Этот фрагмент из программы «Гибель поэтов в России» – рассказ о последних днях Есенина.
«Есть много разных версий о гибели Сергея Есенина, то, что мы будем сейчас рассказывать всего лишь одна из них.
Это было 28 декабря, в гостинице «Англетер». Около номера «5» собрались двое: жена журналиста Устинова, которая хотела забрать оставленный накануне в номере Есенина самовар, и поэт Эрлих, который пришел, чтобы оформить какую-то доверенность, чтобы получить за Есенина деньги.
В номер стучали, никто не открыл, позвали служащего отеля. Когда открыли дверь, им показалось, что номер был абсолютно пустым. Устинова посмотрела по сторонам, потом подняла глаза вверх и увидела в метрах полутора от пола висели ноги, а под потолком висел сам Есенин, уткнувшись головой в трубу отопления. А Эрлих ничего не заметил, он бросил шубу на пустой диван, и только встретившись глазами с Устиновой, поднял глаза.. В ужасе они оба выбежали из номера.
Всё последнее время Есенин пил, но стихи писал, причём замечательные стихи. Сердце поэта «разбивалось по-прежнему в музыку». Но какой-то ужас в это время исходил от него.
Мансуров, художник, друг Есенина, напишет в своих воспоминаниях, как они идут, по мокрой мостовой. Есенин идёт в этих знаменитых своих лакированных туфлях, проходит какой-то мальчик. И мальчик вдруг в ужасе останавливается и смотрит на Есенина. Ну что мальчик, Кириллов один из руководителей, рассказывает, как он видит Есенина и пугается, потому что тот смертно, тяжко как-то пьёт. И он спрашивает его: «Что, зачем, опомнись!» Есенин отвечает, что устал. Тот предложил отдохнуть, но Есенин возразил, сказав, что устал не физически, а душой, добавив, что он человек конченый, душа у него пустая.
И когда он приехал в Ленинград, он встречался с Устиновыми и пугал их.
Устинова расскажет, что он называл себя «Божьей дудкой» и, пытаясь что-то объяснить, говорил, что душа не пополняется, только отдаёт.
Устинов расскажет, как всё время он читал ему «Чёрного человека». А Устинов — это благонамеренный нормальный член редколлегии советского журнала, боялся всей этой мистики, всех этих галлюцинаций, этого «Чёрного человека». Он не понимал, о чём тот молит. А Есенин молил:
«Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем, То, как в роще сентябрь, осыпает мозги алкоголь».
«…Поэты в России пророки. Он уже слышал, слышал шаги этого «чёрного человека», командора. Он уже чувствовал, что весь этот мир, который он воспевал, вся эта Русь прекрасная, звонкая, она скоро исчезнет, и он исчезнет с ней вместе, он тоже обречён.
Ещё недавно, в шестнадцатом году, он с поэтом Клюевым был в Марфо-Мариинской обители, они читали стихи Великой княгине Елизавете Фёдоровне.
Всего каких-то 9 лет назад Русь была другая: стояли церкви, вся его крестьянская Русь была в этих колоколенках и крестах. Теперь колокольни без крестов, а в красных уголках щурился вместо икон весёлый Ильич.
Как он должен был всё это воспринимать? Какой крик должен был стоять в его душе, у него был грех, он тоже участвовал в этом хоре «боголюдей». Это же он писал «тело Христово тело, выплевываю изо рта». Все тогда так писали, было такое увлечение, так чувствовали себя.
Говорили, что нормальный человек отказывается от своих убеждений, а у поэтов не так - они кровью, рубцами остаются.
Итак, 24 декабря 1925 года Есенин приехал в Ленинград. И вот вопрос: к кому? зачем?
Тогда, в двадцатые годы, будет массовая эпидемия самоубийств, в воздухе что-то было, людям трудно было дать себе отчёт. Они очутились в стране пустого неба…
И это великое пророчество: «И когда я пошлю на вашу землю голод, но не голод хлеба, и не жажду воды, но жажду слышания слов Господних. И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища слова Господня, и не найдут его».
Он приехал за Словом, ему надо было найти это Слово, чтобы сломать эту пьяную жизнь, в которой он жил. Но кто ему мог дать это Слово? Устинов? — этот журналист-большевик? Эрлих? — Нет.
В Ленинграде жил человек, который, как ему казалось, должен был дать ему это Слово. Это был вот всё тот же поэт Клюев.
Их отношения с Есениным, наверное, это роман.
Есенин увидел Клюева в пятнадцатом году, у поэта Сергея Митрофановича Городецкого. И, как писал Сергей Митрофанович, он будто вцепился в него, и с тех пор он его не отпускал.
Клюев тогда был один из властителей дум. Это Клюев писал о Ленине: «Есть в Ленине керженский дух, Игуменский окрик в декретах».
Клюева называли второй Распутин, он влиял на людей. Потом случилась революция, всё переменилось: Клюев ушел в безвестность и бедность.
А Есенин?
А у Есенина была слава, сейчас такое невозможно, все подражали ему даже в этом его хулиганстве. Есенин выбивался из этого порядка, упряжи, которую уже надевали на страну. Это был не просто эпатаж, это был разгул, это был по-прежнему этот «пугачёвский тулупчик».
Есенин ходил тогда в цилиндре, в лакированных ботинках, и Клюев тогда возненавидел его. Возненавидел за эти стихи, за предательство, как он писал зыбки, то есть колыбели, то есть крестьянства.
А потом Клюев совсем обеднел и написал Есенину, попросил приюта. Написал письмо, как сам рассказывал, в стиле штабс-капитана Лебядкина, Писал о том, что в достатках больших живет Есенин, жена богатая, жизнь легкая, кипарисовые червонные слова ему писал, чтобы помог, дал приют.
Есенин дал приют, Клюев заклеймил этот приют, назвал кабаком, где вино льется, где люди бескрестные и злые.
Вот именно к Клюеву приехал Есенин в Ленинград. Комната у Клюева была похожа на избу, висели иконы, всё как родительской, есенинской деревне.
Он хлеба попросил, спасения, а тот, видимо, вложил ему в руку камень.
И вот 27-го числа, наступил последний день Есенина: к нему пришли Эрлих, и та же Устинова. Есенин сидел в шубе, сказал, что чернил не было в этой проклятой гостинице, не мог же он ждать, написал стихи кровью. Видимо, в эту ночь он первый раз попытался и не смог. Стихи он дал Эрлиху.
Эрлих хотел прочесть, он сказал: «Не надо, прочтёшь потом». Это были эти великие стихи:
Устинова и Эрлих были у Есенина до пяти часов вечера. От него, видимо, исходило это страшное электричество. Они хотели уйти быстрее и ушли. Есенин остался один.
В Венеции, в архиве, есть показания Мансурова. Устинова рассказывает, что он приходил в эти дни к Есенину.
Мансуров пишет, что после пяти пришли они вдвоем с Клюевым. Он не пишет, о чем разговаривали Есенин с Клюевым, потому что ему не удалось слышать.
Он только описывает эту ночь страшную ленинградскую, с этим ветром, снегом, дождем, пытаясь, видимо, объяснить, что будет. А будет, когда они уйдут.
Уйдут они в пять часов на рассвете. Есенин останется один и будет стучаться к Устиновой. Та ему не откроет, потому что они еще спали, да и не знали, зачем открывать. Эти жители страны пустого неба, что они могли ему сказать.
И потом он поднялся к себе, встал на эту колонку и веревкой привязался. Покусился на самоубийство. Именно покусился, потому что веревку он лишь замотал вокруг шеи, там мертвой петли не было, видимо, думая, что еще можно обратно...» /Программа «Гибель поэтов»/
#Есенин #Радзинский #Поэты #Пророки #история
Авторские вечера Эдварда Радзинского:
Москва: 25 ноября, 4 и 18 декабря 2025.
Санкт- Петербург, 19 января 2026.
Подробнее на сайте https://radzinskiy.com