Честно говоря, я не собиралась мстить. Серьезно. У меня своих проблем было выше крыши, работа на скорой и это ощущение, что жизнь проносится мимо, а ты стоишь на месте и только меняешь одноноразовые перчатки. Мыслей о каком-то возмездии за школьные годы у меня не было от слова совсем, пока сама жизнь не подкинула мне этот шанс на блюдечке с голубой каемочкой, и было бы просто преступлением его упустить, глупо и нерационально.
Все началось, вернее, продолжилось, как это обычно и бывает в жизни, с абсолютно идиотского совпадения. Чтобы вы понимали масштаб трагедии, нужно вернуться немного назад, в тот момент, когда мне было тринадцать, и моим родителям приспичило сорваться с насиженного места и рвануть в другой город, потому что отцу предложили там работу, которая в итоге оказалась ничуть не лучше предыдущей.
Соответственно, в восьмой класс я шла, как на эшафот, в незнакомую школу, где все друг друга знали с пеленок, а я была белой вороной, залетевшей из какого-то другого, непонятного им леса. И если вы думаете, что я была каким-то заморышем в очках с тройными линзами, то нет, я была обычной девочкой, может, чуть более тихой и домашней, потому что вместо тусовок в подворотне у меня были книги и какая-никакая, но ответственность за саму себя, пока родители пропадали на работе.
А вот местные девчонки были настоящими гопницами, этакими королевами асфальта, которые уже вовсю курили за гаражами, прикладывались к бутылкам с дешевым алкоголем и смотрели на всех свысока, особенно на таких, как я.
И во мне, в этой серой мышке, которая просто хотела тихо отсидеть свои уроки и уйти домой, они тут же нашли идеальную мишень для своих нехитрых развлечений. Самое паршивое во всем этом было даже не само издевательство, а полное отсутствие тылов. Родители у меня были не из тех, к кому можно прийти за утешением и защитой; мама, стоило мне попробовать пожаловаться на пару обидных прозвищ, сразу же взрывалась и кричала, что я сама во всем виновата, надо было не выделяться, не давать повода, а раз уж дала, то сама и расхлебывай.
Я никогда не понимала этой логики, но списывала все на вечную усталость, на кредиты, на их вечные ссоры из-за денег, на то, что им было не до моих дурацких детских проблем, и в итоге просто замолкала. Забивалась в свою раковину и старалась лишний раз не шуметь, чтобы не получить по шее еще и дома, потому что злая, вечно нервная мама была ничуть не лучше этих школьных стерв.
Одной из самых запомнившихся задир была Ева. Да, у нее было такое ангельское, библейское имя, но внутри это был сущий дьявол, мелкий бес, который исполнял роль прихвостня у своих более крутых подружек. Она не была главной в их стае, ее удел был принести - подать, посмешить королеву, но вот поиздеваться над теми, кто слабее, она была тоже не прочь.
Восьмой и девятый класс для меня прошли в каком-то туманном, сером тоне; училась я нормально, потому что учеба была единственным местом, где я могла быть лучше этих дур, но постоянные тычки, подколы, пакости отравляли каждый день. Они третировали не только меня, были и другие девочки, которых травили за немодную одежду или за стеснительность, но больше всего доставалось мальчишкам-ботаникам, тем, кто не мог дать сдачи, потому что эти девчонки дружили с пацанами из старших классов, настоящими отпетыми хулиганами, которые могли в любой момент подкараулить и избить любого, кто посмел тронуть их подруг.
Мальчишкам доставалось по-настоящему жестко; их могли затолкать в угол и лупить по лицу, просто чтобы унизить, вымогать у них деньги на сигареты или чипсы, обзывать последними словами. И они молча терпели, потому что знали — любая жалоба учителям обернется только еще более жестокой расправой после уроков. А что делали со мной? Казалось бы, мелочи.
Они могли «расстреливать» меня на уроке из ручек с вытащенными стержнями, могли намазать спинку стула клеем или чем-то липким, могли спрятать мой рюкзак в самом неподходящем месте, а когда я выходила к доске, начинали шептаться, хихикать и тыкать в меня пальцами. Мелочи? Да, если это происходит один раз. Но когда это происходит изо дня в день, это превращается в настоящую пытку, которая выедает тебя изнутри, заставляя ненавидеть утро и дорогу в школу.
После девятого класса я сделала единственно правильный вывод — сбежать. Я не могла оставаться в этой школе еще два года, мне нужно было что-то другое, место, где можно начать все с чистого листа. Я удачно сдала экзамены и поступила в медицинский колледж в соседнем, более крупном городе, на фельдшера, причем на бюджет, чем несказанно порадовала родителей, которые уже видели, как их копеечные доходы уплывают на мою учебу. И вот представьте мое состояние, мой внутренний ужас, смешанный с горькой иронией, когда в первый же день заселения в общежитие при колледже я в коридоре увидела ту самую Еву.
Оказалось, что она тоже ушла после девятого класса и поступила сюда, но на медсестру. И самое невероятное — она была искренне, по-дурацки рада меня видеть, она с какой-то идиотской ухмылкой полезла меня обнимать, как будто мы были закадычными подружками, как будто не она два года делала мою жизнь невыносимой.
Я, конечно, улыбнулась в ответ, сделала вид, что тоже рада, но внутри у меня все переворачивалось от отвращения к этой фальшивой сцене. В течение всей учебы мы, естественно, постоянно пересекались и в корпусах, и в столовой, и в том же общежитии, но я выработала тактику — делать вид, что не замечаю ее, или, если уж столкновение было неминуемым, коротко здороваться и делать вид, что опаздываю на срочную пару. Мне помогло и то, что в колледже существовало негласное, но очень жесткое соперничество между факультетом фельдшеров и медсестринским отделением.
Фельдшеры считали себя на голову выше медсестер, будущими командирами санитарного братства, а медсестер — этакими служанками, которые должны только подавать и подавать; медсестры, в свою очередь, считали нас выскочками, зазнайками и сухарями. Эта атмосфера взаимной неприязни дала мне прекрасный повод окончательно вычеркнуть Еву из круга хоть каких-то условных «своих», и вскоре у меня появились новые подруги, свои интересы, и призрак школьных унижений потихоньку начал отступать.
После колледжа планы были наполеоновские — университет, карьера, но реальность, как обычно, внесла свои коррективы в виде пустого кошелька и жгучего желания наконец-то начать самостоятельно зарабатывать, а не выпрашивать деньги у родителей на самое необходимое. Я устроилась фельдшером на скорую помощь в нашем городке, благо рук там не хватало катастрофически, и брали практически всех подряд.
Ирония судьбы, ее черный, беспощадный юмор проявился во всей красе, когда на самой первой моей смене, во время знакомства с персоналом, я снова увидела Еву. Оказалось, что на медсестер учились меньше, и она уже почти год как работала здесь, успев обжиться и стать своей. Эта встреча была пропитана такой густой, неловкой фальшью, что ее можно было резать ножом; мы обменялись парой ничего не значащих фраз о работе, о том, как летит время, а потом я поехала на свой первый вызов с напарником.
В последующие месяцы наши пути так или иначе пересекались, иногда мы могли переброситься парой слов в курилке или в столовой, она рассказывала что-то о своей жизни, о парнях, о планах, а я старалась отвечать уклончиво и ничего не рассказывать о себе, потому что то легкое, липкое отвращение к ней, рожденное в школьные годы, никуда не делось, оно просто дремало где-то глубоко внутри.
И вот в один из таких разговоров она вдруг сообщила, что наши бывшие одноклассники, именно наш выпускной класс, организуют вечер встречи. Я сказала, что меня никто не приглашал, на что она, ухмыльнувшись, ответила, что у организаторов просто не было моих контактов, и ее попросили меня позвать, как потерявшуюся овцу. Я отмахнулась, сказала что-то вроде «посмотрим, может, зайду», без малейшего энтузиазма, и тут же забыла об этом.
Но чем ближе была дата этой встречи, тем сильнее во мне шевелялось какое-то странное любопытство, смешанное с желанием посмотреть на этих людей спустя годы, показать им, что я не та замкнутая серая мышь, которой меня запомнили. В конце концов, в классе были и нормальные ребята, с которыми я более-менее общалась, и мысль пообщаться с ними без давления школьной иерархии казалась заманчивой. В общем, я, поддавшись минутному порыву, отдала Еве свою часть денег за аренду коттеджа и угощение.
Само мероприятие проходило в снятом на сутки коттедже на отшибе города, и поначалу все выглядело даже мило и цивилизованно: накрытые столы, алкоголь, шашлык, музыка. Я сразу же заметила, что та самая хулиганская компания девушек, ядром которой была Ева, уже не выглядела такой монолитной и дружной; между ними пробегали какие-то искорки взаимного недовольства, взгляды, полные зависти, потому что жизнь у всех сложилась по-разному, и не в пользу большинства.
Я решила не вникать в их разборки и сосредоточилась на общении с теми, с кем было приятно поговорить, вспомнить старые времена, узнать, кто где и как. Но к вечеру, когда градус выпитого поднялся до критической отметки, началось то, чего я никак не ожидала. Эти девчонки, а за ними и некоторые пацаны, достали пачку с какой то травкой и с важным видом, как заправские хипстеры, начали раскуривать ее, передавая самокрутку по кругу.
Для меня это стало последней каплей Я терпеть не могу этот запах, да и сама мысль употреблять что-то подобное вызывала у меня отторжение, особенно с учетом моей профессии, где ты каждый день видишь, к чему приводят подобные эксперименты. Я молча вышла на улицу, чтобы подышать холодным ночным воздухом и очистить легкие от этой гадости.
Я сидела на деревянных качелях на террасе и смотрела на звезды, тускло пробивающиеся сквозь городскую дымку, и ко мне вышла одна из тех девушек, Оля, которая в школе всегда была на вторых ролях, тихая и неприметная. Она была изрядно пьяна и, плюхнувшись рядом, стала жаловаться на то, что внутри невозможно находиться, воняет жженой травой. Оказалось, что она тоже не была фанаткой этого дела.
Она начала нести пьяный бред, рассказывая о каких-то случайных моментах из своей жизни, о проблемах с парнем, о работе кассиром в супермаркете, и я уже почти перестала ее слушать, как вдруг она выпалила несколько фактов, которые заставили меня насторожиться. Она сказала, что Ева и ее ближайшая подружка Лена не просто балуются травкой на вечеринках, а употребляют и что-то покрепче, и делают это регулярно.
Я не удержалась и возразила, мол, как же так, мы же работаем в больнице, у нас регулярно бывают проверки, анализы. На что Оля, усмехнувшись, ответила, что Ева не дура, она всегда в курсе, когда планируются эти проверки, и заранее завязывает, чистится, а потом снова возвращается к своему увлечению. Что она даже на дежурства иногда приходит под кайфом, если думает, что сможет справиться. Эта информация ударила по мне, как тонна кирпичей. Во мне смешались шок, брезгливость и какое-то странное, щемящее возбуждение.
И вот, собственно, тот самый момент, когда все и началось. На следующей же своей смене я, не откладывая в долгий ящик, направилась прямиком в кабинет нашего главврача, Сергея Петровича. Я напрямую, без обиняков, попросила его инициировать внеплановую проверку Евы на употребление наркотических веществ. Да, скажу честно, это был чертовски приятный момент, и я ни капли не жалею о том, что пошла на эту жалобу.
Он, конечно, начал упираться, отнекиваться, говорить, что не может просто так, без оснований, устраивать показательную порку одному сотруднику, что это нарушение прав и все такое. Но я была непреклонна; я пригрозила, что если он этого не сделает, то я направлю анонимную жалобу в вышестоящие инстанции, в минздрав и в полицию, и когда там выяснится, что под его началом работает наркоманка, отвечать по всей строгости придется в первую очередь ему, как руководителю учреждения.
Это подействовало. Он сдался, увидев в моих глазах неподдельную решимость. Чтобы не выносить сор из избы и не вызывать лишних подозрений, он организовал внеплановую тотальную проверку всех медсестер отделения на предмет употребления. И каково же было мое чувство торжества, моей темной, сладкой радости, когда результаты анализов Евы оказались положительными.
Сергей Петрович, чтобы обезопасить себя, начал внутреннее расследование, я не знаю всех деталей, но знаю, что Еву уволили моментально, даже не дав ей возможности написать заявление по собственному желанию, чтобы не раздувать скандал. Более того, он, выполняя свои должностные обязанности и опасаясь, что я все же могу выполнить свою угрозу, сообщил о ней в полицию, и на нее завели уголовное дело за употребление и, возможно, хранение. Теперь ей закрыта дорога не только в нашу больницу, но и в любую государственную или частную клинику; ее диплом медсестры превратился в бесполезную бумажку.
И знаете что? Мне ни капли не жаль. Ни одной секунды. И дело тут не только в школьных обидах, хотя, признаюсь, приятно было осознавать, что этот маленький, мстительный демон во мне наконец-то получил свое. Дело в том, что я искренне считаю: человек, который приходит на работу в медицинское учреждение под воздействием наркотиков, не имеет никакого морального права подходить к больным людям. Так что, по-моему, я сделала не только личное, но и общественно полезное дело.
Честно говоря, мне интересно узнать ваше мнение, потому что внутри у меня до сих пор шевелится эта смесь праведного удовлетворения и какой-то животной радости от совершенной мести.