказывал им, показывая на балдахин из тончайшей органзы.
Алиса Дмитриевна повернулась к сыну и что-то сказала. Мирон кивнул и достал из кармана банковскую карту.
У Леры потемнело в глазах. Земля ушла из-под ног. Кроватка. Комбинезон. Карта. Муж, который жалуется на отсутствие денег. Свекровь, которая выдернула её на дачу под надуманным предлогом.
В голове билась одна-единственная мысль, оглушительная и страшная: «У него есть другая. И у них будет ребёнок».
Она не помнила, как вышла из магазина. Как спустилась на парковку и села в машину. Мир сузился до одной точки — экрана телефона, на котором она дрожащими пальцами открыла камеру и сделала снимок. Просто чтобы убедиться, что это не галлюцинация. На размытом фото Мирон и его мать стояли у кассы, а рядом с ними — огромная коробка с той самой белой кроваткой.
Дома она ходила из угла в угол, не раздеваясь. Капающий кран в ванной отсчитывал секунды её рухнувшей жизни. Тик-так. Тик-так. Предательство. Обман.
Мирон вернулся через два часа. Весёлый, с пакетом из супермаркета.
— А вот и я! — бодро возвестил он с порога. — Устал как собака, съёмка была сложная. Свет выставляли три часа. Но я тебе обещал ужин! Купил твои любимые креветки и бутылочку белого сухого.
Он прошёл на кухню, не замечая её состояния. Начал греметь посудой.
Лера вошла следом. Она молча положила на стол телефон с открытой фотографией.
Мирон мельком взглянул, продолжая разгружать пакет.
— О, это мы с мамой… Погоди.
Он замер. Улыбка медленно сползла с его лица. Он уставился на экран, и в его глазах промелькнул испуг.
— Ты… ты что там делала? — выдавил он.
— Чай поехала покупать, — ровным, бесцветным голосом ответила Лера. — А ты, я так понимаю, поехал покупать приданое. Можешь не утруждаться с креветками, Мирон. Просто объясни.
Он отвёл взгляд. Начал суетиться, переставлять продукты на столе.
— Лер, это не то, что ты подумала. Это… это всё не так.
— А как? — её голос начал дрожать. — Как это, Мирон? Ты мне врёшь про съёмку. Твоя мать выманивает меня из дома под предлогом гнилой рассады. А вы вдвоём покупаете детскую кроватку за сто тысяч рублей. У вас что, семейный подряд по обману? Кто она? Я её знаю?
— Да нет никакой «её»! — он вскинул на неё глаза, в которых плескалось отчаяние. — Это… это для родственников! Для троюродной сестры моей мамы, для её дочки. У них положение тяжёлое, мы решили помочь.
Лера горько усмехнулась. Ложь была настолько неуклюжей, что становилось смешно.
— Для дочки троюродной сестры? Серьёзно? Мирон, ты хоть знаешь, как зовут эту дочку? Ты хоть раз в жизни её видел? И вы решили помочь ей, купив самую дорогую кроватку в магазине? А почему это делалось в тайне от меня? Почему нужно было устраивать весь этот цирк с дачей?
Он молчал, не зная, что ответить.
— Я жду, Мирон, — Лера скрестила руки на груди. — Я хочу услышать правду. Чей это ребёнок?
Он сглотнул. Посмотрел на неё затравленным взглядом.
— Лера, я не могу сейчас тебе всё объяснить. Пожалуйста, поверь мне. Это… это сюрприз.
— Сюрприз? — она рассмеялась, но смех прозвучал как всхлип. — Ребёнок на стороне — это теперь называется сюрпризом? Отличные у тебя сюрпризы, Мирон. А что дальше? Приведёшь её в наш дом и скажешь: «Лера, познакомься, это сюрприз номер два, а вот в этом конверте — сюрприз номер три, результаты теста ДНК»?
— Прекрати! — крикнул он. — Ты ничего не понимаешь! Ты всё переворачиваешь!
— Это я переворачиваю? — её голос сорвался на крик. — Это я десять лет тащу на себе наш быт, пока ты «ищешь себя в искусстве»? Это я закрываю глаза на твои вечные долги и невыполненные обещания? Это я выслушиваю унижения твоей матери, которая считает меня пустым местом? Я всё это терпела, Мирон. Но это… Этого я терпеть не буду.
Она развернулась и пошла в комнату. Он бросился за ней.
— Лера, постой! Давай поговорим!
— Мы уже поговорили, — она обернулась в дверях, и он отшатнулся от её взгляда. В нём не было ни слёз, ни истерики. Только холодная, звенящая пустота. — Знаешь, я сегодня, пока таскала ящики с вашей рассадой под дождём, думала… А что меня вообще держит рядом с тобой? Любовь? Она давно превратилась в привычку. Уважение? Ты сам его убил. Общие цели? У нас их никогда не было. Ты всегда жил в своём выдуманном мире, а я — в реальном, где нужно платить за квартиру и чинить капающий кран.
Она подошла к шкафу и достала дорожную сумку.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил он.
— Собираю твои вещи, — спокойно ответила она. — Поезжай к маме, Мирон. Вам будет о чём поговорить. Обсудите цвет пелёнок для «дочки троюродной сестры». А я, пожалуй, останусь здесь. В тишине. И первое, что я сделаю завтра утром — вызову сантехника.
Мирон стоял посреди комнаты, раздавленный и жалкий. Он смотрел, как она методично складывает в сумку его свитера, джинсы, его любимую футболку с дурацким принтом. Он понимал, что это конец. Но самая страшная правда всё ещё оставалась невысказанной. И он боялся её произнести больше всего на свете. Правда была куда более чудовищной и запутанной, чем простая интрижка на стороне. И в центре этой правды стояла его мать, Алиса Дмитриевна, с её всепоглощающей любовью и дьявольским планом, в который он позволил себя втянуть.