Я устал от города до костей. От вечного гула машин, от запаха выхлопов и перегретого асфальта, от лиц, которые смотрят сквозь тебя, будто ты — прозрачный. Биолог по профессии, я десятилетиями изучал микромир: грибницу, плесень, бактерии — всё, что живёт в тишине, во мраке, в распаде. А город был сухим, мёртвым, истощённым. Поэтому, когда наткнулся на объявление — «Дом в деревне, 150 км от Москвы, срочно, дёшево» — даже не задумался. Не спросил, почему такая цена. Деньги были, а душа требовала леса, тишины, настоящего воздуха — того, что не проходит через фильтры и кондиционеры.
Дом стоял на самом краю деревни, почти в лесу. Серый, покосившийся, с крыльцом, скрипевшим под ногами, как старый сустав. Внутри — пыль, запах сырости и чего-то сладковато-тухлого, будто здесь когда-то держали гниющие яблоки или дохлую крысу за обоями. Но мне было всё равно. Я вымыл полы, проветрил комнаты, расставил книги и микроскоп на стол у окна. Вечером сидел на крыльце, пил чай и слушал, как ветер шуршит по листве. Впервые за годы — тишина. Настоящая, густая, почти осязаемая.
Но тишина оказалась обманчивой.
Первая ночь началась спокойно. Я уснул под мерный стук дождя по жести крыши. Но под утро меня разбудил шорох.
Сначала я подумал — крысы. В старых домах они не редкость. Но это был не скребущий звук лапок по дереву. Это было медленнее, тягучее, почти вязкое. Как будто что-то ползло не по пустоте внутри стены, а сквозь саму кладку, будто кирпичи были мягкой, дышащей плотью. Шорох приближался. Справа, от угла, где стоял шкаф. Звук становился чётче: царапанье. Не ногтями — чем-то твёрдым, но гибким, как кость, обёрнутая в мокрую ткань. Царап-царап-царап… прямо за обоями.
Я сел на кровати, сердце заколотилось. Встал, подошёл к стене. Приложил ладонь. Холодная, шершавая, пахнет известью и плесенью. И — тишина. Ни звука. Ни вибрации. Только моё дыхание и стук крови в висках.
«Галлюцинации», — сказал я себе. «Переезд, стресс, новый воздух».
Утром пошёл за хлебом в лавку. Там встретил Тамару Семёновну — старуху с лицом, иссечённым морщинами, как кора дуба. Она посмотрела на меня, прищурилась и вдруг спросила:
— Ты в Игнатов дом заселился?
Я кивнул.
— А… ну, дёшево, да? — хмыкнула она, но в глазах мелькнуло что-то — не жалость, а предупреждение.
— Да, — сказал я, — слышал, что трагедия была… но особо не вникал. Дёшево — и ладно.
Она покачала головой, словно я уже мёртв.
— Игнатий… странный был. Не от мира сего. Говорил, что стены с ним разговаривают. А потом… повесился. Прямо в той комнате, где ты спишь. На балке. Два года назад. С тех пор дом пустовал. Никто не брал. А ты — взял.
Я усмехнулся. «Суеверие», — подумал. Но, возвращаясь, впервые за день оглянулся на дом. Он смотрел на меня чёрными окнами, как пустые глазницы.
Вторая ночь началась с давления.
Я проснулся внезапно — не от звука, а от ощущения. Будто на грудь легла глыба мокрой земли, той, что после дождя — тяжёлая, липкая, давящая на рёбра. Я не мог вдохнуть. Не мог пошевелиться. Лежал, задыхаясь, с открытыми глазами.
И тогда увидел его.
Читай рассказ ужасов об экспериментах над людьми вот здесь👇
В углу комнаты, где тень от шкафа сливалась с ночью, стояла фигура. Высокая — выше двух метров. Волосы — не растрёпаны, а взъерошены, как у трупа, вытащенного из воды. Лица не было видно — только глубина, чёрная, пустая. Но я чувствовал взгляд. Он проникал в меня, как игла в вену.
Я попытался вскрикнуть. Открыть рот. Дёрнуть руку. Ничего. Тело будто залили свинцом. Только глаза двигались — и в них отражалась та тьма.
Фигура не двигалась. Не приближалась. Просто стояла. И смотрела. Время остановилось. Я чувствовал, как в ушах стучит пульс, как пот стекает по вискам, как лёгкие просят воздуха, но грудь не поднимается.
Потом — испарилась.
Не исчезла. Не растворилась. А рассеялась, как дым от погасшей свечи. Остался только запах — гнилой воды и мокрой шерсти.
Я провалился в сон. Глубокий, без сновидений. Как будто меня выключили.
Утром я не мог есть. Не мог читать. Не мог смотреть в угол комнаты. Каждый раз, когда я поворачивал голову туда, сердце замирало. Я вынес шкаф на улицу, будто это поможет. Потом сорвал обои — под ними — серая штукатурка, трещины, пятна плесени. Ничего странного. Но я чувствовал: за этой стеной — что-то есть.
Целый день я метался. Пил кофе, который не помогал. Смотрел в окно — лес казался зловещим, хотя ещё вчера был умиротворяющим. Даже птицы пели как-то фальшиво.
Третья ночь.
Я лёг рано, надеясь уснуть до того, как начнётся… что бы то ни было. Но сон не шёл. В ушах стоял гул — низкий, почти неслышимый, как вибрация от далёкого поезда. И вдруг — стена задрожала.
Не дом. Не пол. Стена.
Ощущение было такое, будто за ней дышит что-то огромное. Каждый вдох — лёгкое колебание кирпича. Каждый выдох — шелест, будто сотни пальцев скользят по внутренней поверхности.
Я включил фонарь. Свет дрожал в моей руке. Подошёл к стене. Приложил ухо.
И услышал шёпот.
Не слова. Не голос. А мысли, вырванные из чьего-то разума и вдавленные в кирпич:
«…холодно…»
«…пусти…»
«…я не один…»
Я отскочил. Сердце билось так, что, казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку.
Не знаю, что во мне сломалось — страх или разум. Но под утро, когда небо начало сереть, я спустился в сарай, нашёл кувалду — ржавую, тяжёлую, с деревянной ручкой, покрытой трещинами.
Вернулся в дом. Встал перед стеной. И ударил.
Первый удар — глухой, как по телу. Второй — кирпич треснул. Третий — обвалился кусок штукатурки. Четвёртый — дыра.
Из неё повалила чёрная пыль — не дым, а густая, насыщенная запахом гнили и старой крови. Я отпрянул, задыхаясь. Но потом поднёс фонарь.
Внутри стены — полость. Не кладка. Не утеплитель. А пустота, заполненная костями.
Черепа. Рёбра. Фаланги пальцев. Кости, переплетённые, как корни. Некоторые — обмотаны тряпками, на которых ещё видны остатки ткани: клетчатая рубашка, лоскут платья, детский носок.
Я упал на колени. Тошнота подступила к горлу. Я не плакал. Не кричал. Просто сидел, глядя в эту могилу в стене.
Вызвал полицию. Приехали двое — усталые, скучающие. Но, увидев содержимое стены, побледнели. Начали аккуратно извлекать останки. Один череп — с дырой от пули. Другой — с верёвкой, вросшей в шейные позвонки. На одном скелете — браслет с гравировкой: «Любимой дочери от мамы. 2011».
Через два дня пришёл участковый. Голос у него был тихий, почти виноватый.
— Мы сверились с базой пропавших… — начал он. — Три человека из деревни. Двое — из города. Все исчезли в разные годы. Последний — шесть лет назад. Никто не связывал их с этим домом. Игнатий… он не просто повесился. Он собирал их. Заманивал. Убивал. А потом… вмуровывал.
— Почему? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Говорил соседям, что стены «голодные». Что они требуют плоти, чтобы не рухнуть.
Я не вернулся в тот дом. Оставил всё — книги, микроскоп, чемодан. Уехал на попутке. Но по ночам мне всё ещё кажется, что я слышу царапанье. Не за стеной.
Внутри себя.
Потому что, когда я стоял у той дыры, глядя на кости, я почувствовал: что-то смотрело на меня изнутри стены.
И теперь оно смотрит изнутри меня.
Я не знаю, что во мне поселилось.
Но иногда, по утрам, я вижу в зеркале —
мои волосы взъерошены,
как у утопленника.
---
Истории в Telegram: https://t.me/Eugene_Orange
Как вам рассказ? Подписывайтесь, лайкайте и пишите комментарии со своими впечатлениями! Буду очень рад вашей поддержке творчества! Больше историй здесь и вот тут👇