Р-32-12 или Воспоминания обыкновенного подводника

Олег Бубнофф

Предисловие

Ностальгия. Это странное, непонятное чувство, преследует меня, уже несколько последних лет. Иногда, оно затухает, почти исчезает за повседневными заботами. Но стоит остаться одному, и услышать мелодию давно минувших дней, как сердце сжимается до боли, комок подступает к горлу, наворачиваются слезы. Кажется, что душа, вот-вот вырвется из твоего тела. В памяти всплывают сюжеты из прошлой жизни. Кажется, было все это совсем недавно, еще вчера. Что стоит протянуть руку и, ты вновь окажешься там, на рубеже семидесятых и восьмидесятых годов. Когда все мы были молодыми и беззаботными, и мечтали поскорее повзрослеть и выпорхнуть из родительского гнезда. Когда казалось, что жизни не будет конца.
Но вдруг, мелодия заканчивается. Или раздается звонок мобильного телефона, будь он не ладен, и ты выходишь из этого сладостного состояния. И понимаешь, что находишься в совершенно другом мире. В отвратительном мире денег, разврата, стяжательства.
А может быть это совсем не ты? Или было все это не с тобой? А может и то, что происходит сейчас вокруг – иллюзия?
Странно, но все то, о чем когда-то мы так мечтали, по достижении оного, оказывалось мелким и незначительным. Причем, когда такое повторяется с завидной регулярностью, начинаешь убеждать себя в том, что в жизни нет настоящих целей, а есть толь ложные.
А зачем же тогда мы живем, учимся, работаем, любим, переживаем, рождаем детей, что-то строим, к чему-то стремимся? Ведь все равно, всех уровняет, Ее Величество Смерть...
___________
Я никогда не вел дневников. Этот небольшой рассказ, я писал по памяти. Хотя, что-то стерлось уже навсегда. Мне хотелось, чтобы люди моего поколения вспомнили те славные годы, может быть погрустили, или порадовались. Чтобы наши дети, хоть немного узнали и поняли то, как нам жилось, тогда.
Быть может, кто-то сочтет рассказ излишне тенденциозным. Возможно. Ведь это только мои, субъективные впечатления.
________
За четверть века, прошедшей с той поры, через горнило воинской службы, и в частности Военно-Морского флота, прошли миллионы человек, со своими судьбами и трагедиями. Каждый, кто прочтет этот рассказ, возможно в чем-то узнает себя или своих близких. Вспомнит о них. Если это случится, я буду безмерно счастлив...

Воспоминания обыкновенного подводника

Самолет ИЛ-62 мерно гудел.
Внизу лежали плотные, белые как снег облака.
Ослепляюще-яркое солнце светило прямо в иллюминатор.
Я знал, что весь полет оно будет стоять в одной и той же точке. Ведь мы летим вместе со временем и прибудем в пункт назначения в тот же день и в тот же час, что и вылетели. Как будто были в небытии.

Рейс Петропавловск-Камчатский - Москва уносил меня все дальше и дальше от сказочного места под названием Камчатка. Оттуда, где столько пережито.
Мимо прошла очаровательная стюардесса. Боже, как же она хороша. Я посмотрел ей в след, вздохнул, отогнал мысли о нереальном, опустил светозащитную шторку на иллюминаторе, достал из помятой пачки сигарету и закурил.
Сегодня 6 мая 1982 года.
Ровно три года назад, день в день, меня забирали в армию...

***

...Маленький провинциальный городишко, затерянный в непролазных лесах и болотах, в сердце Мещеры, на самом краешке Московской области, с непонятным названием – Рошаль.
Странно, но почти никто из местных жителей не знал, откуда взялось это, кажется французское, слово.
А суть в том, что национальность героя, оказалась "неправильной". Вот и постарались о нём забыть.

Пятнадцатиметровая комната в коммунальной квартире заставлена столами и скамейками.
На столах выпивка и не хитрая закуска.
Желающих проводить, или просто выпить нахаляву много, поэтому, заходит народ по очереди.
Сыпятся тосты, пожелания, напутствия. Все говорят примерно одно и тоже, и лишь слова одного дальнего родственника резанули меня по самому сердцу: «...Олега, чтобы не случилось, кем бы ты не стал, будь всегда человеком».
Запомнил я их навсегда.

Короткая ночь пролетела незаметно.
Начинало светать.
Гулянка плавно переместилась на улицу, в сквер у подъезда.
Разухабисто играл пьяный гармонист.
Кто-то пел, кто-то плясал, кто-то блевал в кустах.
Из темноты подъезда появился Леша – сосед с первого этажа. Здоровенный бугай с крупными навыкате глазами и всегда бешеным взглядом.
Леша с детства состоял на учете у психиатра, но в двадцать пять лет, почему-то, посчитали, что он выздоровел, и его призвали в армию. Мол, в стройбате сгодится.
 Не долго ж он прослужил. Комиссовали его через несколько месяцев. Наш Леша отличился – "поставил нАуши" всю часть. Редчайший случай, но больше всего, от него доставалось «дедам». Любимым  развлечением Алеши было издевательство над старослужащими. Железным ломом или диском от колеса он разбивал им черепа, ломал позвоночники.  Вернувшись из армии, Леша совсем озверел. Бывало, закаркают по утряне вороны на тополях у дома, спать не дают, приоткроет он форточку, прицелится, как жаахнет дуплетом из 16-го калибра. Вороны врассыпную, только перья летят. Нехрено тут шуметь.
 Или коты, весной, в марте, начнут орать, выйдет Леша из подъезда, зарядит в свою фирменную рогатку гайку, дюйма на полтора, шмяк, и отмяукался  котяра.
Я увидел в руках Алексея двустволку и патронташ, набитый патронами. Неужели его кто-то обидел? Тогда, быть беде. Но, на этот раз все было в порядке.  «Сейчас салют давать будем», - громко сопя, прохрипел Алексей. Умелыми движениями он вогнал патроны в патронник, сложил ружье, и началась беспорядочная стрельба вверх. Народ взревел от восторга. А Леша все заряжал и стрелял, заряжал и стрелял. Продолжалось это до тех пор, пока вдалеке не послышались характерные фырканья милицейских «УРАЛов». Леша прекратил пальбу, и недовольно поплелся домой, прятать ружье. «Суки, повеселиться не дают», - причитал он.
 А толпа провожающих медленно двинулась к месту сбора у городского клуба.
В тот день забирали много знакомых парней. С кем-то я жил рядом, с кем-то учился вместе. Ребята были наголо стрижены, одеты в старенькую одежонку, с рюкзаками на плечах.
Народу на городской площади собралось прилично. В пьяной толпе, то тут, то там возникали небольшие потасовки, которые впрочем, быстро затухали.
 Вдруг, на высоком крыльце появился холеный офицер военкомата и приказал новобранцам зайти в клуб. Рев и плач матерей, сестер, невест разнесся по округе. С этого момента я плохо соображал, что вокруг происходило. События развивались стремительно. В полутемном вестибюле клуба построение, затем перекличка, далее обыск. Бегом нас подогнали к пожарному выходу, там уже стоял автобус: «...быстрей, быстрей, бегом, бегом», - подгоняли нас офицеры. Тот кто мельтешил, получал крепкий поджопник от доблестных работников местного военкомата. Как только последний паренек заскочил в автобус, его двери со скрипрм захлопнулись, и он рванул с места.
 Только через какое-то время ребята стали понемногу отходить от шока, начали разговаривать, шутить. Никто не хотел думать о том, что нас ждет впереди…


...Давным–давно, перед Первой Мировой войной, по указу Императора НиколаяII,  в нашей глухомани, на реке Воймега, у деревни Крестов Брод, заложили пороховой завод. Видимо так надо было. Людей, для работы на нем,  вербовали в основном в Поволжье и  Предуралье. Селились бедолаги в бараках да землянках. Рядом с жилищем, люди строили сараи для скотины, тут же раскапывали огороды под картошку и другие овощи, рыли погреба. В итоге, получился ни то город, ни то поселок, ни то аул. Люд был здесь дикий, с крутым нравом. Пьянки и драки, воровство и  грабежи, поножовщина и убийства - процветали. Почти каждый второй особь мужского пола был судимым. Тюремные законы царили в городе повсеместно. Жители окрестных поселений, называли наш странный городок с уважением –  « Маленький Чикаго», или презрительно – « В мире животных». Отсидеть срок – считалось тут престижно, да и статья, чтобы была солидная, 102-я, 108-я, и т.д. 117-я – брр, западло. Мы, мальчишки, заворожено, с восхищением, слушали рассказы матерых уголовников, мысленно представляя себя на их месте. С любопытством, разглядывали корявые наколки на их костлявых, измученных телах, учились «ботать по фене»…    Как меня угораздило не сесть – загадка...


...Прошло часа два,  наш автобус прибыл на областной сборный пункт, в город Железнодорожный. Нам радостно объявили, что здесь мы будем ждать, так называемых, «покупателей». Народу на территории пункта было полным полно. В основном, все бесцельно слонялись. Сопровождающим офицерам, судя по всему, надоело крутиться возле нас и они куда-то испарились.
 Что делать? От незнакомых ребят мы узнали, что у дырки в заборе, местные бабульки продают вино – "краснуху". Отлично. Не долго думая, скинулись, у кого что было, затарились, и приступили к трапезе. Остограмившись, жизнь показалась просто  прекрасной. Вот только счастье длилась не долго. Вдалеке, я увидел наших сопровождающих, которые шли вместе с «покупателями». О ужас, это были морские офицеры.
Хмель из головы куда-то улетучился. Неужели на три года загребут? Может сбежать, затеряться. Ну, как будто в туалет пошел, и заблудился. У нас ребята так делали. Прокатывало. Все равно ведь ни чего не сделают, я ж присягу то не принимал.
 Думай голова, думай.
  Да нет. Стоп. Не надо. Я же не чмо.  Будь что будет.
«Покупатели» приняли нашу, и еще несколько команд. Построили, пересчитали.  Большую толпу лысых пацанов запихали в грузовики покрытые  тентами и, колонна медленно  тронулась в сторону Москвы...

...Москва. Как же мы – провинциалы, ненавидели этот  не ухоженный, заплеванный, грязный, город. Этот перекресток ста дорог, эту большую деревню. Презирали москвичей, надменных и зажравшихся, считающих, что  все им чего-то должны. Когда после каждой получки, родители посылали нас туда за продуктами, за спинами, в очереди, мы слышали злобное шипение надменных москвичек: «...деревенщина, мешочники». Злоба и гнев переполняли наши души. Мы отвечали им тем же. Когда  жители этой грёбаной столицы, приезжали к нам на свои сраные шесть соток, мы кричали им вдогонку: «...прилетели к нам грачи - пидарасы москвичи»…
Ну, дураки мы, правда, что с нас возьмешь.
 Одним словом культурный у нас народ, ни чего не скажешь...
...А тем временем, колонна машин пробиралась по кривым улицам огромного города. Я совершенно не ориентировался где мы. Кто-то шепнул, что это район Красной Пресни. Что-то знакомое...
Разместили нас в старом обветшалом здании, похожем изнутри на огромную баню. Рядом - высоченный кирпичный забор с козырьком из колючей проволоки. За забором, оказалась пересыльная тюрьма.
 Немного побродив, я забрался на третий этаж бани, с которого открывался прекрасный вид на внутренний двор тюрьмы. Вместе с ребятами мы с интересом наблюдали, как из камеры в камеру, на ниточках, зеки передавали маленькие сверточки. Наверное, записочки. А может-быть  и нет. Но все равно - захватывающее зрелище. И тем не менее, все-таки хорошо, что я здесь, а не там, за забором, на нарах парюсь...
Ближе к вечеру, на платформу, что находилась у здания, подогнали железнодорожный состав. Всех вывели, построили, провели перекличку, распределили по вагонам, загнали как скотину, и поезд тронулся.
Спать не хотелось. Всех мучил один вопрос: куда же нас везут? Что с нами будет?
Офицеры ехидно ухмылялись, мол, какая вам разница, где три года лямку тянуть?   Одуреть можно – три года. Неужели это правда?
Под утро поползли слухи, что нас везут в Ленинград. Уже не плохо...


...Ленинград. Каких то пару месяцев назад, после окончания техникума, по распределению я попал в этот потрясающе-странный город. Он завораживал своей  неповторимой красотой и ужасом изнанки. Глянец фасадов тут крепко переплетался с убожеством внутренних двориков. Но это придавало Питеру какой-то необыкновенный загадочный шарм. Это был настоящий портовый город. Здесь я впервые узнал, что у нас в Союзе есть ненормальные  люди: проститутки, фарцовщики, наркоманы, неформалы.
 А кто такие неформалы? Неформалы - это люди, объединившиеся по интересам. Ну, например, «зёленые». Как это зелёные? Красных знаю, белых знаю, а вот про зелёных не слыхивал. Зелёные - это те, кто желает вернуть нас всех, к матушке природе. Ну что бы мы бегали по деревьям, голыми. Что бы не было цивилизации. Понимаешь? Ну что бы экология была хорошая.
 Или, например, общество, которое борется за то, что бы не было памятников старины и других произведений искусства. Ну а действительно, зачем эти памятники нужны, только народ разлагают? По этому, эти товарищи, то скульптуры в парке кувалдами покрушат, то в Эрмитаже кислотой на картины плеснут. В общем, одним словом – неформалы.
 Очень интересно. Я для себя твердо решил, после армии, во что бы то ни стало, переберусь сюда жить. Здесь хорошо...
Ну а пока, уговоры кадровички, оставить меня работать в Ленинграде, ни к чему не привели. Облом. Меня отправляют в Карелию.
Несколько часов поездом и, я там.
 На первый взгляд, Петрозаводск оказался милым скромным городком, утопающим в зелени хвойных деревьев. После нескольких недель работы на монтаже местной ТЭЦ, мне предложили неплохой вариант, поехать поработать в город Сегежу, что находился километрах в двухстах севернее Петрозаводска. Пообещали повышение по службе, что немного озадачило. Я явно этого не заслуживал. Но все равно хорошо, я буду мастером.
В общежитии, я поделился радостной новостью с соседом по комнате – старым прожженным монтажником. «Не вздумай туда ехать,- выпучив глаза, стал отговаривать меня дедок. Сегежа – это жопа. Вокруг города - «зона» на «зоне», а в самом городе - «химия» на «химии». Долго ты там не проживешь. Там после получки такая поножовщина, что или ты кого-нибудь зарежешь или тебя».
 Я оторопел, а дед еще долго, в красках, рассказывал об этом чУдном местечке. Судя по его рассказу, мой родной Рошаль – просто райский уголок по сравнению с этой жутью.
Утром следующего дня я пошел к начальнику и решительно отказался от «заманчивого» предложения.
В принципе, Петрозаводск тоже оказался не таким уж тихим местечком. Самым излюбленным занятием местной шпаны было то, что по вечерам, они кучей подходили к припозднившемуся прохожему и, предлагали «купить кирпич». Человек естественно соглашался отдать всю имеющуюся  наличность за "нужный товар", нежели получить кирпичом по башке.
 Умно придумано. Вроде бы это и не грабёж вовсе, а так, незаконное предпринимательство...
За трудами  и заботами пролетел месяц. Пришла повестка из военкомата. Без сожаления и печали я покинул эти, не ставшие мне родными места...


...Поезд с призывниками, медленно подошел в тупик и, остановился у одинокого перрона. Кругом был лес. А где же Ленинград? Где Питер?
 «Выходи строиться,- скомандовали офицеры,- поживей, поживей!» Кое-как нас выгнали, построили и, неровная колонна, по узкой дорожке, направилась в глубину леса.
 Чуть позже я узнал, что мы оказались в знаменитом месте, под названием Красная Горка. Гигантский сортировочный пункт Дважды Краснознамённого Балтийского флота располагался в красивейшем сосновом бору. Приземистые деревянные здания напоминали корпуса пионерского лагеря. Народу здесь было видимо-невидимо. Людской конвейер работал как отлаженный механизм: медицинский осмотр, помывка в бане, пропарка одежды, испытания на тренажерах, медицинская комиссия, распределение по видам служб, получение обмундирования, отправка  в части и гарнизоны. Если между мероприятиями вдруг выпадало свободное время, народ строили в шеренгу и гнали прочесывать лес, в поисках шишек, которые просто не успевали падать.
В ходе сортировки, новобранцев делили на надводников, подводников, морскую пехоту, береговую артиллерию, морскую авиацию и прочее. Даже собаководы и свинари были нужны.
 Из всего этого многообразия, только надводники и подводники служили три года, все остальные - по два.
 Это шанс. Стоило прикинуться чуть глуховатым или слеповатым и, ты служишь на год меньше!!! Можть закосить? Немного поколебавшись, я все-таки решил проходить проверку как положено, а там - куда кривая выведет. В итоге, вердикт: годен для прохождения воинской службы на подводных лодках. Пипец...
 Вообще, в ВМФ существует шесть видов формы одежды. Одуреть можно. Я растерялся, когда увидел огромную кучу тряпок, которую мне выдали. Кое-как, с трудом,  запихал все это добро в брезентовый рюкзак(рундук). Ну, вот и все, я готов.
Будущих подводников, более тысячи человек, построили отдельно от остальных. Потом разбили на группы. Кто-то отправлялся служить в Прибалтику, кто-то в Калининградскую область, кто-то в Кронштадт. Мне же безумно повезло, я попал в УКОПП (Учебный Краснознаменный Отряд Подводного Плавания) им.С.М.Кирова. Урааа! Эта образцово-показательная учебка находилась непосредственно в Ленинграде, на Васильевском Острове. Мне предстояло провести там ближайшие пол года...

Два бравых лейтенанта скомандовали: «НапрАво! ШагОм марш!" и, повели нашу группу, человек в сто, на тот же самый одинокий перрон, что сиротливо стоял на краю леса. Вид у нас был ужасно глупый и смешной. Эти шинели на вырост, неподогнаные штаны, бескозырки огромные как аэродромы, за спиной увесистые рюкзаки. В ожидании электрички до города, с тупым видом, мы стоим на платформе. Вдруг, ни с того ни с сего, лейтенант, тот, что стоял рядом, побледнел, вытаращил глаза и начал суетливо бегать взад-вперед, что-то бормоча себе под нос. Похож он был в эту минутку на курицу-наседку, которая кудахчет и прыгает вокруг цыплят в период смертельной опасности. «Что же делать, что же делать, они же сейчас вас бить будут», - бормотал офицер. Через несколько секунд, я все понял. Сперва, со стороны леса донеслись звуки гармони. Потом, пьяное пение: «...эх, яблочко, да на тарелочке…». Затем, показалась толпа матросов, человек десять. Мы напряглись. Двое из моряков были одеты в красивую парадную форму: ушитые «голландки», брюки клеш, малюсенькие бескозырочки с нереально длинными ленточками, в руках они держали, кожаные «дипломаты». Остальные матросы были  в шикарной белой-белой робе, не такой синей, которую выдали нам. Оказалась, что это братва провожала друзей на дембель. Вот счастливчики.  Матросы чинно прошагали мимо, не обращая на нас ни какого внимания. Видимо они служили где-то рядом, на этой базе и привыкли к виду салабонов. Он их никак не раздражал. Но страх и беспомощность наших офицеров поразили меня и озадачили. Теперь то я понял, почему ребята, вернувшиеся из армии, называли телепередачу «Служу Советскому Союзу» - «в гостях у сказки».
В  Питер мы прибыли поздней ночью. Сыпал мелкий противный дождь. От вокзала шли пешком. Промокли до нитки. Жутко устали. Хотелось только одного – спать.
 А вот и она - УЧЕБКА. Остановились у мрачного здания из старого красного кирпича. Железные ворота, с нарисованными якорями, с лязгом отварились. Сердце сжалось. В полумраке внутреннего двора я увидел церковь. Боже, откуда она здесь? Мистика. Дальше, между двух корпусов, находился большой вытянутый плац. Кругом темь – хоть глаз коли.
Шел второй час ночи, дождь все не унимался. Нас, промокших и уставших, завели в огромное парадное. Из каждой роты прибежали по старшине. Быстро поделили людей между собой, и повели в жилые помещения. Я узнал, что попал в 7-ю роту. Роту гидроакустиков. Круто, это элита на любом корабле, радовался я, спеша за старшиной по широченным пролетам лестницы. Ни то, что электромеханики – маслопупы, короли воды, говна и пара…
 Через несколько мгновений, от радостных чувств не осталось и следа. Дверь в роту распахнулась и, ослепляюще-белый свет иллюминации ударил в глаза. Как же я был наивен, думая, что в два часа ночи люди здесь спят. Старшины, они же инструкторы или по простому «рашпили», опустили на окнах светозатемнения и, занимались воспитанием молодежи. В данный момент отрабатывалось упражнение – «взлет-посадка», то есть подъем – отбой.
Личный состав роты формировался постепенно, небольшими партиями. По этому, в казарме находилось пока человек семьдесят, вместо ста сорока. Бедные ребятишки стояли босые, во влажных кальсонах, по стойке «смирно». От лысых черепов шел пар. Пот ручейками катился по их испуганным лицам. Обезумевший взгляд был направлен куда-то вперед и слегка вверх. Напротив шеренги курсантов, на спинке кровати второго яруса, как орел, сидел инструктор. В полосатой майке и черных трусах. Он небрежно зыркнул на нас, хмыкнул и продолжил действо: «Роута! Равняйсь!- рыча, крикнул старшина. Атставить... Равняйсь! Атставить... Равняйсь! Смирна! Атбой!»
Ребята, суетливо трясясь, и толкая друг друга, разбегались по своим кроватям, быстро-быстро ложились, накрывались тонкими синими одеялами и в ужасе замирали. Если, не дай бог, кровать скрипнет – это «залет».
 «Роута! Падъем! Станавись!»-крикнул старшина через несколько секунд. По этой команде курсант обязан вскочить, сделать «откидку» и встать в строй строго на свое место. Если не успел – это «залет».
 Позже я узнал, что если облокотиться на подоконник или стену – это тоже «залет». Выругался матом - «залет». Последним забежал в роту после зарядки или обеда - «залет». И так далее в том же духе. Таким образом, в течении дня, набиралась компания «залетчиков», которая всю ночь обязана будет «рыть» - работать. Если ты услышал в свой адрес от старшины грозное слово «рыть», тут же должен встать по стойке «смирно» и браво ответить: «Есть рыть!» Ежели замешкался или попытался возражать, будешь «рыть» два дня, три дня, четыре дня и так далее, пока не сообразишь, что же нужно ответить. Если «залетаешь» часто, то получаешь статус «рецидивиста», а это уже намного серьезней...
 Больше всего я страдал за матерщину. Ну не мог я без этого. Но однажды все кардинально изменилось. Как-то раз, на первом этаже учебного корпуса, в туалете забилась канализация. Сам туалет был огромен – толчков на сорок. Из пожарной части, что по соседству, прибыли удалые мужички в брезентовых одеждах. Шустро подсоединили куда-то свои «рукава» и, включили воду под давлением. Что же тут началось! Вонючая жижа, состоящая из смеси говна, мочи и мусора хлынула из унитазов на пол и вскоре покрыла его толстым слоем. Угораздило же меня именно в этот день «залететь».
 На улице, у подъезда, поставили мусорные баки, а нам, выдали по алюминиевому ведру. Потом, сжалившись, дали еще бочонок с хлоркой. Ну чтобы сбить запах. Работа началась. Разбросав по залу хлорку, набрав в рот воздуха, мы забегали в туалет, зачерпывали ведрами липкую жижу и, хлюпая по ней ногами выскакивали снова на улицу. Вылив добро в бак, мы снова и снова забегали обратно. Уборка продолжалась до глубокой ночи. Как же я себя проклянал. После этого случая, мне, почему то расхотелось употреблять ненормативную лексику...
..Все это было позже, ну а пока, мы в ужасе стоим у тумбочки дневального и смотрим, как гоняют несчастных ребят. Из противоположного конца казармы, там где находился спорт-уголок появились два огромных амбала лоснящихся от пота. Из одежды, на них были только плавки. Две горы мышц направились в нашу сторону...
Надо сказать, что многие молодые люди, в те годы, были помешены на культуризме. Наши старшины  не являлись исключением. Одного из этих двух качков звали Витя Манойло – типичный хохол из Запорожья, другого величали Юрой Городецким. Он был белорусом. Странно, но почти все старшины нашей учебки были родом с солнечной Украины. Для ясности скажу, что старшины – это такие же срочники как и мы, только оставленные в отряде в качестве инструкторов на весь срок службы. Через некоторое время выяснилось, что они, в общем-то, не плохие парни, просто надо было как-то из нас дурь гражданскую вышибать.
 Исключением был только Юра Городецкий. Гнида это была конченая.  В отношении курсантов, его сдерживало только одно: самое страшное наказание для «рашпиля» - отправиться дослуживать свой срок на флот. Бывшего инструктора ждал там кошмар. Его сразу же «опускали» и, дальнейшая служба на корабле превращалась для него в Ад...
 В последствии, я много встречал белорусов, как правило, это хорошие, добродушные, немного наивные люди. Но этот...
...Мордовороты подошли к нам – уставшим, промокшим, сжавшимся от страха салагам. «Смирна! - злобно рявкнул Юра. "С Беларуси есть?»- прорычал он. «Не-е-ет»,- как-то в разнобой проблеяли мы. «Заебу казлов»,-  прошипел Юра и, резко ударил кулаком в грудь щупленького парнишку, стоявшего возле него.
Я услышал хруст. Паренек побелел. Бедолага не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Что бы мальчишка не упал, стоявшие рядом ребята, сжали его плечами. А амбалы, не торопясь, почапали в спорт-уголок.
 После такого теплого приема, нам разрешили повесить сырую одежду в сушилку, выдали постельное белье и показали каждому свою шконку. Ребятам, прибывшим ранее, тоже разрешили спать. На часах было три часа ночи. Скоро подъем. И начнется кошмар. Я лежал в темноте и плакал. Прошло всего три дня как я уехал из дома, а служить еще, подумать страшно, ТРИ ГОДА. Нет, я просто не смогу выдержать этого ужаса.
А что делать?
Может?..


...В середине семидесятых, наш маленький городок накрыла волна суицидов. Это было сродни эпидемии. В основном, руки на себя накладывали мужчины и подростки, реже женщины. Мужчины обычно вешались, иногда стрелялись. Женщины, как правило травились.
 Происходило это по любому поводу: муж повздорил с женой, сына отругала мама, кто-то кому-то что-то сказал. А что, кусок бельевой веревки, туалет, крючок в потолке. Встал на унитаз, сунул голову в петлю, шагнул и, ВСЕ. Минутное дело и больше нет ни каких проблем. Красота.
 Ну а тот, кто не решался на суицид? Правильно, вел самоубийственный образ жизни. Конец тот же, только в рассрочку...
...В маленькой комнатке стоит гроб. В углу безутешно рыдает мать, растившая двух сыновей без отца. Повесился ее сынок, мой одноклассник Сашка Циганков. Таким образом, он решил отомстить своей девчонке, которая полюбила другого.
 Отпевать нельзя – совершен большой грех. У гроба, склонившись, стоит младший братишка и тупо шепчет одно и тоже: « Брат, мы скоро встретимся. Брат. Я тебе клянусь. Мы встретимся». Никто не обращает на него внимания. Ну, горе у человека. Сами понимаете...
 Через две недели, повесился и он. Клятва есть клятва. Ну как теперь жить несчастной женщине?
Я долго думал, что же движет этими людьми? Кто-то утверждал, что это слабые существа, испугавшиеся жизненных трудностей. Может быть, но какую же силу воли надо иметь, чтобы осуществить такое.
И вот я сейчас в такой же ситуации. Может решить все одним махом? Вскрыть вены или прыгнуть из окна?
Но нет. Пока нет. Буду держаться до последнего. А там, посмотрим...
Хорошо, что в начале службы, молодых гоняют так, что некогда думать. Время пролетает быстро, и дурные мысли не лезут в голову.


День за днем, постепенно, я начал втягиваться в новую жизнь. Оказалось, что наш учебный отряд имеет интересную историю. Основали его в 1904 году, для обучения гардемаринов – младших офицеров, выходцев из низов. А с 1910 года стали готовить здесь моряков подводников. Интересно, неужели уже тогда были подводные лодки?
...Отряд состоял из двух школ. В одной из них, ребята учились два года и выходили мичманами. Во второй, учились шесть месяцев военнослужащие срочной службы, которые потом направлялись матросами на подводные лодки Северного флота.
...По пути домой, к нам в учебку, частенько заезжали отпускники и дембеля – бывшие курсанты нашего отряда. Мы слушали их суровые рассказы, открыв рты. Гаджиево, Ведяево, Оленья Губа, Западная Лица, Гремиха, Полярный, Заполярный – красивые названия этих баз не сходили у нас с языка. Казалось, что мы уже были там, знали про них все. Нам не терпелось побыстрее попасть на флот.
Но а пока: «Роута! Падъем! Станавись!» - разрывал тишину зычный голос старшины. Как всегда, насколько человек не успели в строй. Сегодня они будут «рыть». Бежим на зарядку. На плацу – бег на месте. « Выше, выше колени! Выше я сказал!» - орет «рашпиль». Все истошно скачут. Следующее упражнение – отжимание на счет. «Рашпиль» считает медленно, в натяжку. Сил в руках уже нет. Падаю грудью на асфальт – это «залет». Сегодня ночью мне не спать, у меня будет свидание с унитазом. Измученные бежим в казарму. Последние забежавшие сегодня будут тоже «рыть». День только начался, а «залетчиков» уже полно. Но, это не страшно, работы всем хватит.
Пока рота на зарядке, старшины тщательно проверяют простыни на кроватях. Вычисляют онанистов. В этом нежном возрасте сперма у ребят вырабатывается в огромном количестве. А деваться ей некуда. И хотя в компот нам регулярно добавляли бром, это мало помогало. Бывало иногда снится деваха, а то и не одна. Такая аппетитная, что спасу нет. Чувствуешь ее теплое упругое тело, бархатистую кожу, прям как наяву. А через мгновение просыпаешься оттого, что «приплыл». Все само собой происходит, и делать то ни чего не надо.
После зарядки и водных процедур - завтрак. Здесь я узнал, что такое «птюха». Это четвертушка буханки белого хлеба, разрезанной крест накрест.
 Пекарня была рядом, поэтому хлеб всегда был горячим, ароматным, с хрустящей корочкой. Быстро проглотив вкусную кашу из пшеничной крупы, я брал в руки «птюху», аккуратно клал на нее кусочек сливочного масла, нежно размазывал его. Масло таяло и исчезало в крупных порах мягкого теплого хлебушка. Я поглощал четвертушку и, мне казалось, что в мире не существует ни чего вкуснее этого потрясающего кушанья...
Теперь о не приятном, о строевых занятиях. Они изматывали. Но, нужно было стараться. Скоро принятие присяги. Мы будем участвовать в строевом смотре. На День Открытых дверей приедут родители. Вот они порадуются за нас...
Помимо строевой подготовки мы изучали множество различных предметов. Больше всего я ненавидел азбуку Морзе. У меня не укладывалось в голове, как можно читать и писать эти ти-ти-та-та. Хорошо, что я не попал в роту связистов.
 А вот изучение подводных звуков давалось мне легко и просто. Особенно я любил слушать биологические шумы. Морские животные и рыбы оказались на редкость голосистыми.
 Но один предмет, мы обожали больше всего. Это была электроника. Преподавал ее нам, замечательный человек – мичман Раевский. Парень  лет двадцати пяти, с внешностью Алена Делона. Ловелас он был еще тот. Все занятия сводились к тому, что он рассказывал нам о своих многочисленных любовных похождениях. Стоило Раевскому зайти в класс, как мы дружно и радостно начинали приветствовать его. «Так, - серьезно говорил мичман,- сегодня о ****е ни слова». ??? Но, проходила минута, другая и, все опять сводилось к любимой теме. Мы слушали его заворожено. Для нас, электроника была отдушиной...
Важная деталь – церквушка, которая находилась на территории учебки, оказалась бывшей церковью. Теперь в ней устроили учебно–тренировочную станцию(УТС). Установили гигантский металлический цилиндр, врезали в него торпедные аппараты и наполнили все это водой. Через эти аппараты мы эмитировали выход из затонувшей подлодки.
 Вообще, из всех упражнений в водолазном костюме, наиболее легким, была работа в бассейне. Там глубина всего три метра. Сложнее – барокамера. Несколько человек в костюмах и дыхательных аппаратах заходили в тесную металлическую капсулу, ее герметично закрывали и начинали нагнетать давление. Чтобы не лопнули ушные перепонки, необходимо было постоянно «продуваться» - зажимать нос и пытаться выдохнуть через него, чтобы сравнять давление в барокамере и черепной коробке. Если боль в ушах будет нестерпимой, нужно поднять руку вверх. В этом случае, в камере снижали давление, человека выводили, а для остальных все начиналось заново. Это конечно же не справедливо. Поднявший руку, вечером, мог получить по башке от своих товарищей.
Однажды, когда очередная тренировка закончилась, и нас вывели из капсулы, у одного из курсантов напрочь исчез слух, из ушей подтекала кровь. Оказалось, что у парня лопнули перепонки. Он долго терпел боль, чтобы не подставлять товарищей, за что и поплатился. Мы были в шоке, но, доктор уверил нас, что скоро слух обязательно восстановится. Хотелось бы верить.
И наконец, самое страшное – выход через торпедный аппарат.
В восьмиметровое устройство, по очереди, с трудом заползают четыре человека в водолазных костюмах. Крышку с грохотом закрывают и герметизируют кремальерой. В железной трубе тесно, темно, холодно и страшно. Ещё немного и меня охватывают УЖАС. Я чувствую, как шевелятся короткие волосенки на моей лысой голове.
 Неожиданно, меня хватает за ноги парень, лежащий за мной. Я чувствую его сильную дрожь. Инстинктивно, сам хватаюсь за ноги впереди лежащего. Меня колотит. Кажется, что жить осталось несколько секунд.
 Аппарат начинают заполнять водой. Все – это конец. Сейчас я точно захлебнусь …
 Нет. Вроде дышу. Значит пока живой. Чувствую, как резко дают давление. Я прилипаю к верхней части трубы. Плохо, плохо слышу. Что за черт? Снаружи бьют молотком по железу. Это команда - "начать выход". Мы по очереди отвечаем ударами металлических колец, которые держим в руках. Теперь, начинаем выход. Я с трудом ползу и, выбираюсь из злосчастного аппарата наружу. Вдруг… ??? Наверное у меня "поехала крыша" или "пришли вальты". Из воды, на меня, смотрит чудовище. Похожее на человека-амфибию. С хвостом вместо ног и страшной-страшной мордой. В ужасе я замер... Присмотрелся... Уфф... Это ж аквалангист-спасатель, контролирующий процесс. От сердца отлегло. Выпрямляюсь и, как поплавок всплываю под самый купол церквушки. Красота. По винтовой лестнице, держась за поручни, спускаюсь вниз. Неописуемое блаженство. Как же прекрасна жизнь...
Но вот однажды, на УТС, произошел чрезвычайный случай. Один из курсантов, находившийся в торпедном аппарате, не ответил на команды инструктора.
 Оказалось, что парнишка захлебнулся собственной кровью. Но это, выяснилось чуть позже. А пока, мы стояли оторопевшие и смотрели как мичманы, проводившие тренировку, творили буквально  чудеса. Слаженные действия обычных в общем то мужиков потрясали. Мгновенно они стравили давление. Слили воду. Открыли крышку. За ноги вытащили бездыханное тело курсанта. Содрали водолазный костюм. Далее - искусственное дыхание. Дорога была каждая секунда. Наконец, о Боже, паренек отрыгнул сгусток крови и, хрипя и кашляя начал дышать. Да, сегодня он родился заново. Но, подводником ему уже не быть...


Присяга – важный этап воинской службы. По этому случаю приехала мать с отчимом. Остановились они у незнакомой женщины, в доме напротив. Родители были просто очарованы городом. А еще больше горожанами. Вот это люди. Все объяснят, покажут, а то и проводят, не то, что эти гнилые москвичи. Бабулька, у которой поселись родители, оказалась блокадницей. Брать деньги за постой она категорически отказалась. Сказала, что в войну кору деревьев ела, что бы выжить и страну отстоять. И что брать деньги с родителей защитника Родины – большой грех...
Мать рассказала о новостях родного городка. Больше всего меня потрясло то, что Леша – сосед с первого этажа, который устроил салют на моих проводах, умер. А случилось вот что: у него дома была очередная попойка, кто-то что-то ему сказал, Леша, недолго думая, достал из-под дивана ружье, зарядил и, выстрелил обидчику прямо в голову. В упор.
 Когда приехала милиция, Алексей и не сдавался. В добавок, надавал им хороших ****юлей. Месть сотрудников внутренних органов была неотвратимой. В отделении милиции его приковали наручниками к решетке, долго и упорно дубасили. Ночью, от побоев, Леша скончался. Заключение медиков обычное – сердечная недостаточность. Мол, сам помер...


И вот, наконец, присяга принята. Отлично, теперь нас будут отпускать в увольнение, возить на экскурсии, разрешат ходить на танцы, которые проводятся тут же, в учебке. И что самое важное - можно выбросить кальсоны(позорная вещь для моряка), а носить трусы и майки. Теперь, мы настоящие мореманы. Теперь то я знаю, что пол, это палуба, лестница – трап, туалет – гальюн, табуретка – баночка, ведро – обрез, ботинки – гады, кухня – камбуз, повар – кок. Что «можно» только Машку за ляжку и козу на возу, а все остальное - «разрешите». Что средствА бывают только противозачаточные, а все остальное срЕдства. Что "являются" только черти в сказках, а военнослужащие – "прибывают". А также, что до полутора лет службы, мы, одна из разновидностей «карасей»: просто "карась", "****ый карась", "хитрый карась". Лишь потом - "полторашник", затем - "подгодок", "годок" и, наконец, "дембель"...
Ну а пока, каждый вечер, обязательный просмотр программы «Время». Сто сорок человек сидят на табуретках перед телевизором и, смотрят эту муть. Сбоку от телевизора, стоит стол, на столе - стул, на стуле – «рашпиль». Обычно, старший моей смены – Витя Головатый. Ведь он, один из семи старшин нашей роты, равнодушен к культуризму. С верхотуры Вите все хорошо видно. Если шевельнешь головой – «залет». Но сперва досмотришь очень «интересную» телепередачу стоя на табуретке. А глянуть вбок, где находился спорт уголок, ну очень хотелось. Там ожесточенно качались наши «рашпили». Кряхтеж и пердеж качков разносился по всей роте, заглушая звук телевизора.
После команды «отбой», все замирали, чтобы не дай Бог скрипнуть кроватью. Тут уже, к дрессировке приступал злой и ужасный Городецкий Юра. Собственной персоной.
 Он включал проигрыватель, заряжал пластинку и, заводил свою любимую – «Молодость моя Белоруссия». Юра сходил с ума от Песняров. Просто чумел. Слегка пританцовывая, он медленно двигался вдоль кроватей, рядом с которыми стояли табуретки со сложенной на них формой("кирпичиком"). Душа уходила в пятки, когда этот придурок проходил мимо твоей шконки. И отпускало, если он проходил мимо.
 Время-от-времени, Юра останавливался, косо смотрел на непонравившееся ему убранство и, со всей дури бил ногой по табуретке. "Баночка", со сложеной на ней формой, разлетались в разные стороны. Ребятишки вскакивали, судорожно пытались что-то сложить, но тщетно. Эту ночь они проведут в трудах праведных...

В народе бытует мнение, что армия - воспитывает. Здесь же я понял, что это не совсем так. А вернее, совсем не так. Армия не воспитывает, а обнажает сущность человека. Трус становится еще трусливей, смелый – смелей, плохой человек становится хуже, а хороший – лучше. Порой, я поражался, как некоторые люди, на поверку оказывались просто суками...
В ротном туалете, в позе орла, восседает Юра Городецкий. Его Величество срет. Огромные яйца свисают над унитазом. Дверь в кабинку распахнута. Пусть все видят, какой ОН могучий. Зрелище не для слабонервных. «Вертэба!!!»- истошно кричит старшина. На другом конце роты встрепенулся паренек с крысиной мордой – хохол с Западной Украины. Стремглав, он несется в гальюн. Метров за пять до цели, боец переходит на строевой шаг, как учили. Перед срущим Юрой вытягивается по стойке «смирно» и громко докладывает: «Товарищ старшина второй статьи, курсант Вертеба по вашему приказанию прибыл!» «Сигарету мне. Со сфильтром. Живо»,- надменно приказывает старшина. «Есть!»- радостно отвечает Вертеба и исчезает в роте. Не проходит и нескольких секунд, как крысеныш опять стоит перед Юрой. Услужливо склонившись, он аккуратно вкладывает сигарету в губы старшины. Чиркает спичкой. Юра, пыхтя, прикуривает. «Пшол вон!»,- брезгливо командует старшина. Вертеба разворачивается и выходит из туалета. Со счастливой рожей, гордо шагает по казарме. Ловя на себе взгляды курсантов, он уверен – ему все страшно завидуют. Ведь Юра вызвал именно его.
Я смотрел ему вслед и думал, неужели этот халуй не понимает, что является просто мразью...


Частенько нас вывозили на работы в торговый порт. Почему то, это всегда происходило ночью. Там мы разгружали замороженные туши быков, свиней, баранов. Красивые коробки со сливочным маслом, куриными яйцами и другие продукты, привезенные к нам из-за границы.
 На работы в порт, нас всегда сопровождал мичман Трошин – толстый дядька с огненно-рыжими волосами и крупным веснусчатым лицом.
Улучив походящий момент, когда кладовщики отлучались, товарищ мичман совал нам объемистый кожаный портфель, в котором лежала пара острых тесаков. «Мне вырезки и мякоти»,- шепотом приказывал Трошин. После нескольких поездок, я уже знал, что и где резать. Проходило несколько минут и, доблестный унтер-офицер, вприпрыжку, нес увесистый портфель в автобус. Хозяйственный был мужик, ничего не скажешь...
Как-то раз, попали на разгрузку деревянных бочек со сгущеным молоком. Как же нам хотелось его отведать. Но как?
Не заметно, кто-то из ребят ухитрился закатить один бочонок в темный угол двора. Супер! Но что дальше? Истекая слюной, мы стояли вокруг него как коты, не зная, что же делать. На счастье, рядом валялся кусок металлической трубы. Ударили по донышку и, тягучая масса потекла наружу. Мы загребали сгущенку грязными ладонями и жадно поедали вкуснятину до тех пор, пока нам не стало плохо. Очень плохо. Так плохо, что несколько последующих лет, после того случая, я не мог даже смотреть на этот сладкий молочный продукт...


Караулы. Они бывают разные. Сегодня мы заступаем в гарнизонный. Это случается крайне редко, но иногда все же случается. Нам выдали автоматы и по два магазина боевых патронов. Круто. Гарнизонная комендатура, она же гауптвахта находилась в старинном крепостном здании. «Губа» переполнена. Сидят в основном матросы с крейсера "Киров" – первого атомного надводного военного корабля в Советском Союзе. Когда нас возили в город, я видел этот устрашающе-огромный корабль, стоящий на судостроительном заводе. Я всё не мог понять, как эта громадина там помещается...

В то замечательное время, в Вооруженных Силах СССР, катастрофически не хватало людей. В связи с этим, в элитные когда-то рода войск стали призывать молодежь из Средней Азии и Закавказских республик. Затронуло сие и Военно-Морской флот. В  большей степени конечно же надводные корабли. Там стал твориться неописуемый бардак и дикий ужас. Процветали не только «годковщина», но и «землячество». Над "молодыми" жестоко издевались, серьёзно избивали, плющили кружки о головы, иногда убивали. Избитых и покалеченных пацанов прятали в трюмах, пока те не выздоровеют. Офицеры смотрели на этот бедлам сквозь пальцы. Они были не в состоянии управлять этим зверинцем...

 Ребят из нашего караула, которые днем конвоировали арестантов на земляные работы, "губари" запугали так, что вместо того, чтобы охранять их, они бегали «стрелять» для них сигареты и носили водички попить. При желании, «губари» могли забрать у конвойных оружие и спокойно уйти. Кошмар.
 Мне же, ночью, предстояло охранять камеры. Два длинных узких коридора сходились в одном месте и образовывали букву «Г». Один  коридор должен был контролировать я, другой – мой напарник. Двери камер в моем коридоре, были решетчатые, с крупной ячеёй. В этих камерах находились военнослужащие, получившие несколько суток ареста. За избиение молодых, воровство, самоволки и прочие как бы не значительные проступки.
 И вот, наступила ночь. Тишина. Я, беззвучно ступая, стараясь даже не дышать, иду по ярко освещенному коридору. Как по витрине, мать её в дышло. В камерах темно и тихо. Но я спинным мозгом чувствую, что на меня смотрят десятки глаз.
Вдруг:... «Дай закурыт!» - раздался хриплый басистый голос с корявым акцентом. От неожиданности я вздрогнул и, посмотрел в бок. Через решетку, из чрева клетки, на меня смотрела небритая смуглая рожа. «Дай закурыт, сука,- еще громче прорычала рожа.- Дай закурыт, а то убью».
 Через ячейки решетки ко мне потянулись крепкие волосатые руки. Потом еще одни. И еще. Теперь уже орало несколько человек. Потянулись руки и из других камер. В ужасе, я прижался к стене. Мне казалось, что они, сейчас, дотянутся до меня. И задушат.
«Нету, уу миня, зазакурить»- пролепетал я, себе под нос.
А эти гады все не унимались. Моможет шмальнуть в них из автомата?- растерянно подумал я. Но тело онемело. Стало ватным. А усатые, волосатые рожи все продолжали что-то кричать и орать.
 Слегка очухавшись, боком-боком я начал двигаться вдоль стены, в сторону, где стоял очумевший напарник.
 Добравшись до конца коридора и переведя дух, я поблагодарил судьбу, что не попал служить на какой-нибудь такой вот крейсер, в такой вот зоопарк...
Постепенно, «губари» угомонились. Но спокойствие длилось не долго. Начали чудить заключенные из коридора напарника.
 Там были одиночные камеры с мощными металлическими дверями. В камерах сидели подследственные и осужденные, ждущие отправки в "дисбат" или «зону». В каждой такой камере, помимо всего прочего, был звонок вызова караульного. А над дверью, с внешней стороны, висела лампочка, указывающая на то, кто вызывает. Естественно, все лампочки были перегоревшими, ну а заключенные были в курсе...
Неожиданно, раздался пронзительный грохот звонка. Гулкое эхо оглушило. Караульный побежал выяснять, из какой камеры шел сигнал. Тут же загремел второй звонок. Потом третий. Потом еще и еще. Напарник в ужасе метался по длинному коридору, что-то кричал, бил прикладом по дверям, а заключенные все продолжали и продолжали звонить.
Через какое-то время, как по команде, все стихло.
Но это был еще не конец представленья. В одной из камер раздалось громкое пение интернационала: «...это есть наш последний и решительный бой…» Остальные заключенные подхватили. Акустика была потрясающей. Казалось, что поет огромный хор...
Наконец, шоу закончилось. Слава Богу. Мы понемногу начали приходить в себя. Даже слегка осмелели. В одной из одиночных камер, находился матрос, которого приговорили к расстрелу. За убийство сослуживца. Он ожидал отправки в «исполнительную зону», где приговор приведут  в исполнение. Крадучись, на цыпочках, мы с напарником пошли посмотреть на него. В маленькой камере, с шершавыми стенами, ни когда не выключался свет. Там не было абсолютно ни чего, кроме столба, вмурованного в бетонный пол. Столб был такой высоты, что если на него сесть, то ноги ни как не достанут до пола.
 Мрак. Это была чья-то изощренная выдумка. Наверное со времён Петра.
 Обвив столб ногами, и уткнувшись головой в колени, сидел щупленький человечек. Почему-то мне стало безумно жалко этого хрупкого худосочного паренька. На мгновение я представил себя на его месте, по спине пробежал холодок. Интересно, о чем он сейчас думает? Наверное, проклинает тот день, когда все произошло. Наверное, хотел бы вернуть все назад. Но, вернуть ни чего уже нельзя.
Нет, лучше не смотреть на него. Можно сойти сума…
Наконец то, наступило утро. Караул закончен.
 Не дай Боже вновь оказаться здесь...


Если неделя прошла без нарушений, то есть шанс пойти в увольнение. После тщательного осмотра внешнего вида, и получения на руки увольнительного листа, мы с ребятами выходим на волю. Шумы, запахи, галдеж большого города дурманят. Я не могу надышаться. Как обычно, веселой гурьбой, идем в ближайший гастроном. Купленное там красное вино выпиваем из горла в соседнем подъезде. Переполняемые радостью, отправляемся в ЦПКО им. Кирова и отдыхаем там до вечера.
Однажды, в порыве куража, решили кого-нибудь «отметелить». Хотя нас было четверо, размяться решили на одном, мало ли что. А вот и жертва. На встречу шел небольшого роста паренек лет двадцати пяти. «Дай сигарету!», - вызывающе спросили мы. Парень сразу все понял. Но не испугался, как рассчитывали мы, а разразился очень колоритной нецензурной бранью. С вкраплениями фраз, очень понятных молодым матросам, то есть "дрищам", ну то есть нам. Человек видимо был нашим, флотским.
 Удирали мы от него сломя голову. Развлечься не удалось, но порцию адреналина все равно получили.
А вот и вечер. На трамвае мы мчимся в дом культуры, опять же имени Кирова (здесь, что все им Кирова?). На сейшен для тех, кому за тридцать. Эти вечера еще называли: "для тех, кому не с кем спать".
 Нам нравилось, что пускали нас туда бесплатно. "Вечера" эти, разительно отличались от обычных танцев. Роскошный, сверкающий чистотой зал с массивными колоннами. На эстраде – живой оркестр. Смазливый мужичок с микрофоном не дает публике скучать. В очередной раз, он призывает кавалеров, приглашать дам. Эротичная парочка профессиональных танцоров показывает, как нужно двигаться. Потрясающе.
Помимо молоденьких девчонок и прыщавых юнцов, здесь собиралось много людей среднего возраста и довольно зрелых и солидных женщин и мужчин. Некоторые из них подкатывали к дому культуры на «Чайках» и «Волгах» с водителями.
 «Смотри, смотри – это вдова второго секретаря горкома Шалаева пожаловала,- шепталась публика,- смотри, смотри, а это бывшая жена замдиректора... собственной персоной...».
Дамы расхаживали по залу в шикарных платьях, чинно держа в руках длинные мундштуки с тонкими сигаретами. Холеные дядьки барражировали в поисках добычи. Девчонки - малолетки, сверкая ножками, сновали туда сюда в надежде быть снятыми. Юнцы строили глазки пожилым теткам. Все шло своим чередом. Под звуки оркестра солист начинал задушевно петь: «Яблоки в цвету, какое чудо…». Народ разбивался по парам и начинал кружиться в танце. К концу вечера, многие успевали подобрать себе партнера. Кто-то уезжал в ночь на авто. У кого не было такой возможности, шли в темный кинозал, где во время просмотра фильма с «клубничкой», можно было уединиться. Ну а нам, в 22:00 нужно было быть в части. Служба...
Те, кому не посчастливилось получить увольнение, отправлялись на групповые экскурсии, на автобусах. А вечером, бежали на танцы в актовый зал учебного корпуса. Со стороны улицы, в зал пропускали девушек из города, а мы заходили со стороны учебного отряда. Получалось так, что зал становился как бы нейтральной территорией. Здесь был совсем другой расклад. Вокально-инструментальный ансамбль играл популярные шлягеры, типа"...ну кто тебя, так тянет танцевать..." или "...там где клён шумит, над речной волной...
 Городские девахи проносили в дамских сумочках маленькие баночки с водкой для знакомых курсантов. Все это в втихаря выпивалось и начиналось бурное веселье. Молодежь отрывалась по полной программе. А за тяжелыми портьерами, что скрывали  высоченные окна, совершались многочисленные половые акты. Встояка...


Как и в любом мужском коллективе, между курсантами частенько происходили стычки и потасовки. Ну как без этого. Пример:
Послеобеденный перекур. На плацу стоит толпа семи рот, около тысячи человек. Вдруг, ни с того, ни с сего, раздались шлепки и крики. Это началась драка. Куча-мола участвующих в ней быстро разрасталась. Все заходило ходуном. Чуть погодя, все прекратилось. Стали разбирать, что да как. Выяснилось, что один курсант, попросил у другого, просто прикурить. Ну тот ему и дал, держа окурок между указательным и средним пальцами(в тюрьме, это означало бы – «на, отсоси»). Парень, видимо впитавший в себя зековские понятия, врезал ни чего не подозревающему сослуживцу в репу. Тут все и закрутилось. Хорошо, что не убили ни кого. Вот дураки...
Произошел похожий случай и со мной. Я был вестовым (что-то вроде официанта) по столовой. Расставив аккуратно тарелки, кружки, ложки, бачки я ожидал появления личного состава. Вдруг, заметил, что на одном из столов исчез половник(чумичка). Куда же он мог подеваться? Только что был здесь, и вдруг пропал. Сейчас будет «залет», а как не кстати. Ну куда же зараза он делся.
 «Слышь, не ты половник с****ил?»- обратился я к вестовому соседней роты, который крутился неподалеку от места пропажи. Парень напрягся и, злобно посмотрел на меня: «А ты знаешь козел, что за такие слова бывает, а?»- борзо изрек он. Тут я заметил, что чувак был явно крепче меня. Мощные плечи и бицепсы выпирали даже через белую куртку. Я понял, что совершил ошибку, сказав обидные слова, и сейчас получу «****юлей», за «базар». И зачем я это ляпнул то?
А парень тем временем двинулся в мою сторону. Тут же стали подходить и другие ребята. Обстановка накалялась. Этот крепыш назвал меня «козлом», и если я не отвечу, то стану им на самом деле. Соображать нужно было быстро. Выход был только один… Когда качек подошел совсем близко, я, со всей силы, накатил ему в "пятак". Парень отшатнулся, в его глазах я увидел изумление. Чего-чего, а такого развития событий он явно не ожидал. Через мгновение, здоровенный кулак уже летел в мою сторону. Как я увернулся - непонятно. Мощный удар прошел вскользь. Лицо обдало ветром. Если бы он попал – мне был бы конец. Хорошо, что вовремя подскочили ребята и разняли нас. После этого случая, сам того не подозревая, я даже немного заавторитетился. Вон, какого здоровяка не испугался. Но за «базаром» надо было все-таки следить.


С дружескими визитами в Питер часто заходили иностранные военные корабли. Вот это да. Я был поражен красотой огромного парусного судна из Аргентины. Оно совершало кругосветное плавание и по пути зашло к нам в порт. Когда будущие офицеры из этой далекой загадочной страны сошли на берег, ленинградские девчонки не давали им прохода. Ну а смуглые ребята в красивой форме ходили перед ними петухами.
Однажды заходила целая эскадра кораблей Королевского флота Швеции. Пышная встреча, с большим количеством алкоголя, проходила у нас в отряде. Шведские офицеры, втихаря, раздавали нам, как дикарям, сигареты Мальборо, жевательную резинку, ментоловые леденцы, порнографические журналы. Позже, журналы резались на картинки и становились среди курсантов, чем-то вроде свободно-конвертируемой валюты, за которую можно было выменять буквально все что угодно.
 На банкете, шведы нажрались как свиньи и ночью, их волокли на корабли как мешки с дерьмом. После этого они еще несколько дней куролесили в городе, а когда эскадра уходила, наши пограничники с трудом выволакивали с их кораблей, наших же девок, желавших навсегда уплыть в холодную скалистую Швецию. Типичную страну загнивающего капитализма.
 И как только им не стыдно. Комсомолки ведь нибось...


В первые месяцы службы письма приходили довольно часто. Пришло очередное письмецо от школьного товарища Сереги. Служить он попал в войска связи. Их часть стояла где-то в Киргизии. Серега писал, что там очень хорошо, что все свободное время они курят какой то план. И пытался объяснил, что это такое. По его словам, добра этого, там завались. А вообще, писал Серега,  их готовят к переброске в Афганистан.
 Куда-куда? Я хорошо разбирался в географии и поэтому никак не мог понять, причем тут Афганистан? Нищая страна в гористой местности.  Наверное, Серега, что-то перепутал. Плана обкурился и, перепутал.
Но уже через несколько месяцев, в декабре, я пойму, что он имел ввиду…
Пришло письмо от моей любимой Наташки. Она писала, что скоро приедет ко мне в гости. Познакомился я с этим ангелом, около года назад.
...Всех третьекурсников нашего техникума, отправляли на практику. На строительство тепловых и атомных электростанций. По всему Советскому Союзу.
Многие мои однокашники, любыми способами, пытались остаться поближе к дому. Поближе к мамке. Я же, напротив, хотел уехать как можно дальше. Страну посмотреть.
Мое желание сбылось...
...Невзрачный аэропорт "Быково". Я, в составе группы из пятнадцати человек отправляюсь в Оренбургскую область. В край пуховых платков. В Новоорский район. В поселок Энергетик, который находился на реке Урал. Нам предстоит строить Ириклинскую ГРЭС.
Страшновато конечно, ведь я ни когда не уезжал из дома так далеко. Но со мной летит мой лучший друг Мишка. А с ним - мне море по колено...
Михаил родом из соседнего поселка. Там находится большая узловая железнодорожная станция. Люди живущие в поселке - бедовые. Промышляют в основном охотой. Точнее браконьерством. В каждой семье по несколько стволов, естественно  не зарегистрированных. Также, народ занимается грабежами проходящих мимо железнодорожных составов. А чё они здесь ездят?
 Подростки в поселке, играют в войну с настоящими ружьями. Не боись, говорят они, мелкая дробь через телогрейку не пробивает.
 Любимой забавой местной молодежи являются кулачные бои. Когда дерутся человек сто на сто, держа в руках колы и штакетины – страшно смотреть. Кажется, что сейчас будет гора трупов. Ан нет. Много побитых, покалеченных, но все живы. Даже странно. Однажды, я да же принимал участие в таком мероприятии. «Удовольствие», надо сказать, нереальное...
Михаил обычный парень, но в нем, есть какой-то не сгибаемый стержень. Он смелый, решительный, отчаянный. Но справедливый. Позже, когда я попадал в трудные ситуации, всегда вспоминал Мишу, и думал, а как бы он поступил на моем месте. Мне сразу становилось легче, я знал, как надо действовать. Для меня, он был примером во всем...
Миша изумительно играл на гитаре и обалденно пел. Все знакомые девчонки были без ума от него. Ну а Миша был однолюбом. Его музой являлась девушка Оля, и ни что не могло его поколебать...

Небольшой винтовой самолет АН-24 трясется и проваливается в какие-то воздушные ямы. Полет мне кажется бесконечным. Через несколько часов болтанки, мы в Новоорске. Бардачный городок. Едем дальше. На улице испепеляющая жара под сорок. Пыля, автобус несет нас по грунтовой дороге. Кругом выжженная степь. Господи, куда мы попали?
Наконец-то, мы у цели. Но радости почему-то нет.
Нашу группу селят в маленькой обветшалой общаге, которая располагалась рядом со стройкой. Сам же поселок, находился чуть дальше.
Толстая прыщавая тетка, похожая на алкашку выдала нам белье. «В поселок по одному не суйтесь, убьют, - озираясь по сторонам, как то испуганно говорит она. Там идет настоящая война». «Какакая еще война?» - переспрашиваем мы.
Тетка собрала нас вокруг себя в кружок и, брызгая слюной начала рассказывать страсти-мордасти. От неё мы узнали, что войну, с переменным успехом, ведет поселковая молодежь с приезжими строителями. Зимой, когда стройка замирала, местные парни гоняли командировочных, которых оставалось на стройке совсем мало. Ну а по весне, в поселок приезжало около тысячи здоровенных мужиков-монтажников. С Украинского города Краматорска, что в Донецкой области. Себя они гордо называли «Рексами». Монтажники ставили поселок нАуши. Во время массовых драк и побоищь, в ход шло всё. И прутья арматуры, и велосипедные цепи, и молотки, и заточки.
Разливали толпу, водой из пожарных машин. Иначе ни как...
 Да, дела. И нахер надо было сюда ехать? Говорила же мне мать, чтобы я дома оставался. Зря не послушал.
Два первых дня, мы жутко боялись выходить на улицу. Торчали в гребаной общаге. Спасал только радиоприемник. В Оренбуржье, я впервые узнал, кто такие радиохулиганы. Здесь их было превеликое множество. Эх, что же они вытворяли...
На третий день, набравшись храбрости, мы кучей пошли в поселок. В универмаг. А что там делать то? А то. Купили по раскладному ножу «белка». Если будут убивать, резонно рассудили мы, то захватим с собой на тот свет кого-нибудь...
Слава Богу ножи не понадобились. Вышло так, что не местные, не хохлы не воспринимали нас как врагов. И те, и другие называли нас «москвичами». Мы противились, объясняли, что живем от Москвы в ста пятидесяти километрах и не имеем к ней никакого отношения. Да все без толку, «москвичи» и все тут. И украинцы и местные, в итоге оказались хорошими парнями, со многими мы подружились. Постепенно, вокруг нас образовалась большая веселая компания. Всеобщим любимцем был, конечно же, Миша, а местные девчонки ссали паром, когда он пел свои задушевные песни...
Но иногда случались и тяжелые денечки. Это когда заканчивались деньги и мы оказывались на мели. В один из таких дней мы сидели в общаге и тупо играли в карты. Очень сильно хотелось жрать. Сизари с чердака, уже  надоели. На вид вроде толстые, а разделаешь, одни кости.
Рядышком под окном бегала и резвилась стайка бродячих собак. Немного подумав, я подал умную идею. Надо поймать одну из них и приготовить на ужин. А что, в моем родном городке, у бывших зеков, собачатина считалась излюбленным лакомством. Как обычно бывало: на вино денег наскребли, а закуска… да, вот же она, хвостом виляет. Пол часа делов, и  целое ведро ароматного жирного мяса варится на костерке. Зеки уверяли, что оно обладает целебными свойствами и очень полезно, особенно для больных туберкулезом...
Жил у нас в городе странный парнишка – горбун. Внешне, походил он, на Квазимодо. Был паренек из неблагополучной многодетной семьи. За недуг, родня ненавидела мальчишку. Не смотря на ужасный вид, был он добрым и безобидным. Все называли его "Шкипер", наверно за то, что целыми днями он просиживал на речке с удочкой и ловил пескарей, что бы хоть как-то прокормиться. Жил мальчонка  на чердаках и в подвалах. Как-то зимой, когда было совсем холодно и голодно, горбун прибился к стае бродячих собак. Они его приняли. Постепенно, Шкипер стал их вожаком. Слабых и больных псов он поедал, сильных – подчинял своей воле. Стоило только Шкиперу посмотреть в глаза любой псине, как та начинала жалобно скулить и поджимать хвост. Даже злобные овчарки, учуяв его, начинали выть и трусливо приседать. Но судьба нашего  Маугли была трагичной. Однажды зимой, а кочегарку, где  ночевал горбун, забрели пьяные отморозки. Ради смеха они долго били и издевались над пареньком,  затем забили несчастного насмерть. Лопатами. Изуродованное тело бросили в топку. А чё он тут…
От моей идеи - сожрать собаку, ребята отказались. Решено было идти к казахам, стойбище которых находилось в нескольких километрах от поселка и своровать там овцу. Мы быстро, туда-назад.
Затея оказалась глупой, если не сказать больше. Нас быстро вычислили. Если бы не лесопосадка, рядом со стойбищем, в которой, убегая, мы спрятались. Озверевшие казахи на лошадях, порвали бы нас на куски…
Вот так мы и жили. Было очень интересно. Практика шла как положено.
 Но вот однажды, в толпе девчат я увидел красивую незнакомку. Меня потрясли ее огромные зеленые глаза. Мы неотрывно смотрели друг на друга, в горле пересохло, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Со мной еще такого не случалось. Звали незнакомку Наташа. В этот же вечер я признался ей в любви. Любовь оказалась взаимной. С этого момента я проводил с ней все свободное время. Это были незабываемые дни...
Расставание было тяжелым. Я пообещал Наталье, что мы обязательно поженимся, как только я разгребу дела дома. Я этого хотел на самом деле. Но как обычно случается, дома ждала куча проблем, то одно, то другое. Свадьба все откладывалась и откладывалась. В конце концов меня забрали в армию. Родину защищать...
И вот спустя несколько месяцев, моя любимая едет ко мне, я снова увижу ее...
Всю неделю перед приездом Наташи я старался ни в коем случае не получить взыскание. И надо ж было такому случиться, как раз в пятницу вечером - «залет». Вдобавок, я огрызнулся на «рашпиля» и тут же попал в разряд «рецидивистов». Об увольнении не могло быть и речи. Всю субботу я умолял старшину отпустить меня хотя бы на КПП, к любимой девушке, которая приехала ко мне за тысячи километров. Но он был не умолим. В слезах Наташа целый день прождала меня у ворот части. Встреча, о которой мы так долго мечтали, не состоялась. На следующий день она уехала.
Прошло какое-то время. Письма от любимой стали приходить все реже и реже. Летом она поступила в институт и уехала в другой город. Как-то не заметно связь прервалась вовсе. Вот так грустно все закончилось.
А может это и к лучшему…


...Незаметно пролетело пол года. Наступила осень. В Ленинграде было на редкость сухо и тепло. Старшины уже не казались нам такими страшными, а учебка стала родным домом. Но ни чего не поделаешь, скоро нас отправят на флот. У курсантов чемоданное настроение.
И вот, наконец, этот волнительный день настал. Но, что такое? Впервые, часть курсантов нашей школы, отправляют на Дальний Восток. На Тихоокеанский флот. А точнее на Камчатку. И как ни странно, я в этом списке.
 Я в растерянности, толи радоваться, толи огорчаться. И вообще, какой там, на Камчатке, может быть флот, какие лодки. Там наверное мороз, снег и чукчи на оленях ездят? Но знакомый мичман подбодрил: не бзди, это самое красивое место на земле, да и климат там мягкий, намного лучше чем на Кольском полуострове. Так  что, считай - тебе повезло...
Матросов на Ж/Д вокзал свозили с разных учебок Балтфлота. К перрону подогнали состав из обычных пассажирских вагонов. В каждый плацкарт запихнули по десять человек. Шестеро должны были спать на обычных полках, трое - на полках для чемоданов, а десятый на коробках с сухим пайком, которыми заставили весь пол в плацкарте. Это был кошмар. Чтобы не одуреть, нам приходилось постоянно меняться местами...
Состав шел вне плана и вне расписания. Стоял в непонятных тупиках, пропускал попутные поезда. Что тут делать? Да ни чего. Только болтать и жевать сухпай. Сначала в ход шло самое вкусное: колбасный фарш, печеночный паштет, рыбные консервы. Вместо хлеба ели галеты с тмином. О, как же я их возненавидел. Когда вкуснятина закончилась, перешли на кашу с мясом, лохматого года выпуска. Содержимое банок было спрессовано до такой степени, что даже нож не лез. Приходилось предварительно кидать банки в топку печки, которую постоянно топил проводник.
За окном мелькали города и деревни, менялись пейзажи и погода. Переговорили, казалось бы, обо всем, и лишь одна тема не заканчивалась. Ну конечно о бабах...
Было мне тогда, лет четырнадцать. В соседнем подъезде, на втором этаже жила странная женщина. Соседи звали ее Валя. Когда она проходила порхающей походкой мимо дома, бабки на скамейках начинали злобно шишикать ей в след, что-то бурно обсуждая. Одевалась Валя как-то не обычно. Несмотря на свои тридцать лет, носила она цветастый легкий сарафанчик, который облегал ее стройную фигурку, белые носочки в полосочку, похожие на детские сандалики, две косички с большими белыми бантами. Сзади, она была похожа на школьницу. Завидев мальчиков, играющих во дворе, Валя мило улыбалась, хлопая своими длинными ресничками и повиливая попкой, будто бы спешила дальше. Ну а мы стояли как парализованные и, смотрели ей в след. В груди что то щемило, непонятная дрожь пробегала по всему телу, где-то внизу, в трусах, что-то шевелилось.
 Все чаще и чаще мы стали ждать момента, что бы увидеть это чудо. Мы сидели на скамейке, у ее подъезда как воробушки на заборе. Мы не могли думать ни о чем, кроме неё - Вали...
Однажды, играя у дома, я машинально взглянул на заветное окно. Вот это да. Валя стояла в красивом халатике и, улыбаясь, смотрела вниз, прямо на меня. Я остолбенел. Сердце заколотилось часто-часто. Ребята тоже перестали играть и уставились туда же, куда смотрел я. Валя показала нам большую шоколадку и поманила рукой. Ни чего не соображая, мы зашли в подъезд. Поднялись на второй этаж. Дверь в квартиру была слегка приоткрыта. Мы робко зашли внутрь. В небольшой комнатке было чисто и очень уютно. На стенах висели бархатные коврики с нарисованными оленями, на трюмо стояли фарфоровые фигурки слоников и лебедей. Сквозь затуманенное сознание, я почувствовал сладковатый, не обыкновенно приятный запах. Я не мог понять, что это такое. Ни когда больше я не встречал такого запаха. Он одурманивал.
Валя усадила нас на мягкий диванчик, села рядышком и стала щебетать о какой-то ерунде. У меня в глазах все плыло. Валя слегка прилегла, запрокинув руки за голову. Как-то незаметно, само собой, мы стали гладить ее ноги, поднимаясь все выше и выше. Сам собой, развязался тонкий поясок ее шелкового халатика. Тетя Валя оказалась совсем голенькой. Шесть дрожащих ручонок гладили, мяли, щупали ее нежное тело с ног до головы. Закрыв свои карие глаза, Валя лежала неподвижно. Трудно сказать сколь это продолжалось. Не помню, как я оказался на ней. Со спущенными штанами. Валя слегка раздвинула ноги и, я ощутил неведомое до селе чувство. Мне показалось, что я, с головой, окунулся во что-то не понятно-приятное, теплое, липкое, скользкое, влажное. Несколько секунд и, все тело не управляемо задергалось в конвульсиях. Я улетел на небеса. Пришел в себя, когда на Вале лежал мой товарищ...
 Еще долго мы взбирались на нее, по очереди меняя друг друга.
Стало смеркаться. Пора было идти домой. Валюша, насовала нам в карманы конфет, и ласково теребя по макушкам, проводила до лестницы. Когда я вышел на улицу, мне вдруг показалось, что мир окрашен совершенно В другие краски. Более яркие и какие то сочные. Хотелось петь. Я чувствовал себя абсолютно счастливым. С этого дня мы стали ходить к тете Вале регулярно...
 Потихоньку, круг гостей стал расширяться, и это не могло остаться не замеченным. Нас застукали. Родители устроили грандиозный скандал. От нас требовали рассказать обо всем, нещадно лупили, не пускали гулять. Но ребята молчали как партизаны. Через некоторое время шумиха утихла, но к Вале мы больше не захаживали. Остались только приятные воспоминания о неповторимых встречах...


..А поезд все мчался в неведомую даль. Мы пересекали всю нашу необъятную страну по диагонали, из конца в конец. Проехали гигантский мост через Волгу, миновали Уральский хребет, а вот и она - Сибирь. Где-то недалеко от этих мест я родился...
В середине пятидесятых, страна переживала индустриализацию. Молодежь уезжала на комсомольские стройки, поднимать целину, осваивать Север. Мою мать занесло в Кузбасс, точнее в Кемерово, молодой строящейся город. Там она и познакомилась с моим будущим отцом, отъявленным бабником и гулякой. Как мать смогла охмурить его, остается загадкой. Но даже после моего рождения, отец не прекратил свои похождения, а наоборот: по мимо всего прочего, стал пить и колотить мать. По утрам он просил прощения, а вечерами все повторялось вновь и вновь. Когда мне не исполнилось и пол года, мать не выдержала. На скорую руку она собраля вещи, схватила меня в охапку и уехала к своей матери. В Подмосковье.
Когда я подрос, то страшно комплексовал по поводу своей безотцовщины. Я не мог понять, почему батя, за столько лет, не разу не появился. Ведь внешне, я - копия он. Неужели он такая паскуда? Обижался я и на мать, что ради меня, она не могла потерпеть. Ну подумаешь, побил. И лишь много позже, мне стало понятно, что мать, просто спасала меня, перечеркивая свою жизнь...
А тем временем проезжаем Иркутск, Улан-Удэ, Читу. Жуткое убожество. Как здесь люди живут?
Очередная остановка ночью. Стоим на запасных путях недалеко от Хабаровска. Все крепко спят. Кроме одного человека – Вити Борового. Он высокий, крепкий парень с Черниговской области, мы с ним из одной бывшей роты. В учебке он «рвал жопу», что бы остаться "рашпилем". При старшинах, укорял ребят из Одессы, Донецка, Харькова, что те не знают мовы. Доказывал «рашпилям», что он - настоящий хохол. Шестерил по черному но, результат оказался нулевым. И вот мы в одном вагоне, едем на восток.
Сквозь ночную мглу, Витя видит, что на цистерне, которая стоит рядом написано «ВИНО». ???  Потихоньку, он обулся. Вышел на улицу. Точно – «ВИНО». Витя забрался на верх, сорвал пломбу и, открыл крышку. Ес, но самое.
 Через пол часа, в нашем вагоне, было наполнено все, что можно, мутной сладкой жидкостью. Хорошо, что через несколько минут, грузовой состав, громыхая сцепками, укатили. А то бы быть беде. Ну а у нас, началась гулянка.
 С начала показалось, что вино без градусов, сладкое больно. Но потом, ударило так, будто обухом по голове. Начались пьяные «базары», типа: «...ты меня уважаешь?» Слово-зАслово, хером пОстолу и, началась драка. Кто кого бил, понять было не возможно. Когда из штабного вагона прибежал сопровождающий офицер – капитан третьего ранга, все было кончено. В вагоне стоял ужасный запах пойла, все и всё было в крови. Пьяные вУсмерть матросы, в порванной нАпроч одежде, валялись всюду в неимоверных позах. Только Витюля был трезвым как стёклышко. Он вообще не переваривал спиртного.
 Офицер немного попричитал, да и ушел восвояси. А чего он мог сделать? Да ни чего.
Похмелье было страшным, голова раскалывалась на части. И только у Вити была припрятана заначка. Ребята выстроились к нему в очередь как на прием к доктору. С важным лицом Виктор наливал сто граммов больному и, кричал следующего. Не думал я тогда, что дорога судьбы меня еще сведет с этим хлопцем...
Мрак, наш эшелон в пути уже четырнадцать суток. Но ни чего, этот кошмар скоро должен закончиться. Скоро Владивосток...
Приморский край. Мы медленно проезжаем мимо солдат стройбатников, которые ремонтируют железную дорогу. На них жалко смотреть. Одеты они в устаревшую довоенную форму и выглядят ну как пленные, в кино. Вот это  защитнички, мать её ети.
В окно кто-то бросает им коробку с консервами. От удара коробка рвется и, банки разлетаются в разные стороны. Солдатики набрасываются на них как звери. Следом летят коробки из других вагонов. Ещё и ещё. Сегодня у бедолаг будет праздник. Поедят.
А вот и Владик. Несмотря на начало ноября, стоит отличная погода. Красивый город расположился на крутых склонах прибрежных сопок. По всему чувствуется, что это военно- морская крепость. Все пропитано тем, что рядом враги.
 Прямо в центре города, в бухте, стоят огромные военные корабли. Вот это даа...
Тех, кому предстояло продолжить путь на Камчатку, отделили и расположили в «полуэкипаже» - сортировочном пункте Тихоокеанского флота.
Это было круто. Ни кто нас здесь не кантовал, ведь мы отслужили уже целых шесть месяцев. А кругом, бегали перепуганные салаги.
 Я сидел на скамейке и чинно курил. Мимо, два красавца морпеха, под два метра ростом, широкоплечие, сухие, с суровыми лицами, в ушитой черной форме, в коротких сапожках, со штык-ножами на ремне, гнали в столовую группу призывников. Новобранцы были высокими, но худыми, видимо только через какое-то время им предстояло стать похожими на сопровождавших их красавцев. Вдруг, один молоденький паренек замешкался в дверях. Я ошалел от реакции морпеха: он резко подпрыгнул и, в сумашедшей растяжке, со всей силы, ударил парнишку ногой в спину. Между лопаток. Бедняга куборем влетел в зал столовой, сгребая столы и стулья на своем пути. Даа, этим юношам предстояло служить в «сказочном» месте, на острове Русский, что находился в нескольких километрах от Владивостока. В УКОППе старшины часто пугали нас: «...вот будете плохо служить, отправим вас в Кронштадт, там узнаете, где раки зимуют». И мы верили им. И боялись.  Но лишь здесь я узнал, что Кронштадт, просто ни что, по сравнению с ужасами острова Русский...

К причалу Владивостокского морпорта подошло огромное пассажирское судно – теплоход под названием Советский Союз. Его размеры впечатляли. Когда-то этот пароход был немецким и назывался то-ли "Третий Рейх", то-ли "Адольф Гитлер". Вот на этом исполине мне предстояло провести пять суток по пути на Камчатку. Его интерьеры и внутренние убранства поражали своим великолепием. В коридорах многочисленных палуб можно было заблудиться. А главное – специфический приятный аромат, ни-то деревом, ни-то коврами. Так пахнет только на кораблях...
Наконец-то отдали швартовы. Мы вышли в открытое море.
Ночь. Тишина. Океан. Дух захватывает. Проходим знаменитый пролив Лаперуза. Слева - остров Сахалин. Справа - японский остров Хоккайдо. Где-то слева, на нашем берегу, есть маяк, но его ни черта не видно, полная мгла. Справа же, вспыхивает мощный пучок яркого света. Это работает японский маяк. Разница - на лицо. Но это временно, все равно мы их(капиталлистов) догоним и перегоним. Так товарищ Брежнев говорил. На XXV съезде...
 Утро следующего дня. Отличная погода. Перед носом корабля, играя и выпрыгивая, мчится стайка дельфинов. Красота.
Идем вдоль Курильской гряды. Из воды торчат небольшие острова, поросшие лесом. Они кажутся безжизненными и лишь на некоторых из них виднеются шарообразные антенны. Наверное, это ракетчики или погранцы. Не спят. Службу несут. Интересно. А ведь когда-то эти острова были не нашими...
В сорок пятом году, когда Япония капитулировала, и на Курилы высадились советские войска, произошел забавный случай. На одном из островов, в казармах и блиндажах, в одно и то же время, то загорался, то гас свет. Что за фантастика? Наши солдатики пошли по электрическому кабелю но, тот уходил глубоко в землю.
 Включения и выключения продолжались несколько месяцев. Как же быть? Что делать? Пришлось вызывать профессионалов с западного фронта. Обшарив весь остров, разведчики обнаружили хорошо замаскированный бункер с дизель-генератором, в котором трудились двое японских солдат. Они работали как роботы. Выполняли поставленную перед ними задачу и понятия не имели о том, что война давным-давно закончилась. Идиоты. Ну что с них возмёшь?
...Слева, нескончаемая череда островов, справа бескрайний океан. Лепота!
Вдруг, где-то вдали, на горизонте, появилась небольшая серая точка. ??? Точка быстро приближалась. Ещё не много и, она стала принимала очертания корабля. Военного корабля.
 Люди, гулявшие на прогулочной палубе, сбежались к фальшборту. Черт. Это оказался японский сторожевой корабль. Он подошел совсем близко и лег на параллельный курс. Корабль был красив и страшен одновременно. Японский флаг: белое полотнище с красным кровавым кругом, показался мне пугающим. И отвратительным. Я впервые увидел вражескую махину так близко и отчетливо. В ней чувствовалась гигантская мощь.
На сторожевике не было видно ни одной живой души. Казалось, что эта адская машина, прёт сам по себе. Как летучий голландец.
Вдруг, артиллерийские башни зашевелились. В нашу сторону стали поворачиваться длинные стволы пушек. За тем, орудия приходили в исходное положение. А потом опять направлялись на нас. Наше огромное корыто, показалось мне, беззащитной коровой перед этим стальным хищником...
Психическая атака продолжалась минут двадцать. Неожиданно, японец врубил двигатели на полную мощность и, взяв чуть правее, стал быстро удаляться. Вскоре, он исчез вовсе. Мы облегченно вздохнули. Даа, косые совсем обнаглели...
К вечеру погода резко ухудшилась. Начался сильный шторм. Потихоньку стала ощущаться качка. Казалось, что наш корабль проваливается в огромную яму, а потом, так же медленно поднимается вверх. Меня начало тошнить. Через час, я нещадно блевал стоя на коленях возле унитаза. А пароход качало все сильней и сильней. В эти минуты, я думал только об одном: «...какой нахрен из меня моряк, если я в первый же шторм так жидко обосрался». Утешало только то, что влежку валялась примерно треть всех матросов. Значит, я такой не один. Хотя других пацанов, охватила необъяснимая эйфория. Они радостно бегали из каюты в каюту и, постоянно что-то жрали...
Так прошло трое суток. Наконец-то шторм стих. Я обессиленный вышел на верхнюю палубу  и обнаружил, что климат резко поменялся за эти дни.  Мы упорно двигались на север.
 На пятые сутки, мы прибыли в пункт назначения...



...Камчатка. Она встретила нас не приветливо. Стоял плотный холодный туман. Видимость была в несколько метров. В нижней части не большого парома, куда нас перегнали, было душно и зябко. Неказистая железная посудина как то надрывно затарахтела, задергалась и куда-то поплыла...
Из четырех флотов Военно-Морских сил Советского Союза, самым большим и мощным был Северный. Он превосходил по всем параметрам остальные три, вместе взятые. Тихоокеанский, занимал почетное второе место. Черноморский флот был чисто показным. Ну а Балтийский(Дважды Краснознамённый) – обыкновенным лягушатником. От последних двух, толку не было абсолютно ни какого.
Самым значимым соединением Краснознаменного Тихоокеанского флота являлась вторая флотилия, состоящая из четырёх дивизий атомных подводных лодок(8-ой, 10-ой, 25-ой и 45-ой). Дислацировалась вторая флотилия на Камчатке. В местечке, со скромным названием: "поселок Рыбачий".
 Распологался Рыбачий, в северной части бухты Крашенинникова, которая в свою очередь соединялась проливом с гигантской Авачинской бухтой(губой).
 Американцы, с восхищением и страхом называли эту базу: «Осиное Гнездо». Именно в этом легендарном месте, мне предстояло нести дальнейшую службу...
На плацу штаба флотилии, всех вновь-прибывших, раскидали по разным дивизиям.
 Надо сказать, что у любого надводного корабля или дизельной подлодки есть толь один единственный экипаж, а вот у атомной подводной лодки - их два. Они поочередно сменяют друг друга...
Мы, человек сто, уныло плетемся к штабу 8-ой дивизии. Нас встречает элегантный офицер важного вида – капитан второго ранга, с красивой, безупречно выбритой черной бородкой "эспаньолкой". Он похож на белогвардейского офицера из старых фильмов. Это помощник начальника штаба дивизии. «Кто умеет обращаться с печатной машинкой? – громко спросил он. Повторяю вопрос еще раз: кто умеет обращаться с печатной машинкой?»  Тишина. Вдруг, «...я уумею»,- робко пролепетал Васёк – парень из моей бывшей роты. «За мной»,- приказал офицер, и они скрылись в здании штаба...
Забегая вперед, скажу, что спустя несколько месяцев, я вновь встретил Василия. Его было не узнать. За относительно короткое время, он стал настоящей «штабной крысой»: отпустил густые усы, отрастил пышную шевелюру, наел животик, на модно ушитой форме теснились значки и жетоны. Казалось, будто передомной стоит старый-старый мореман, каторый из походов просто не вылазит. Василий держался вальяжно и надменно, ведь через его руки проходили бланки увольнительных. А так же, был доступ к печати дивизии. Офицеры и мичманы, желающие получить внеочередное увольнение в город, шли к Василию на поклон, занося разнообразные презенты. В основном спиртное и сладости. Это, его и сгубило.
Однажды, Вася пропал. Его долго искали. Но не могли найти. Вдруг, кто-то обратил внимание, что его кабинет, заперт изнутри. Взломали дверь.   ...на рабочем столе горела лампа. Рядом, стояла початая бутылка со спиртом, графин с водой, кулек конфет. Василёк, лежал на полу. Мертвым.
 Позже выяснилось, что спирт, который ему принесли, оказался не питьевым. Синтетическим. Вот так-то.
В сопроводительных документах, на печальный груз, всегда пишут одно и тоже: «..погиб при исполнении…». И, наверное, это правильно. Хотя большинство военнослужащих, гибнет нелепо и по глупости. Вот яркий пример:
 Подводная лодка недавно вернулась из автономного плавания и, стоит у пирса. Вечер. На борту лишь вахтенные. Остальные члены экипажа в казарме, как положено. Но, у «годков» поспела брага. И они остались ночевать на корабле.
 В десятом - кармавом отсеке, ребятки пьют целебный напиток и чинно режутся в картишки. Одним словом балдеют. Вдруг, раздается страшный вой. Что это? Что случилось?
А это молодой лейтенантик, только что прибывший на флот после училища, дежуря на центральном посту и балуясь аппаратурой, случайно нажал кнопку подачи воздуха высокого давления.  Смотрит лейтенант, как дурачек, то на кнопочку, то на лампочку и не поймет, как же все это выключить. А тем временем, отсек все надувался и надувался воздухом высокого давления. Те из ребят, что были попьянее, с перепугу, полезли вниз, в трюм. Те же, что «поумней»(два придурка), стали пытаться выбраться наружу. Выход в соседний девятый отсек был отрезан, переборочную дверь придавило воздухом. Надо пробовать выйти через верхний люк, ведь он закрыт только на защелку и открывается наружу.
 В этот момент, ребята совершенно забыли об инструкции, в которой ясно и четко сказано: «...никто не имеет право покидать аварийный отсек без приказания...», а ведь любая инструкция написана кровью.  Парни долго били кувалдой по защелке, пока тяжеленный люк резко не отворился. Бедолаг выплюнуло из отсека со страшной силой. Будто пробку из бутылки с шампанским.
Верхний вахтенный (дежурный матрос с карабином, у трапа корабля), услышал сильный хлопок. Затем, два громких шлепка о воду.
Прибывшие по утру водолазы, достали со дна возле пирса, пару искалеченных трупов. Парням явно не повезло. Ну а тем ребятам, что уползли со страха в трюм, подфартило больше. Они отделались, всего лишь легким испугом.
 Незадачливого же лейтенанта, перевели в другой экипаж. Для прохождения дальнейшей службы.
А что он, виноват что ли?

...Нас завели в казарму. Я обомлел. Бардака, который там творился, я не видел ни когда в жизни. Даа, это вам не учебка, с ее чистотой и лоском.
 На втором этаже мрачного помещении было довольно прохладно, если не сказать холодно(это неизлечимая болезнь полуострова). Свет приглушен. Накурено было так, что хоть «топор вешай». Обшарпанные стены. Дощатый облезлый неровный пол. Обросшие мрачные люди одеты кто во что. Кто то в синее трико, кто то в черные телогрейки, кто то в старые бушлаты, кто то в волосатые шинели, кто то в непонятные безрукавки из овечьей шкуры. На ногах народа виднелись кожанные тапочки и стёганые бурки. Кто то спал, кто то играл в карты. Где то в углу бренчала гитара. В дальней части казармы, прямо в проходе, крутили кино. Вместо экрана, висела натянутая простыня.
??? На нас ни кто не обращал ни какого внимания.
А что делать то?
Вдруг, откуда не возьмись, возник долговязый чувак с недовольной мордой. Он шустро завел нас в баталерку(кладовка). «...так, быстро раздеваемся. Быстро-быстро. Парням скоро на дембель, а им одеть нечего...», - приговаривал он.
Буквально через пять минут, мы опять стояли в том же коридоре но,  уже в изрядно поношенной одеженке. Звали этого ухаря - матрос Дьяченко. Сволочью он оказался редкостной. Хорошо хоть, что на тот момент, служить ему оставалось только пол года. Даа, подобных экземпляров я не встречал больше ни когда.
Эта тварь была родом из Новосибирска. Из семьи толи академиков, толи профессоров. Не понятно, как уважаемые люди могли вырастить такую гниду.
Форму, снятую с молодых, он продавал или менял. Воровал всё, что плохо лежит. Экипажный катушечный магнитофон "Камета" прОпил. Даже новые занавески из столовой, он стырил и порезал на дембельские трусы. Офицерам  постоянно хамил и дерзил. На службу "забил болт", большой и толстый. Обычно, для того что бы сдать проштрафившегося матроса на гауптвахту, нужно было преподнести коменданту гарнизона какой либо презент. Три литра спирта например. Этого же урода, не брали ни за что.
Как правило, утром на зарядку бегут только "караси". Остальные встают к завтраку. Ну а наш дорогой Дьяченко спал строго до обеда.
Как-то раз, дежурным по части, заступил молодой лейтенант. По фамилии Ревазов. Парень внушительных размеров, видимо серьезно занимавшийся штангой или тяжелой атлетикой. Он решил положить конец этому бесприделу. Дежурный Ревазов подошел к кровати оборзевшего матроса и громко скомандовал: «Падъём!!!»... Дьяченко нехотя высунулся из под одеяла и, сонно пробормотал: «...харошь арать, лейтенант. Лучше мой *** поссать отнеси». Офицер взревел от негодования. Резко содрал одеяло, схватил матроса захибОт и, потащил в умывальник. Бедный Дьяченко завизжал как поросёнок, задергался как червяк но, все-таки умудрился выскользнуть из рук штангиста и, бросился бежать в сторону дневального. Через пару секунд, озверевший матрос, уже нёсся с оголенным штык-ножом на изготовку, в сторону офицера, и истошно кричал: «...парежу скатину!!!»
Здоровенный  Ревазов, вначала ошалел. Потом, как то встрепенулся и, бросился наутек.
 На нас, "салабонов", это произвело удручающее впечатление. После произошедшего, мы стали бояться этого придурка еще больше.
После дембеля, Дьяченко не доехал до дома.  Застрял в городе Братске. Там его видели знакомые ребята. В Братске он бичевал и забавлялся тем, что отлавливал едущих транзитом морских офицеров и со своими дружками избивал их.
Через какое-то время, в нашу часть пришла бумага, из которой мы узнали, что этот ублюдок осуждён и приговорен к расстрелу. За убийство милиционера. Ну что ж, собаке - собачья смерть...


...Группа гидроакустиков экипажа, в которую я попал, состояла по штату из семи человек. В неё входили: командир группы – старшего лейтенанта Жукова, три мичмана – Громов, Пчелин, Ефременко и три срочника, двое из которых демобилизовались, а к оставшемуся - матросу Алексееву, добавили меня и …Витю Борового.
Сережа Жуков - грузный мужик среднего роста, с обрюзгшим лицом и кожей нездорового серого цвета, с крупными карими глазами. Он оренбуржец. По характеру, покойный как танк. Помешан на электронике и всем тем, что с ней связано. У Сережи тяжелая патология – он может часами сидеть уткнувшись в свои схемы, а потом глядь - старлей спит. Разбудить его было очень трудно, практически невозможно. Командир корабля знал обо всём, но скрывал информацию о болезни Сергея, так как тот являлся профессионалом высокого класса.
Мичман Громов из Чувашии. Но почему-то, с лицом древне-греческого воина. Он сухопарый, серьезный, самовлюбленный, не много капризный тип. Больше себя, любит толь жену Женечку, которая бесподобно готовит блинчики. Зовут его Валера. Так же, как и мичмана Ефременко. Худощавого сибиряка, высокого симпатичного парня, убежденного холостяка и Казанову. Третий унтерофицер - мичман Пчелин. Из Подмосковья. "Землячок». Он плотно збитый, крепкий, рыжеволосый боровок с голубыми не моргающими глазами. Не много "тормознутый". Хотя, это не помешало ему, выбить мне зуб. Но, об этом позже...
Матрос Алексеев, по имени Алексей – невзрачный, среднего росточка паренек, с белой-белой кожей и, белыми-белыми волосами. Человеком он был не плохим. Коробило только его кредо: "и нашим и вашим за копейку спляшем". Ну а Витя Боровой, я уже о нем рассказывал, жил по принципу: "в жопу, всегда легче пролезть одному, нежели вдвоем". Поэтому, делал все, в одиночку и втихаря. Умудрился даже, за время срочной службы, съездить в отпуск,  два раза. Когда другие, и об одном не мечтали...
Экипаж состоял из ста двадцати человек. Половина личного состава - офицеры и мичманы. Вторая половина - старшины и матросы. Даа, каких национальностей тут только не было: и русские, и украинцы, и белорусы, и молдаване, и прибалты, и татары, и башкиры, и удмурты, и чуваши. А так же грузин, цыган и, даже узбек – кок Алик.
Не смотря на то, что Алик отслужил на тот момент два с половиной года, изъяснялся по русски он крайне плохо и был чудным до неприличия. Одногодки не воспринимали его всерьез, подсмеивались над ним. Называли его то "чуреком", то «урюком». Ох и хвастун же он был. В хорошем настроении, Алик собирал нас, "молодых", вокруг себя и, травил байки. Рассказывал нам, как он "быль в отпуск". "Ф Ташкэнт". Как "красывый-красывый дэвушкэ, в каротнкэй-каротнкэй юбачка, брасалсь иму на шэй". Как "дом, он свариль пловь". "Пловь красний, пловь белий". "Лучшь мамашки". И тем самым просто "удэвиль вся ротственикь".
Рассказывал он, одно и тоже, каждый день, по несколько раз. По началу, мы внимательно слушали этот бред, но потом, немного осмелели и стали мягонько подкалывать его. На что Алик начинал как то смешно злиться и ругаться: «...щась будм дэлат нэмношка балшой приборка». Мы переспрашивали его: «..Алик, так немножко или большой». Он злился еще сильнее и кричал: «...нэмношка балшой...»
 Но, проходило пол часа, Алик остывал и, караван рассказов продолжался вновь...

...Командиром экипажа был капитан первого ранга Герасимов. Худощавый мужчина, небольшого роста с вечно гноящимися воспаленными глазами. За тщательно выбритые усики, в виде тонкой полоски над верхней губой, его прозвали "чилим". Это что-то вроде морского рачка. Он почти ни когда и ни с кем не разговаривал. Очень редко, смотрел кому либо в глаза. Ну а если уж на кого посмотрел, то становилось не по себе. Настолько взгляд его был пронзительным и колючим. Герасимов, и без того являлся человеком замкнутым, а после того, как к молодому лейтенанту, от него сбежала жена, кэп стал совсем нелюдимым. Если честно, мы побаивались его. Старались лишний раз не встречаться на его пути. Не знаю почему, но мне он напоминал странного и загадочного "капитана Немо" из сказочного фильма...

Утро следующего дна выдалось ясным и солнечным. Из окон казармы открывался великолепный вид на гигантский вулкан, с заснеженной вершиной. Казалось, что до него можно дотянуться рукой. Вверху, над кратером, висело светло-серое облачко. Неужели этот вулкан действующий? Потрясающе...
Во всей красе, я увидел и базу. Она была огромной. Поросшие кустарником склоны сопок были утыканы панельными  казармами и другими строениями (из кирпича здесь строить нельзя, так как это сейсмоопасный регион). По узким извилистым дорожкам в разных направлениях перемещались многочисленные отряды матросов в черно-серой форме. Издали, они напоминали гусениц, ползающих по траве. Мать моя родная, сколько же здесь народу!
В самом низу, где сопки сливались с заливом, у пирсов, стояли устрашающей формы субмарины. Их было несчесть. Почему-то, они показались мне морскими чудищами, заплывшими погреться и отдохнуть в тихую  загадочную гавань...
Базировались здесь, подлодки разного класса и назначения. Немного устаревшими считались длинные сигарообразные корабли вооруженные крылатыми ракетами. Их основной задачей, было уничтожение береговых объектов противника. Походы этих лодок длились как правило по году. Хотя на самом  деле, по месяцу у них уходило на переход туда-сюда и десять месяцев, они стояли на базе. У наших "братьев" по соцлагерю. Во Вьетнаме, Анголе, Йемене и т.д. Главное было одно, показать американцам и их сателитам, что мы не лаптем щи хлебаем.
 Ну а америкосы в тех краях, в отличие от нас, не жалея ни горючего, ни боеприпасов, и днем и ночью, пять дней в неделю, занимались боевой и политической подготовкой. По полной программ. Суббота и воскресенье у них отдых на берегу: рестораны, кабаки, телки-метелки. Нашим же морячкам, оставалось смотреть на все это пиршество в бинокли и довольствоваться суходрочкой.
 За то вьетнамцы, любили нас очень. За одну папиросину, могли привезти целую тележку бананов или ананасов. "Беломорканал", был для них, сильней любой анаши.
С этих автономок, ребята приходили все из себя: загорелые, в тропической форме, с кучей импортного барахла.  Мы им очень завидовали...
Были на нашей базе и многоцелевые подлодки. Вооруженные торпедами и ракето-торпедами. В их задачи, входили поиск и уничтожение надводных кораблей, а самое главное подводных лодок противника. Несмотря на небольшое водоизмещение, они имели абсолютно обтекаемую форму, развивали огромную скорость и при этом, мало шумели. За хищный вид и стремительность, их называли "щуками".
Я же, попал служить на крейсерскую атомную подводную лодку стратегического назначения. Эти испалины были оснащены баллистическими ракетами с ядерными боеголовками. Эдакие плавучие стартовые площадки. Нашей основной задачей было уничтожение городов-миллионников на территории США и их союзников.
 Были у нас на корабле и торпеды. Но скорее для самообороны. Хотя, две из них имели ядерный заряд и предназначались для удара по авианосцам или группам кораблей противника...
Так же, на нашей базе имелся один-единственный надводный корабль. Плавбаза. Это судно хоть и имело военную раскраску и маленькую пушку на носу, походило на обычный сухогруз. Это корыто предназначалось для доставки вооружений и провизии на лодки стоящие в зарубежных портах. Недавно, оно вернулось из очередного похода и стояло пришвартованным у причала. На плавбазе работала комиссия из военной прокуратуры. Шерстили прокуроры капитально. А поводом послужило вот что.
Во время перехода через Индийский океан, на борту, не выдержав издевательств, повесился молодой матрос. К счастью, его успели вынуть из петли и кое-как откачать. Придя в себя, матрос стал рыдать и кричать, что все равно жить не будет, что обязательно наложит на себя руки.
 Что делать? Как быть? Придумали. Решили до конца похода, приставить приглядывать за ним самого ответственного из старослужащих. На берег о ЧП естественно не доложили. Авось пронесёт. Тем самым усугубили ситуацию.
Следующей же ночью, матросик, улучив момент, бросился за борт. В океан.
 Не испугавшись, и не раздумывая, старослужащий прыгнул за ним. На корабле сыграли команду «человек за бортом». Но пока здоровенное судно остановили, пока развернули, пока туда-сюда, ребята исчезли из виду. Странно, но оказавшись в прохладной воде, молодой дрищь топиться раздумал. Крепко-на-крепко вцепился в своего спасителя. Так они и болтались на волнах, пока не рассвело. Утром их всё-таки обнаружили.
 Скрыть такое, от командования флотом, было уже не возможно. Шум дошел до Москвы.  Боевая задача была сорвана. Корабль вернули в базу.
Проверка прокуратуры была зверской. В результате, экипаж расформировали. Несколько человек посадили. Кого-то уволили. Кого-то разжаловали. Хорошо, что на атомных подводных лодках такого бедлама не было...

В дивизионной столовой я впервые узнал, что такое завтрак подводника. На столе стояли миски с медом с лепестками розы, с вареньем, со сгущенным какао, тарелки с сервелатом, печеньем, маслом, сыром, вареные яйца, творог, сметана, хлеб, сахар, чай, молоко. Поразило и то, что люди были абсолютно равнодушны к еде, так, вяло ковырялись и все.
Обед и ужин впечатляли не меньше. Одно сплошное мясо. Ни картошка с мясом, а мясо с картошкой, ни каша с мясом, а наоборот. Котлеты, по местному "шайбы", были такими увесистыми, что было не понятно как их можно съесть одному. К тазикам с красной рыбой, припраленной горчицей, ни кто даже не притрагивался. Больше всего мне понравились сказочной красоты и вкуса яблоки. Из Северной Кореи...
Медленно тащимся в казарму. После обеда, положен сон - «адмиральский час». Проходим мимо строящегося здания. Наблюдаю интересную картину. Только что подъехал КАМАЗ со стройбатовцами(эти строительные части, называют здесь «траншейным флотом»). По внешнему виду, ребята явно с востока. Из кабины грузовика выскочил помятого вида прапор и грозно приказал солдатикам построиться. Те сидели в кузове как вкопанные и ни как не реагировали на команду. Офицер повторил приказ. Солдаты будто не слышали его. Тогда офицер стал стаскивать их силком. Неожиданно, поднялся не бритый крепкий парень кавказской национальности и с характерным акцентом произнес: «...гто злезет первий тод пидараз». С перепугу, солдатики схватились за скамейки еще крепче. Офицер пытался стащить с машины хоть кого-нибудь но, безрезультатно. Интересно, подумал я, а как в принципе можно управлять этим сбродом? По моему, ни как...
«Адмиральский час» конечно хорошо, но холод в казарме адский.  Это вообще хроническая болезнь полуострова. Что ни делали, что не придумывали, а как зима – все мерзнут. Однажды был курьезный случай: жена одного адмирала задубела дома до такой степени, что в сердцах позвонила в котельную, дабы расчихвостить не радивых кочегаров.
«ЦэКа. Смольный слушает»,- ответил бодрый голос на другом конце провода.
 «Вы, вы что там, пьяны,- в истерике закричала капризная мадам. Да я, да я, да я вас под трибунал. Да я, да я вас под суд. А ну доложите, как положено».
 «ЦэКа. Смольный слушает»,- повторил всё тот же голос.
В общем, скандал был жуткий. А когда разобрались, выяснилось, что "ЦК" - это центральная котельная, а "Смольный" - фамилия кочегара. Вот смеху то было...

Продолжение:

Предыдущая часть:

Авиационные рассказы:

ВМФ рассказы:

Юмор на канале:

Другие рассказы автора на канале: