До — это утро, когда всё ещё казалось возможным.
Город был сонный, асфальт блестел после дождя, и Егор шёл по улице в спортивке, с карабинами, привязанными к рюкзаку. Он спешил в зал на тренировку — последнюю перед экспедицией. Альпинизм - это его страсть. В голове крутилась музыка, лёгкая, расслабляющая.
И всё было как всегда. Но то, что произошло разрезало его жизнь на "до" и "после".
У перехода стояла женщина с мальчишкой, лет шести. Непоседа тянул её за руку, смеялся и показывал на витрину кафе, где красиво переливаясь светила гигантская неоновая вывеска. И вдруг — хруст.
Не звук даже, а глухой хруст. И
вывеска начала оседать, медленно, как во сне.
Егор рванул. Реакция, которая вырабатывается у каждого альпиниста. В голове мысли проносились медленнее, чем действовало тело.
Он толкнул ребёнка в сторону, почувствовал, как металл падает, и... темнота...
Очнулся в больнице.
Сначала — шум капельницы, мерцание лампы, запах железа и антисептика. Потом — голос.
— Егор... ты слышишь меня?
Лиза. Её голос чуть дрожал, будто струна натянута слишком сильно.
Он попытался кивнуть, но мышцы были будто ватные.
— Лиза?.. — хрипит он. — Где я?..
— В больнице. Всё хорошо. Всё уже позади...
—Позади?
Пауза слишком затянулась. Можно было услышать, как работает сердце — и где-то внутри уже нарастал холод и страшная догадка.
— Ноги?.. — шепчет он.
Она закрыла глаза и отвернулась в сторону, чтобы он не видел её слез. И всё. Ответа не нужно.
И да, это тот самый момент, когда воздух сжимается так, что ты не можешь ни сделать вдох, ни сделать выдох. Но!.. Человеческий мозг — странная штука. Он хватает любую мелочь, чтобы не сойти с ума.
— Слушай, — хрипло усмехается он, — а ребёнок, он как? Вывеска его не задела?
Лиза смотрела на него сквозь слёзы.
— Нет, он жив. Ты спас его.
— Значит, не зря... — Егор закрыл глаза и впервые за сутки улыбнулся.
***
Дальше потянулись дни, похожие один на один. Белые стены, белые халаты, странные мысли.
Иногда он ловил себя на мысли, а что если бы он задержался на пять минут...
Лиза приходила к нему каждый день. И для него это было испытанием - видеть её красные заплаканные глаза. А ещё, в её взгляде, как ему казалось, была жалость.
На улице уже правила балом осень. Лиза приоткрыла окно. И в палату потянулся воздух. Он пах мокрой листвой и дымом.
— Слышишь? — говорит он. — Там ветер. Он как в горах.
— Егор...
— Нет, правда. Он шумит почти так же. Если закрыть глаза, можно представить, что я снова там, - сказал Егор и улыбнулся.
Лиза взяла его за руку.
— Мы всё равно поедем туда. Я тебе обещаю.
Он посмотрел на неё, долго, внимательно.
— Лиза... не обещай того, чего может не быть.
— Я боюсь, — шепчет она. — Просто не знаю, как теперь всё будет.
— Вот именно. «До и после» — теперь это про нас с тобой...
***
— Девочка моя, любовь — не подвиг, — говорила мама Лизы, глядя в окно, будто там можно было найти оправдание. — Ты должна жить, а не страдать.
Лиза стояла у двери, словно на границе двух миров: в прихожей пахло кофе, домашней выпечкой, а там...дальше, за больничной стеной — антисептиком и йодом.
— Мам, я не страдаю, — тихо произнесла она. — Я просто не могу уйти. Я люблю его.
— Ты называешь это любовью?
— А чем же ещё?
— Самообманом, — мать повернулась, и в её глазах блеснуло что-то острое, почти жалость. — Ты не спасёшь его своей верностью.
— Он спас ребёнка. Он жив. Он заслужил, чтобы жить и быть счастливым.
— А ты? — спросила мать почти шёпотом. — Ты разве не заслужила счастья?
Лиза опустила глаза, перчатки в её руках смялись в тугой комок.
И да, именно в таких разговорах хотелось не отвечать, а просто раствориться — исчезнуть в воздухе, где нет ни «нужно», ни «нельзя».
— Он хороший, он герой— добавила мать уже мягче. — Но любовь — не цепь, Лиза. Она должна окрылять, а не держать прикованной к больничной койке...
***
... Больница встретила её тишиной, белой, плотной, как свежий снег.
Она шла по коридору к палате Егора.
Он уже мог сидеть. Егор смотрел в окно, где бледная осень рвала листву на клочья.
Когда Лиза вошла, он чуть повернул голову, но не улыбнулся.
— Ты пришла. Родители знают?— произнёс он, будто констатируя факт.
— Нет.
— Значит, приходишь тайком?
— Да.
Он усмехнулся,
— Зря ты сюда ходишь.
— Егор, не начинай, — попросила она. — Мне нужно тебя видеть.
— А мне — нет, — ответил он спокойно, но в голосе дрогнула тень.
Она замерла.
— Что?
— Не приходи больше.
—Почему ты так? — спросила Лиза едва слышно.
— Потому что не могу больше. — сказал он после короткой паузы. — Я не твоя ноша. И не должен ею быть. У тебя своя жизнь. В ней я тебе ничего дать не смогу.
— Ты не понимаешь…
— Понимаю. Я стал для тебя болью, а не человеком.
Она закрыла глаза, качнула головой:
— Нет. Это не боль. Это страх.
— Вот именно, — он горько улыбнулся. — И я не хотел, чтобы ты жила этим страхом.
Где-то далеко за стеной капала вода, мерно, настойчиво, будто отбивая последние секунды их разговора.
Он отвернулся к окну. Свет резал по лицу, вычерчивая каждую черту.
— Уходи, — сказал он тихо.
— Я всё равно приду.
Голос ее надломился на последнем слове.
Лиза поднялась и вышла, не оглянувшись.
Он остался один.
Тишина наполнила комнату. На стуле лежал плед, на подоконнике стояла чашка — чай в ней давно остыл.
Егор смотрел в окно: небо ржавело закатом, и в его оранжевых бликах будто горела память о том, чего уже не вернуть.
И да, он знал — сделал больно. Но! Иногда только боль умела освобождать.
Он шепнул почти беззвучно:
— Прости, Лиза. Просто я не хотел, чтобы ты любила тень от меня.
А за окном ветер шуршал опавшими листьями — как дыхание другой жизни, той, где всё могло быть иначе, если бы не эти невозможные слова..
***
Когда Егора выписали, казалось, что всё самое трудное уже позади.
Но домой он возвращался будто не в свою жизнь, а в чужую, где всё осталось на своих местах, кроме него самого.
Комната встретила его знакомыми вещами: книги на полке, свернутые тросы, старая гитара у стены. Всё это будто смотрело на него молча, чуть с укором.
Он остановился в дверях, опёрся на подлокотники коляски и только сказал:
— Ну, здравствуй, дом.
Мама ходила по кухне, стараясь не показывать тревогу.
— Хочешь, я тебе сделаю блинчики? С творогом, как раньше?
Он улыбнулся чуть устало:
— Мам, давай без «как раньше». Сейчас всё по-другому.
Она кивнула, поставила чайник, но глаза у неё оставались влажными.
Егор подъехал к окну. Двор за стеклом был тот же, только теперь казался каким-то далеким, чем раньше.
Он пробовал управлять коляской, сначала неловко, потом всё увереннее.
— Ну, хоть в этом есть прогресс, — пробормотал он сам себе.
Дни шли спокойно. Он учился жить в новом ритме: подниматься, двигаться, начал писать статьи.
Теперь он много писал — про горы, маршруты, про людей, которых помнил по экспедициям. Его заметки сначала стали популярны в его блоге. Потом их стали печатать в журнале, звонили редакторы, приглашали на онлайн-интервью.
Иногда звонили друзья, спрашивали, как дела.
Он отвечал коротко: «Нормально».
И, да, говорил это так, будто сам в это верил.
Однажды телефон на столе замигал знакомым именем.
«Лиза».
Он долго смотрел на экран. Сердце сжалось — не от радости, от того, что не знал, что сказать.
Палец скользнул по кнопке — и звонок оборвался.
Потом ещё раз. И снова.
Он выключил звук и отодвинул телефон подальше.
Сидел потом долго, глядя на темнеющее окно.
Хотел позвонить, но не решился.
— Пусть будет так, — тихо сказал он. — Наверное, так правильно.
***
Отец Егора всегда был человеком дела. Внимательно слушал, говорил немного и по делу, решал быстро.
Когда-то он работал геологом, много лет провёл в экспедициях. Его очень ценили как редкого специалиста. Но возраст... Уже тяжело давались долгие вахты.
Теперь он сидел на кухне, пил чай и задумчиво молчал.
Жена что-то переставляла на полке, делая вид, что не замечает, как он рассматривает старую карту на столе.
На карте красным карандашом была обведена Якутия.
— Ты ведь не скажешь ему куда именно? — тихо спросила она, не оборачиваясь.
— Нет, — ответил он спокойно. — Ему и так тяжело.
Он взял в руки кружку.
— Там нужна помощь на буровой. Работы много, платят прилично.
— Ты уже не мальчик, Коль, — сказала жена устало. — Это ведь не просто командировка.
Он улыбнулся.
— Ничего. Я справлюсь. Если получится немного заработать — может, ему помогут эти протезы, о которых врачи говорили. Пусть мой мальчишка снова почувствует землю под ногами.
Жена тихо выдохнула, не споря. Она знала, если он что-то решил — уже не переубедить.
Позже, вечером, он зашёл в комнату к Егору.
Сын сидел за ноутбуком, печатал что-то, в свете настольной лампы лицо казалось бледнее, чем раньше.
— Работаешь? — спросил отец.
— Да, статью заканчиваю. Про ледники.
— Хорошо пишешь?
— Не знаю. Просто пишу. Чтобы не думать. Но люди читают.
Отец подошёл ближе, положил руку ему на плечо.
— Всё наладится, — сказал он тихо.
Егор пожал плечами:
— Да... Обязательно...
Они оба усмехнулись — по-мужски, коротко, без веселья, просто чтобы разрядить воздух.
— Я поеду на вахту, — сказал отец после паузы. — На север.
Егор поднял глаза:
— Опять? Зачем тебе это сейчас?
— Хочу поработать. Деньги нужны. Да и дома я без дела не умею. А там нужна моя помощь.
— Ну… если тебе легче будет, — кивнул Егор.
— Нам всем, сын— тихо ответил отец.
Они замолчали.
Потом Егор вернулся к клавиатуре, а отец постоял ещё немного и пошёл собирать чемодан.
Утром на кухне за чашкой чая, стояла тяжёлая тишина.
—Так надо. Катя..
Он застегнул куртку, взял чемодан.
— Я напишу, как приеду, — сказал он.
— Береги себя, — только и ответила она.
Он кивнул и, уже у двери, добавил, будто сам себе:
— Всё будет. Только время нужно.
Он вышел во двор, сел в старую «Ниву», повернул ключ — мотор вздохнул, как старый друг.
А в окне, за шторой, мелькнул силуэт сына, который, даже не знал, ради чего отец снова уезжал туда.
Да, дорога предстояла дальняя. Но у каждого в этой семье теперь был свой путь — пусть и не тот, о котором они мечтали...
***
Письмо пришло обычным конвертом, с чуть размытым почерком и угловатым штампом на уголке.
Егор взял его из рук почтальона, посмотрел на знакомый адрес и почему-то сразу понял — от отца.
Он вскрыл конверт не спеша, аккуратно, будто боялся порвать не бумагу, а ту тонкую ниточку, что связывала их через километры.
«Скоро вернусь. В Москве есть клиника, говорят, творят чудеса. Деньги будут. Держись, сын. И не теряй веру. Пора снова жить».
Егор прочитал дважды. Потом просто сидел, держа письмо в руках.
Не знал, что чувствовать — радость, тревогу, стыд за своё бездействие или всё сразу.
Он положил листок на стол, рядом с ноутбуком, где открыта очередная статья про горы. Слова на экране вдруг показались чужими.
Вечером в дверь позвонили.
Он откатил коляску к прихожей и замер.
— Кто там?
— Это я, — тихо ответил голос, который он не слышал уже очень долго.
Лиза стояла в дверях с маленьким тортиком в руках.
— Можно?
Он кивнул, отъехал в сторону.
Молчали долго.
— От отца? — спросила она глядя на письмо
— Да. Скоро возвращается.
Он хотел сказать привычное «уходи», но слова застряли.
— Лиза... — только и выдохнул он. — Почему ты пришла?
— Потому что устала ждать, когда ты сам меня позовешь.
Он посмотрел на неё — не как раньше, не через боль, а будто впервые за долгое время увидел живого человека, не тень из прошлого.
— Я... не знаю, что сказать.
— И не надо, — улыбнулась она. — Просто живи. Хотя бы попробуй.
Они сидели потом на кухне, пили чай. Говорили о мелочах — о погоде, о том, как соседи перекрашивают забор, как отец звонит матери раз в неделю.
И да, всё было просто, по-домашнему, и именно в этой простоте было то, чего давно не хватало — жизнь, которая дышала рядом.
***
Весна пришла почти незаметно. С вахты приехал отец Егора.
— Ну что, сын, готов? — спросил он, разуваясь в прихожей.
— К чему?
— К жизни.
Через неделю они уже были в клинике. Белые коридоры, врачи, ходившие туда-сюда.
Реабилитолог, молодой парень, объяснял спокойно, без тени жалости, но с надеждой в словах.
— Будет больно, но это нормально. Главное — не спешите. Здесь всему нужно учиться заново: мышцы, равновесие и главное, терпение.
Егор кивнул. Он привык к боли.
Первые дни были очень тяжёлые.
Он учился держать равновесие и делать первые шаги. Металл протезов холодил кожу, но где-то внутри всё-таки теплилось ощущение, что он снова становится человеком, который сможет ходить.
Он часто падал, злился, сжимал кулаки, срывался на врача:
— Это невозможно!
А тот улыбался спокойно:
— Всё возможно, просто не сразу. Я вам говорил, главное — терпение.
Иногда помогала Лиза. Смотрела, как он делает упражнения. Поддерживала, направляла.
Однажды он упал прямо при ней, больно ударился. Хотел отмахнуться, а она подошла, протянула руку.
— Встань, — сказала она спокойно. — Ты же умеешь.
Он посмотрел на неё, взял её ладонь и поднялся.
Не уверенно, не красиво — но сам.
С каждым днём становилось легче.
Он уже мог пройти несколько метров без поддержки, держаться прямо.
— Главное, Егор— говорил реабилитолог, — не забывай: ноги — это не то, что снизу, а то, что внутри.
Егор смеялся, но в груди что-то откликалось.
Он понял, что это — не просто возвращение движения, это возвращение самого себя.
***
Москва в конце декабря была как всегда — шумная, белая, чуть усталая от предновогодней суеты.
Снег ложился большими хлопьями, как будто не торопился падать, а выбирал, куда именно сесть.
Лиза шла по улице, кутаясь в шарф. Воздух пах мандаринами, елками и чем-то таким, от чего сердце щемило — воспоминаниями, наверное.
Эта улица была для неё особенной. Здесь они с Егором когда-то познакомились. Тогда она шла не оглядываясь и чуть не упала на скользком льду. Он, когда она подскользнулась, поймал её за руку... А потом они долго сидели в кафе за чашечкой кофе и болтали о своих увлечениях, которые, кстати, очень многие оказались общими.
— Осторожно, скользко! — вдруг послышалось сзади.
Она обернулась. И замерла.
Перед ней стоял он.
Егор. Не в коляске, не с поддержкой, а сам — с тростью в руке, в тёмном пальто, с лёгкой улыбкой, как раньше.
— Я пришёл, как обещал, — сказал он, чуть смущённо, будто боялся, что она не поверит. — На своих.
Она стояла молча. Потом шагнула навстречу.
— Господи... — выдохнула она, не сдерживая слёз.
Он протянул руку, осторожно обнял.
Снег падал на волосы, на плечи, оседал на ресницах.
Город вокруг шумел.
А они стояли, не отпуская друг друга.
Она посмотрела в его глаза — теперь в них был свет.
— Я скучала, — сказала она тихо.
— Я тоже, — ответил он. — Только теперь понял, что скучал не по прошлому, а по жизни.
Они шли потом по улице, рядом, не спеша. Говорили обо всём — о том, как он снова учился ходить, как падал, как смеялся.
Лиза рассказывала про свои картины, про выставку, про то, как боялась снова поверить в чудо.
— А всё-таки, — сказал он, — чудеса бывают. Просто не сразу.
— Да, — улыбнулась она. — Иногда им нужно время.
Они дошли до площади, где стояла ёлка. Люди вокруг смеялись, фотографировались, кто-то запускал фейерверк.
Егор посмотрел вверх — искры от фейерверка рассыпались над снегом, отражались в её глазах.
— Знаешь, — сказал он, — в горах снег не такой. Там он чище. Но этот... этот теплее.
Лиза засмеялась.
— Потому что здесь мы.
И да, это был Новый год. Но казалось, что это был не просто праздник — это было начало их новой жизни...
Ещё больше рассказов и не только на канале ВкусНям ⬇️