Я замерла с подносом в руках, когда услышала голос Людмилы Петровны из гостиной. Чашки с чаем мелко задрожали, и я прижала поднос к груди, чтобы не выдать себя звоном фарфора.
— Максим, ну посмотри на нее здраво, — голос свекрови был тихим, но каждое слово было отчетливо слышно. — Три года замужем, а толку? Ни детей, ни карьеры. Сидит дома, в своих тетрадках копается.
— Мам, не начинай, — устало ответил муж.
— Я молчала, Максим, молчала. Но сегодня видела Катю Соколову в торговом центре. Помнишь ее? Она спрашивала о тебе. Такая ухоженная, при деле, в банке теперь управляющая...
Я отступила на шаг назад, чуть не опрокинув вазу в коридоре.
— Присмотрись, сынок. Может, кого получше найдешь. Пока не поздно.
Тишина. Я ждала. Ждала, что Максим скажет что-то в мою защиту, что он встанет и заступится за жену. Но вместо этого я услышала только тяжелый вздох.
— Не знаю, мам. Не знаю...
Я поставила поднос на тумбочку и бесшумно вернулась на кухню. Руки тряслись так, что пришлось схватиться за край столешницы.
***
Это началось не сегодня. Людмила Петровна невзлюбила меня с первой встречи, я была "не из той семьи", без связей, без перспектив. Отец-слесарь, мать-медсестра, однушка на окраине в старом фонде. Максим тогда уже работал в офисе системным администратором. Его мать, конечно, представляла ему будущее с дочерью бизнесмена или хотя бы врача.
А он привел меня к ним в дом знакомиться, переводчицу-фрилансера с вечно растрепанными волосами и мечтой написать роман.
Помню нашу первую встречу. Людмила Петровна окинула меня взглядом с ног до головы и поджала губы. Я тогда пришла в простых джинсах и свитере, Максим говорил, что "посидим по-домашнему". Она же встретила нас в деловом костюме и с безупречным маникюром.
— Так это и есть та самая Настя? — протянула она, и в этом "та самая" слышалось столько разочарования, что я невольно сжала руку Максима.
Чаепитие превратилось в пытку. Она расспрашивала о моих родителях ("ах, медсестра, как... благородно"), об образовании ("филологический? ну, гуманитарии сейчас везде нужны"), о планах ("фриланс — это, конечно, свобода, но нестабильность такая").
Максим тогда защищал меня. Говорил, что я талантливая, что мои переводы публикуют в серьезных издательствах, что я пишу книгу. Людмила Петровна кивала с видом человека, который слушает про детские мечты стать космонавтом.
***
На свадьбе она улыбалась сквозь зубы и всем рассказывала, что "молодежь сама решает". Но я видела, как она смотрит на мое простое платье (мы копили на квартиру, а не на торжество), как морщится, когда моя мама громко смеется, как отводит глаза, когда отец неловко чокается с ее интеллигентными друзьями.
Первый год мы виделись редко. Максим возил меня к ней раз в месяц, и каждый визит превращался в допрос, почему я все еще не забеременела, почему не устроилась на нормальную работу, почему квартиру содержу "не по стандарту".
Мои ответы. что мы хотим сначала встать на ноги, что я итак хорошо зарабатываю и люблю творческий беспорядок дома, а не показной глянец, ее не устраивали.
Потом она стала приходить со словами: "Я рядом была, зашла на минуточку". Проверяла холодильник "что-то у вас пусто, Максим небось голодный ходит", заглядывала в шкафы "может, я помогу разобрать, а то бардак такой", комментировала мой внешний вид Настюш, ты бы костюмчик новый уже купила, а то этот застиранный весь".
***
В ту ночь я не спала. Максим пришел поздно, чмокнул меня в щеку по привычке и рухнул в кровать. Я смотрела на его спину и думалаЮ с какого момента это стало нормой.
Раньше он приходил с работы и сразу искал меня глазами. Рассказывал о своем дне, спрашивал о моем. Мы сидели на кухне до полуночи, пили чай и строили планы. Целовал меня в макушку, когда я засиживалась за ноутбуком. Говорил матери: "Мама, это моя жена, и я прошу уважать ее выбор".
Когда все изменилось? После того случая с днем рождения? Мы планировали тихий вечер вдвоем, я готовила весь день, купила торт, накрыла стол.
А пока он был на работе, ему позвонила Людмила Петровна: "Максимка, я испекла твой любимый пирог, заезжай". И он поехал. Вернулся в одиннадцать, сытый и усталый. "Прости, мама бы очень расстроилась".
Или после той истории с отпуском? Мы копили на Грузию, я мечтала о горах, старых улочках Тбилиси. Путевки были куплены, чемоданы собраны.
И за неделю до вылета Людмила Петровна "случайно" сломала руку. Ничего серьезного, легкая трещина, но "Максим, я одна, мне страшно, побудь со мной". Мы отменили поездку. Деньги вернули, разумеется, не полностью. Рука свекрови зажила за две недели.
Или это было еще раньше?
***
Утром он ушел рано. Я осталась одна с мыслями, которые грызли изнутри.
Открыла ноутбук. На экране был недописанный роман. Два года работы. Триста пятьдесят страниц истории о женщине, которая потеряла себя в браке и заново училась дышать. Издательство попросило доработать концовку. Я застряла на ней уже месяц.
Потому что не знала, чем она должна закончиться.
Перечитала последнюю главу. Героиня стоит перед выбором, остаться в удобной клетке или шагнуть в неизвестность. Редактор написал на полях: "Нужна определенность. Читатель должен понимать, что она выбирает жизнь, а не просто уход от проблем".
Я сама не знала, что выбрала бы моя героиня. Потому что не знала, что выбрала бы я.
Телефон завибрировал. Сообщение от Максима: "Мама хочет в воскресенье приехать на обед. Приготовишь что-нибудь?"
Никаких "как ты", "что думаешь". Просто констатация факта.
Я посмотрела на экран, на блестящую клавиатуру, на чашку остывшего кофе. Посмотрела на обручальное кольцо на пальце. Потом снова на рукопись.
И вдруг все стало предельно ясно.
Я знала, чем закончится моя книга. И чем закончится моя история.
***
Воскресенье. Людмила Петровна приехала к двум, в бежевом костюме и с недовольным лицом. Я накрыла стол, запеченная семга, салаты, домашний пирог. Старалась изо всех сил.
В квартире пахло домом, уютом, любовью. Той любовью, которую я вкладывала в каждое блюдо, хотя знала, что это последний раз.
Максим заметил мои старания:
— Мы что-то празднуем?
— Нет, просто захотелось.
Он не стал спрашивать дальше. Никогда не спрашивал дальше.
Когда Людмила Петровна переступила порог, я увидела ее взгляд, привычно оценивающий, придирчивый. Она обвела глазами прихожую, заглянула в зеркало, поправила прическу, сняла туфли и надела принесенные с собой тапочки.
— Настюш, ты бы лучше котлет сделала, — первое, что я услышала, когда она вошла в кухню и увидела стол. — Максим котлеты любит. Семга — это не еда. Красиво, конечно, но несытно.
Я молча улыбнулась. Максим неловко кашлянул:
— Мам, все выглядит отлично.
— Ну ладно, ладно. Я ж не придираюсь, я просто забочусь.
За обедом Людмила Петровна распространялась о своих знакомых, у кого родился внук, кто купил дачу, чья дочь вышла замуж за перспективного юриста. Максим ел молча, изредка кивая. Я слушала, как звучит мой будущий приговор в каждой фразе.
— А Светка Иванова, помнишь, Максим? У нее дочка Аня уже второго родила. Живут в трехкомнатной, муж обеспечивает. Вот это я понимаю — семья! — она выразительно посмотрела на меня.
Максим продолжал жевать, не поднимая глаз.
— Лариса Петровна с работы внуков на дачу возит каждые выходные. Счастливая женщина! Я ей говорю: "Лариса, ты не представляешь, как тебе повезло". А она мне: "Людочка, у тебя тоже будет, просто время еще не пришло". Я ей говорю: "да какое время, три года уже!"
Я чувствовала, как внутри растет ком.
— А ты, Настюш, все еще в своих переводах? — наконец обратилась ко мне свекровь.
Я медленно отложила вилку. Вытерла губы салфеткой. Посмотрела ей прямо в глаза.
— Я закончила книгу, — ответила я спокойно. — Отправила в издательство позавчера.
Максим поднял голову:
— Какую книгу?
— Роман. Я работала над ним два года. Ты знал.
Он смутился:
— Ну да... Я думал, это так, хобби...
Хобби. Мои два года, мои бессонные ночи, мои надежды, моя душа, вылитая на триста пятьдесят страниц — хобби?
— Издательство заинтересовалось, — продолжила я, и голос мой был на удивление твердым. — Контракт уже на подписании. Они хотят запустить рекламную кампанию, печатают первый тираж в пятнадцать тысяч экземпляров. И еще, я получила предложение о работе. Литературное агентство в Москве ищет редактора. Хорошая зарплата, перспективы роста, съемное жилье на первое время.
Повисла тишина. Людмила Петровна замерла с куском семги на вилке. Максим медленно опустил свою вилку на тарелку.
— Ты... собираешься в Москву? — медленно произнес он.
— Я уже решила. Уезжаю через две недели.
Людмила Петровна побагровела:
— Как это "уезжаю"? Ты замужем! У тебя обязанности!
— Какие обязанности? — спокойно спросила я, глядя ей прямо в глаза. — Готовить котлеты? Слушать, как вы шепчетесь за моей спиной, что вашему сыну нужна жена получше?
Максим побледнел:
— Ты... слышала?
— Все слышала. И знаете что, Людмила Петровна? Вы правы. Максиму действительно нужна другая жена. Та, которая будет соответствовать вашим стандартам. Которая будет жить, чтобы угождать вам.
Я встала из-за стола.
— А мне нужна другая жизнь.
— Насть, постой... — начал Максим.
Я поспешила уйти в комнату.
***
Людмила Петровна в ярости хлопнула дверью. Максим остался сидеть за столом, уставившись в тарелку. Я слышала, как на лестнице она кричала в телефон подруге: "Представляешь! Бросает его! Три года прожили, и вот, пожалуйста! Я всегда говорила, не пара они!"
Звук ее голоса затих. Максим сидел неподвижно. Я вышла из комнаты и начала убирать со стола. Аккуратно складывала тарелки, собирала салфетки, упаковывала остатки пирога. Делала все медленно, методично, как делала последние три года.
— Оставь, — тихо сказал он. — Я потом уберу.
— Это в последний раз, — ответила я. — Хочу оставить все чистым.
Он поднял на меня глаза. В них была паника. Растерянность. Что-то еще, то ли запоздалое понимание, то ли страх.
Я пошла в спальню собирать вещи. Достала из шкафа старый чемодан, который мы покупали вместе к несостоявшейся поездке в Грузию. Начала складывать одежду. Книги. Ноутбук.
Через час он вошел. Лицо осунувшееся, растерянное.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала.
— А я не хочу жить в доме, где меня терпят.
— Я люблю тебя!
Я остановилась. Посмотрела на него. На этого мужчину, с которым когда-то смеялась до слез на пустых ночных улицах. С которым мечтала о детях и старости вдвоем. Которого любила так сильно, что готова была проглотить любую обиду.
— Это несправедливо...
— Несправедливо? — я села на край кровати рядом с чемоданом. — Давай вспомним. День рождения, два года назад. Я готовила весь день. А ты уехал к маме, потому что она "испекла пирог". Помнишь?
Он молчал.
— Отпуск в Грузию. Путевки куплены, чемоданы собраны. Твоя мама "ломает руку", и ты отменяешь поездку. Рука зажила за две недели. Случайность? Помнишь?
— Ей действительно было плохо...
— Максим, ей всегда плохо ровно тогда, когда нам хорошо. Твой день рождения, приезжает без звонка. Наша годовщина, внезапно звонит среди ночи с "сердечным приступом", который оказывается изжогой. Выходные вдвоем, ей срочно нужна помощь с покупками. И каждый раз ты бежишь. А я остаюсь.
— Ты права, — он прикрыл лицо руками. — Я думал, что мама успокоится. Что время все расставит по местам. Что вы найдете общий язык. Я просто... я не хотел конфликтов.
Эти слова три года назад изменили бы все. Два года назад я бы заплакала и обняла его. Год назад я еще колебалась бы. Но сейчас было слишком поздно.
— Не хочу ждать, пока ты созреешь, пока ты поймешь, пока ты "поговоришь с мамой". Я хочу жить. Писать. Дышать полной грудью. Хочу просыпаться и не думать, что я сделала не так.
— А я? — его голос дрогнул. — А что со мной?
— Ты справишься, — я закрыла чемодан. — У тебя есть работа. Квартира. Мама, которая будет рядом. Которая найдет тебе "подходящую" жену. Катю Соколову. Или кого-то еще из правильной семьи, с правильными связями. Которая родит наследника и будет улыбаться твоей маме сквозь зубы. Которая...
Я осеклась. Голос предательски дрогнул.
— Которая будет несчастна, как была несчастна я. Но это уже не мои проблемы.
Максим смотрел на меня, и в его глазах было столько боли, что захотелось обнять его. Сказать, что все будет хорошо. Что мы справимся. Но я молчала. Потому что не будет хорошо. И мы не справимся. Слишком многое сломано.
— Если тебе когда-нибудь станет интересно, — я взялась за ручку чемодана, — мой роман будет называться "Присмотрись". О женщине, которая нашла себя. О том, как она три года растворялась в чужих ожиданиях и однажды решила все изменить.
— Это про нас? — прошептал он.
— Это про меня, — ответила я.
***
Московская квартира оказалась крошечной, но мне хватало места сполна. Работа в агентстве была напряженной и невероятно интересной. Книга вышла небольшим тиражом и неожиданно стала бестселлером в соцсетях. Читательницы писали мне: "Это про меня", "Я тоже ушла".
Мама звонила каждую неделю и гордо рассказывала всем знакомым, что дочь "в Москве, издается, делает карьеру". Отец при последнем разговоре сказал: "Ты молодец! Я всегда знал, что ты на большее способна".
Я, наконец, была счастлива. Не когда-нибудь, не в будущем, а прямо сейчас. В своей тесной квартирке, среди рукописей и книг, с чашкой кофе в руках и новым романом на экране.
Я больше не ждала, что кто-то разглядит меня. Я сама себя увидела.
И знаете, что самое главное? Я больше не была чьей-то "неудачной партией". Я была просто Настей. И этого было достаточно.
Недавно увидела в соцсетях фото Максима. Он стоял на чьей-то свадьбе рядом с элегантной блондинкой в дорогом платье. Та самая Катя Соколова, управляющая банка.
Людмила Петровна, наверное, счастлива.
А я закрыла приложение и вернулась к своей книге. Новая история, о женщине, которая научилась выбирать себя.
Каждый получил то, что хотел. Разве не справедливо?
Если "Щёлкнуло", не теряй момент. Лайк, подписка 🫰 и двигаемся дальше. Здесь мы не лечим симптомы, мы докапываемся до сути.
СЕЙЧАС ЧИТАЮТ: