Он был готов сжечь себя дотла, лишь бы еще немного погреться у ее огня.
— Доктор Макаров, вас срочно в третью операционную! Аневризма, статус «красный»!
Я оторвался от экрана, где строчки историй болезней сливались в серую муть. Двадцать минут назад я закончил шестичасовую операцию на открытом сердце. Руки ныли, спина затекла. Но это было привычное, почти медитативное состояние. Порядок. Контроль.
— Иду.
Моя жизнь до Алисы была стерильным операционным полем. Не только работа — дом, машина, даже мысли. Моя квартира на двадцать пятом этаже с панорамными окнами была похожа на страницу из дорогого каталога: холодный паркет, диван, на котором, кажется, никто никогда не лежал, кухня, где готовили только кофе. Иногда я стоял у окна, смотрел на огни города и чувствовал… ничего. Идеальную, выверенную тишину. Я не был несчастен. Я был пуст, как пробирка после успешного эксперимента.
Мы встретились на том самом благотворительном аукционе. Мой коллега уговорил меня пойти «для имиджа». Я отстоял положенный час у стены, томясь, и считал минуты до отбытия наказания. И вдруг — громкий, хриплый от волнения голос, перекрывший тихую фоновую музыку.
— Это произвол! Вы не имеете права снимать его работу с торгов только потому, что он не «раскручен»! Это частная коллекция, я знаю владельца!
Она была вся в синем платье, которое выглядело так, будто его сшили пять минут назад из первой попавшейся ткани. В ее светлых волосах поблескивала засохшая краска, а жесты были резкими и размашистыми, как у дирижера, попавшего в эпицентр скандала. Когда она развернулась, отстаивая свою позицию, ее локоть задел бокал с красным вином на моем столике. Бордовая лужа моментально растеклась по белоснежной скатерти, а несколько капель попали на мой новый костюм.
— Ой! — она не извинилась. Ее глаза, серые и бездонные, со смешинками у уголков, встретились с моими. В них не было ни капли раскаяния, только азарт и легкое безумие. — Ничего, доктор? Я художник, я замаскирую. Будет арт-объект.
— Я не доктор, — автоматически поправил я, глядя на дорогую ткань, на которую теперь была поставлено жирное пятно.
— Врете, — она рассмеялась, и звук этот был похож на треск сучьев в костре. — У вас руки доктора. Очень спокойные. Очень уставшие.
Это был первый раз, когда кто-то увидел не мою должность, не мой статус, а меня. Просто человека с уставшими руками. Искра.
Сергей, мой друг и санитар моего разума, хмурился за обедом на следующий день.
— Лекс, она… яркая. С этим не поспоришь. Но откуда? Чем занималась? У тебя же всегда был пунктик на счет надежности. Твоя бывшая жена — профессор филологии, а эта… Художник. Это даже не профессия, это диагноз.
— Ты ее не понимаешь, Серега. Она… живая. Она не про надежность. Она про то, чтобы чувствовать. Ты знаешь, что мы вчера после аукциона делали? Просто сели на набережной и до утра смотрели на звезды. Говорили обо всем на свете.
— И где тут надежность? — уперся Сергей. — В том, что она может в любой момент решить улететь на другую планету?
Но я был глух. Алиса ворвалась в мою жизнь как ураган. Она тащила меня на вернисажи в промозглые подвалы, где пахло краской и бунтом. Заставляла есть уличную шаурму, утверждая, что это «искусство в лаваше». Моя стерильная квартира постепенно покрывалась следами ее присутствия: тюбики с краской на подоконнике, разбросанные эскизы, забытая шаль с запахом ее духов — чего-то терпкого и дурманящего.
Я менялся. Стал слушать другую музыку, надевать рубашки не того оттенка, который предписывал дресс-код. Однажды я перенес плановый осмотр важного пациента, потому что Алисе внезапно захотелось показать мне рассвет на заброшенном аэродроме. Я рисковал репутацией, но в тот момент, глядя, как первые лучи солнца золотят ее смеющееся лицо, мне было плевать. Я чувствовал себя живым. По-настоящему.
Первые тревожные звоночки были мелкими, почти милыми. Она постоянно «забывала» кошелек.
— Ой, Лекс, оплати, я потом отдам! — и, конечно, никогда не возвращала.
Потом начали пропадать мелкие, но дорогие вещицы с моей полки — серебряный пресс-папье, старинные часы.
— Я их отдала на время другу-фотографу для съемки! — объясняла она, а в ее глазах читалась такая неподдельная уверенность, что я сам начинал верить, что это было необходимо.
Сергей тыкал в меня пальцем.
— Видишь? Она тебя использует!
— Ты просто завидуешь! — огрызался я. — Ты не знаешь, что такое гореть! Ты всю жизнь идешь ровным шагом по протоптанной тропинке, а она научила меня летать!
— Гореть? — фыркал Сергей. — Ты не горишь, Лекс. Ты тлеешь. И скоро от тебя останется один пепел.
Кульминацией стала ее идея с галереей. Она примчалась ко мне поздно вечером, с сияющими глазами.
— Лекс, я нашла! Я нашла наше место! Представляешь, небольшое помещение в самом центре, с огромными окнами! Это будет наше место! Там будут мои картины, твоя музыка, наш воздух! Мы назовем его «Алис-Лекс»!
Она говорила, говорила, рисуя в воздухе картины нашего блестящего будущего. Она говорила о «нашем ребенке», о «общем деле», которое навсегда свяжет нас. Я смотрел на нее, пьяный от ее слов, от ее веры, от любви, которая, как мне казалось, сжигала все преграды.
— Сколько? — спросил я, уже зная ответ.
Она назвала сумму. Она была астрономической. Половина стоимости моей квартиры.
— Я продам акции, — медленно сказал я. — Но этого не хватит.
— Можно взять кредит, — прошептала она, подходя ближе и обнимая меня. Ее дыхание было горячим. — Под залог квартиры. Это же просто бетон и стекло, Лекс. А мы строим будущее. Наше будущее.
Разум кричал «нет». Но ее тело прижималось ко мне, ее губы шептали слова о любви и вечности, а ее глаза были двумя бездонными колодцами, в которых я готов был утонуть.
На следующее утро я подписал документы в банке. Менеджер что-то говорил о процентах, о рисках. Я не слышал. В ушах звенело. Я смотрел на свою подпись и думал: «Пусть горит. Я готов сгореть ради нее дотла».
Я выхожу из банка с толстой пачкой купюр. Солнце слепит. Я достаю телефон.
— Алиса? Все получилось. У нас есть деньги.
Ее счастливый смех в трубке был для меня лучшей наградой. Я был героем. Я был тем, кто способен на безумство ради любви. Я не знал, что это не безумство. Это было самоубийство. Медленное, осознанное, и началось оно не с кредита, а с той самой капли красного вина на безупречном костюме.
Спасибо, что дочитали эту часть истории до конца.
Загляните в психологический разбор — будет интересно!
Психологический разбор
Эта история — не просто о любви. Это о том, как мы сами позволяем себе сгорать, принимая болезненную страсть за лекарство от одиночества. Алексей был идеальной мишенью для такой страсти — успешный, но пустой внутри. Его упорядоченная жизнь стала клеткой, а Алиса с её хаосом показалась тем, кто принёс ключ. Но на самом деле она принесла только огонь.
Мы часто бежим от внутренней пустоты в объятия тех, кто даёт нам хоть какое-то чувство — даже если это чувство разрушения. Алексей не влюбился в Алису. Он влюбился в то ощущение жизни, которое она ему дарила. И ради этого готов был поджечь весь свой прежний мир, приняв долги и предательство за плату за настоящее счастье.
А что вы думаете? Сталкивались ли вы с подобными историями в жизни? Оставляйте свои комментарии, делитесь историей — возможно, она убережёт кого-то от ошибок. Подписывайтесь, чтобы не пропустить вторую часть и другие важные истории.
Вот ещё история, которая, возможно, будет вам интересна