Никита выглянул в окно и тяжело вздохнул, опираясь локтями на подоконник. Прямо перед подъездом, как всегда, две лавочки захватили местные бабушки, которые просто кипели энергией и были готовы часами разбирать по косточкам каждую мелочь из жизни соседей. Им нравилось сидеть там допоздна, перемывать сплетни про всех жильцов подряд, и в последнее время они особенно приставали к нему с вопросами, почему он до сих пор один-одинешенек. Ведь ему уже скоро сорок, а ни семьи, ни даже намеков на нее нет, и это казалось им полной ерундой, какой-то странной причудами судьбы.
Эти неугомонные старушки расположились как раз напротив его двери в подъезд. Никита обычно старался их обходить десятой дорогой, а теперь, когда дачный сезон закончился, и подавно — им же больше нечем заняться, только и сидеть да судачить о ком попало. Ему доставалось от них больше, чем остальным: взрослый мужик, а ни жены, ни ребятишек, и даже с женщинами его никто не видит.
Стоило им его заметить, как они тут же подскакивали и начинали наседать с одними и теми же приставаниями — когда наконец угомонишься, женишься, заведешь детишек, и не болен ли он чем-то таким, из-за чего дамы его стороной обходят.
Никита иногда пытался им что-то растолковать, отшучивался или объяснял по-простому, но они его как будто и не слушали. Их взгляды на жизнь казались им единственно правильными, а чужие мнения они в упор не замечали.
Просто грубо их отшить он не мог себя заставить. С одной стороны, они же не из зла лезут в личное — просто такие люди, привыкли совать нос в чужие дела без спроса. С другой — они его знали с младенчества, как и всех пацанов во дворе. В детстве мазали зеленкой разбитые коленки, угощали яблоками из своих огородов, выгораживали перед разозленными мамами. Но разве им расскажешь, что подходящей женщины так и не встретил, все попытки заводить отношения кончаются пшиком. А все из-за того, что однажды он влюбился по-настоящему, так сильно, что весь мир вокруг потух. И ничего хорошего из этого не получилось — одна боль и пустота внутри.
С тех пор прошло уже куча лет, а в душе все равно как выгорело все начисто. Еще раз ввязываться в такие же страдания он просто не в силах. Никита до сих пор помнил каждую мелочь: как друзья насмехались с презрением, как его любимая отчаялась совсем, как ее родные едва не разорвали его в клочья. Все это в далеком прошлом, но желания начинать новые романы не осталось ни на грамм.
А бабушкам такие детали лучше не выкладывать — иначе из дома придется выбираться только через чердак или по балконам.
Никита глянул на часы и понял, что времени осталось впритык. Придется ловить автобус, иначе на работу точно опоздает.
Он собрался с силами, схватил куртку и тихонько выскользнул из квартиры, надеясь проскользнуть мимо незаметно.
— Привет, бабули! Как вы тут? Извините, тороплюсь очень, опаздываю! — крикнул он на ходу, ускоряя шаг.
Но все равно услышал, как они вдогонку заговорили:
— Никитушка, ты куда так летишь? Куда торопиться-то? Твои пациенты от тебя никуда не денутся.
Он сделал вид, что не расслышал, и помчался к остановке. К счастью, автобус уже виднелся вдали и приближался.
На деле Никита уже много лет предпочитал ходить на работу пешком, и обратно тоже. Еще с тех пор, когда в его жизни все перевернулось вверх дном, он ушел из больницы и устроился патологоанатомом.
Не хотел он больше иметь дело с живыми людьми, отвечать на их вопросы, вообще ничего не хотел. В морге тихо, можно просто делать свою работу, без лишних разговоров. Конечно, сначала было тяжело привыкнуть, поэтому он и выбирал ходить пешком в любую погоду — смотреть на небо, на прохожих, чтобы хоть немного отвлечься и не сойти с ума от одиночества.
Никита забрался в заднюю часть салона автобуса. Ехать нужно было минут пятнадцать, а то и больше, так что он устроился у окна поудобнее и просто смотрел на проносящуюся мимо городскую суету.
На следующей остановке, едва автобус тронулся, в салоне разгорелся скандал. Никита сначала даже не повернулся, но потом услышал тонкий детский голосок, полный отчаяния.
— Но мне правда очень нужно, понимаете? Мне к маме на кладбище, обязательно ее навестить, пожалуйста.
Кондукторша уперла руки в бока и стояла как вкопанная. Никита всегда удивлялся таким женщинам: автобус качает из стороны в сторону, подбрасывает на кочках, а они ходят по салону, даже не держась за поручни. Вот и эта сейчас покачивалась в такт движению, пока сидящие пассажиры то и дело подпрыгивали на сиденьях.
— А мне-то что с того? У вас, цыган, вечно ни копейки в кармане. Только отряхнешь — и вся мелочь сыплется, как иголки с елки. А я потом за таких, как ты, штрафы из своего кармана плачу. Давай плати, говорю тебе, плати! В своем таборе можешь глазками хлопать и просить.
— Тетенька, ну пожалуйста, мне на кладбище. Не выгоняйте, я вас очень прошу.
Кондукторша схватила ребенка за запястье и заорала на весь салон:
— Толя, тормози давай! У нас тут безбилетница!
Автобус резко остановился, пассажиры заворчали от недовольства, но кондукторше это было только на руку. Она повернулась лицом к салону, набрала воздуха побольше и выпалила:
— А что не так? Может, кто-то из вас за нее заплатит? Что все вдруг отвернулись?
Никита встал с места, подошел ближе и протянул деньги.
— Ну нельзя же так обращаться, это же все-таки ребенок.
Женщина на секунду растерялась, но быстро взяла себя в руки.
— Добренький какой нашелся. А потом эти цыгане, за которых ты заступаешься, в темном переулке по голове треснут и все до копейки заберут.
Никита решил не спорить, просто повернулся к девочке. Странно, вроде по виду цыганка, а в то же время не совсем. Глаза ярко-голубые, необычные такие. Если ее переодеть в обычную детскую одежду, она легко сойдет за простую девчонку, разве что кожа чуть смуглее, чем обычно.
— Пойдем отсюда, там места свободные есть. Кладбище — это конечная остановка.
Он вернулся на свое место. Девочка села рядом, потом робко протянула маленькую ладошку и слегка коснулась его руки.
— Спасибо вам огромное.
Никита слабо улыбнулся в ответ.
— Да ладно, за что? Ерунда это.
Он случайно посмотрел на ее кисть и замер как вкопанный. Не просто замер, а будто весь окаменел от удивления.
Вернувшись к реальности в морге, Никита вскочил как ошпаренный и бросился к дверям — чуть не проехал свою остановку. Хотя чему удивляться после такого?
То, что он увидел, повергло его в настоящий шок. На ладони у девочки была родинка в форме полумесяца, аккуратно между большим и указательным пальцами — точь-в-точь как у его самой большой любви, той, что стала смыслом всей его жизни.
Алина была цыганкой, самой чистокровной.
Никита никогда не думал, что сможет влюбиться в цыганку. Она потом шутила, что околдовала его по всем правилам. И правда, это было как настоящее волшебство — иначе не объяснить.
В те дни он ничего вокруг не замечал, ничего не помнил, кроме нее. А потом проблемы посыпались одна за другой. Он мечтал сделать Алину своей женой, строил планы на будущее. Она только смеялась, звала его глупышом и твердила, что родные никогда не позволят. Никита не верил ее словам, отмахивался от них.
Алина поселилась у него. Он познакомил ее со своими друзьями, но они ее не приняли, морщили носы. Никита в итоге порвал с ними всеми, без раздумий.
Алина плакала навзрыд, повторяла, что принесет ему только беды и несчастья. А он упорно не верил, отказывался даже думать об этом. Не мог поверить, что они обречены.
Потом нагрянули ее родственники — подкараулили его у подъезда, избили до полусмерти и пригрозили, чтобы даже не думал искать Алину.
Он с трудом встал на ноги, еле доковылял до дома, опираясь на стены.
Алины внутри не было. Квартира выглядела так, будто по ней ураган прошел: все перевернуто, что можно разбить — разбито в осколки. А на пороге валялся вдребезги разбитый телефон, который он недавно подарил ей.
Никита не стал ждать и сразу начал ее искать сам. В полиции, конечно, только посмеялись над его историей и посоветовали не лезть в цыганские дела. Тогда он решил действовать один: расспрашивал цыган на рынках, цеплялся к тем, кого видел на вокзалах. Уже на третий день его опять избили, и сильно.
Здоровенный цыган наклонился к нему и прошипел в лицо:
— Тебе уже сказали: забудь о ней навсегда. Хочешь жить нормально? Перестань дергаться. Ты только все портишь — и себе, и ей.
Очнулся он в больнице. Очнулся и понял, что жить дальше не хочет, сил нет.
Прошел месяц, а может, два, когда внезапно подбежал к нему цыганский мальчишка и сунул записку в руку. Там рукой Алины было написано: не пытайся меня найти, я вышла замуж и уехала далеко.
На этом все закончилось. Для него это был конец нормальной жизни.
С тех пор он не жил по-настоящему, а просто тянул дни один за другим.
Ходил на работу, иногда перекидывался парой слов с коллегами, заходил в магазин за едой — и на том все.
Не строил планов на будущее, ничем серьезно не увлекался. А с тех пор, как Алина исчезла, прошло уже почти тринадцать лет.
Он старался изо всех сил забыть, стереть из памяти, запихнуть воспоминания поглубже. Иногда получалось не думать о ней целый день или даже пару дней — разве что ночью все накатывало снова.
Тот рабочий день прошел как в тумане, на автомате. Он ни на секунду не переставал думать о том, что увидел. Неужели это просто совпадение? А может, девочка какая-то родственница Алине? И даже если так, он должен обязательно спросить, узнать, что с Алиной случилось, и правда ли она вышла замуж.
В такие случайности он верить не хотел ни за что.
Ведь это не обычная родинка, а настоящее родимое пятно, семейная метка.
Алина, он помнил, рассказывала, что такие отметины передаются в их роду по женской линии — от мамы к дочке, к бабушке и дальше.
На следующий день он снова сел в автобус, вместо того чтобы идти пешком. Кондукторша его сразу узнала, скривила губы недовольно, но молча взяла деньги и отвернулась.
Потом он ездил так еще несколько дней подряд, но девочку больше не увидел.
Тогда Никита подумал и поехал прямо на кладбище — там всегда можно встретить цыган, они часто туда ходят.
За эти годы в жизни цыган многое изменилось. Не стало тех больших кланов и таборов, как раньше. Теперь они живут оседло, на одном месте, и даже воровством не особо занимаются. Хотя привычку не работать по-настоящему, а перебиваться подачками и случайными заработками, так и не бросили.
Женщины, к которым он подходил, слушали его историю внимательно, кивали с пониманием, но в итоге всегда отвечали одно: никогда не видели цыганку с голубыми глазами.
Никита уже совсем потерял надежду на зацепку, сел на ближайший пень и стал думать, что делать дальше.
— Эй, ты, зачем мою внучку ищешь? Что тут вынюхиваешь? — кто-то резко ткнул его в бок, так сильно, что он подпрыгнул от боли. Рядом стояла пожилая цыганка с палкой — видимо, ею и кольнула, хотя опиралась на нее как на посох.
— Внучку? Значит, эта девочка — ваша внучка?
— Не твое это дело, понял? Ты давай рассказывай честно: зачем ее ищешь? Может, она у тебя что-то стащила?
— Да нет, что вы, упаси бог. Я даже не знаю, как объяснить толком. Понимаете, у нее на руке такая особая родинка. Я знаю, что такие бывают только у женщин в одном роду — от мам, дочек, бабушек. И точно такая же была у человека, которого я знал очень близко.
Старушка уставилась на него в упор, потом медленно подняла свою руку. Никита даже шагнул назад инстинктивно.
— Вы... вы знаете Алину?
Бабушка тяжело вздохнула, будто набиралась сил.
— Ай, никогда не думала, что мы с тобой встретимся, но от судьбы не уйдешь. Пойдем-ка со мной.
Она повернулась и пошла вперед, даже не сомневаясь, что Никита пойдет за ней следом.
Они подошли к старому домику, потрепанному временем, и остановились.
— Ну, заходи уже, не стой столбом.
Никита вошел внутрь. Навстречу выбежала та самая девочка и уставилась на него с удивлением.
— Ой, бабуля, это же тот дядя, который в автобусе за меня заплатил!
— Да я уже поняла. Судьба, она такая хитрая штука. Даша, давай накрывай на стол к чаю. Нам с этим дядей нужно поговорить по душам.
Девочка была в простом спортивном костюме и совсем не походила на цыганку — больше на обычную девчонку из соседнего двора.
Бабушка глянула на него искоса.
— Что, непривычно видеть цыганок без длинных юбок и платков? Она эту одежду на дух не переносит, надевает только когда по правилам надо. Ладно, садись, сейчас я тебе все расскажу как есть. Может, и к лучшему, что ты здесь оказался.
Никита оглядывался по сторонам, разглядывая скромный дом. На стене висел портрет — настоящий, хорошо нарисованный, и на нем была Алина, такая же красивая, как он ее помнил.
У него дыхание перехватило, воздух комом встал в горле.
Бабушка тихо положила руку ему на плечо.
— Не мучай себя, отпусти ее уже. Нет ее с нами давно, ушла.
— Нет... этого не может быть.
— Да, правда это. Умерла Алинка пять лет назад от одной тоски, от того, что сердце у нее вырвали.
Они сели за стол, и бабуля стала рассказывать медленно, взвешивая каждое слово. Когда Алину силой увезли от него, то уже через неделю выдали за другого. Так решил ее отец, и его слово было для всех законом. Самого отца давно нет в живых.
А через пару месяцев ее привезли обратно домой с позором — всю избитую, измученную. Оказалось, она ждет ребенка, и не от мужа. Отец взбесился, чуть не убил ее на месте. Бил без остановки, пока руки и ноги не отказали от усталости.
— Я ничем помочь не могла, со мной разговор был короткий — молчи и не лезь. Но Алина чудом выкарабкалась и ребенка сохранила.
Отец после этого уехал к старшему сыну. Там, с его характером, они поссорились, дошло до драки, и сын его прикончил. Вот такая грустная история получилась. А Алина после родов не жила толком, а просто доживала, как могла.
— Я хотела тебя найти, но она запретила строго-настрого. Сказала, ты наверняка уже женат, с семьей. Не хотела она тебе жизнь портить, влезать в нее.
Никита медленно поднял голову, стараясь осмыслить услышанное. В голове вдруг щелкнуло, и все встало на места.
— Постойте, постойте...
Бабушка усмехнулась уголком рта.
— Дошло наконец-то? Даша — моя внучка, но и твоя дочь тоже.
— Моя?
— Именно. И не похожа она на цыган нисколько. Не только внешне, глазами, но и вообще — любит книжки читать, какой-то иностранный язык сама учит по урокам в интернете. Когда такое было у наших, чтобы цыгане так к учебе тянулись?
Никита сидел, опустив голову, а мысли в мозгу стучали, не давая сосредоточиться.
Бабуля снова положила руку ему на плечо.
— Ты вот что, иди-ка домой сначала. Тебе нужно все обдумать, переварить, а мы с тобой еще увидимся, я в этом уверена.
Никита шел к дому как в тумане, не разбирая дороги.
— Привет, Никитушка! Как дела? Когда наконец женишься? У ровесников твоих внуки вот-вот появятся, а у тебя даже детей нет.
Никита остановился напротив бабушек, улыбнулся и сказал спокойно:
— А у меня дочка есть, представьте себе.
Он зашел в подъезд, а старушки так и остались сидеть с открытыми ртами от удивления.
Никита уже точно знал, что делать дальше. Он не сомневался: дочь переедет к нему, и он сделает для нее все возможное. Все то, чего не смог дать Алине в свое время.
Оставалось только подумать, как обустроить комнату для дочки. В который раз он мысленно поблагодарил родителей за то, что они когда-то взяли квартиру с лишней комнатой — будто заранее знали.
А наутро он уже стоял у того домика. Вокруг было непривычно тихо, и в душе возникло беспокойное чувство, будто сейчас случится что-то плохое.
Никита подумал, что бабуля, наверное, испугалась — решила, что он хочет забрать девочку насовсем, и увезла ее куда-то. Он резко открыл дверь. Даша была дома и сидела у бабушкиной постели, не отрывая глаз.
Никита подошел ближе. Старушка лежала бледная как мел, и было видно, что она давно мучилась от болезни, которая подтачивала ее изнутри.
— Хорошо, что ты все понял правильно и решил как надо. Я знала, что так и будет, иначе меня бы не скрутило так резко. Понимаешь, мне давно пора уходить, время пришло. А Даша — ее судьба меня здесь держала, не отпускала. Теперь, похоже, можно не беспокоиться за нее. Забирай ее к себе. Не хочу, чтобы она все это видела своими глазами. Своим дочкам я позвонила, они скоро приедут, а ты уводи ее поскорее. Не хочу, чтобы они узнали про Дашу. Я ее всегда от всех прятала.
— Ну что, внученька, теперь у тебя все наладится, все пойдет как надо. Не бойся, он хороший человек. Это твой папа. Он тебе сам все объяснит, когда время придет. Иди с ним и помни: я всегда буду с тобой, присматривать за тобой.
Даша подбежала, крепко обняла бабушку в последний раз, а потом робко взяла отца за руку.