Лидия Михайловна за всю жизнь не простила себе одного: отпустила старшего сына в Москву.
Отпустила -- это, конечно, громко сказано. Артём просто взял и уехал. Сам. А она потом годами твердила подругам и соседкам: увели моего мальчика.
Увела, естественно, Татьяна.
Невестка.
Лидия Михайловна произносила это слово с таким выражением, будто речь шла о неизлечимой болячке или потере документов.
А Артём просто закончил институт и сказал: мам, мы с Таней в Москву едем. Там работа.
Работа!
Какая, к чертям, работа? Тут что -- безработица, что ли? Люди живут и не жалуются! А ты -- сынок, единственный мой. И внуки должны расти рядом с бабушкой, а не где-то там, в столице этой.
Но сын уехал. И родил там двоих детей.
И вот уже шесть лет Лидия Михайловна видела внуков только по видеосвязи.
Мальчик и девочка. Маленькие. Хорошенькие. Чужие.
Да, именно чужие. Потому что они не знали её толком. Звонит бабушка -- а они молчат, прячутся за мамину спину. Или вообще убегают играть.
А всё -- Татьяна.
Настроила детей против бабушки. И мужа настроила. Иначе почему Артём так редко звонит? И денег не присылает?
Лидия Михайловна работала на заводе. Смена -- восемь часов. Потом -- домой, готовить, убирать, стирать.
И всё это -- для Игоря.
Младший сын, двадцать восемь лет. Жил с матерью. Не работал.
Вернее, работал. Только дома. За компьютером. Удалёнка, как он объяснял.
Правда, денег эта удалёнка не приносила. Совсем.
- Мам, ну ты же понимаешь, я ищу проекты, -- говорил Игорь. -- Сейчас рынок сложный. Но скоро подвернётся что-то стоящее.
Скоро -- это уже три года.
А пока Лидия Михайловна покупала сыну новые кроссовки. Потому что старые -- неудобные. И телефон новый -- потому что этот глючит. И ноутбук мощный -- а как же, без него работать нельзя.
Она отдавала последнее. Буквально.
И считала это нормальным. Потому что Игорёк -- младшенький. Слабенький. Ему нужна поддержка.
Артём вон вырос крепким. Самостоятельным. Уехал, устроился, квартиру купил. А Игорь -- не такой. Ему нужна мама.
И Лидия Михайловна была рядом. Всегда.
Но денег катастрофически не хватало. Зарплата -- копейки. Игорю на жизнь -- прорва уходит. Себе -- остаётся по минимуму.
И вот тогда Лидия Михайловна позвонила старшему сыну.
- Артём, сынок, помоги братику.
- Чем помочь, мам?
- Ну, курточку ему купи. Зима же скоро. А у него -- ничего приличного нет.
- Мам, Игорю двадцать восемь лет. Пусть сам себе куртку купит.
- Да у него же денег нет! Ты же знаешь!
- Так пусть работает.
- Он работает! Просто сейчас проектов мало!
Артём вздохнул.
- Мам, не могу я ему куртку покупать. У нас самих -- двое детей. Им одежда нужна, еда, кружки всякие. Извини.
- Как не можешь? -- голос Лидии Михайловны стал резким. -- Вы же неплохо устроились в Москве! Квартира своя! Работа хорошая! А братику помочь -- жалко?
- Мам, это не про жалко. Это про то, что Игорь взрослый мужик. И должен сам себя обеспечивать.
- Ты чёрствый, Артём. Вот что я тебе скажу. Чёрствый. И это всё она. Татьяна твоя. Настроила тебя против родной семьи.
Артём ничего не ответил. И положил трубку.
А Лидия Михайловна сидела на кухне и плакала. Потом вытерла глаза и пошла на работу. Нужно было заработать на ту самую куртку.
Через месяц она снова позвонила. Потом ещё. И ещё.
Каждый раз -- с новой просьбой.
Телефон Игорю. Ноутбук. Деньги на лечение зубов. На абонемент в спортзал -- ему же для здоровья нужно.
Артём отказывал. Вежливо, но твёрдо.
А Лидия Михайловна с каждым разом злилась всё сильнее. И в каждом отказе видела руку Татьяны.
Ведь это она. Невестка. Не даёт мужу помогать родной матери и брату.
И вот однажды вечером, когда Артём в очередной раз сказал нет, Лидия Михайловна не выдержала.
- Ты предатель, Артём! -- закричала она в трубку. -- Забыл, кто тебя растил? Кто на ноги поставил? А теперь -- живёшь там, в своей Москве, и на нас плевать хотел!
- Мам, успокойся.
- Не успокоюсь! Ты обязан помогать! Обязан! Игорь -- твой брат! Родная кровь! А ты его бросил!
- Мам, я его не бросал. Я просто не могу содержать взрослого мужика, который не хочет работать.
- Как ты смеешь так говорить о брате!
- Мам, хватит. Я устал. Давай закончим этот разговор.
И снова положил трубку.
А на следующий день Лидии Михайловне позвонила сестра. Валентина.
- Лида, я с Артёмом поговорила.
- И что?
- Он отказался помогать.
- Знаю.
- Так я ему сказала, что это свинство. И что виновата во всём эта Татьяна.
- Правильно сказала.
- А он молчит. И трубку бросил. Нахал.
Валентина помолчала.
- Может, мне ей самой позвонить? Татьяне этой?
- Валь, а смысл?
- Смысл -- пусть знает, что она делает. Разлучила братьев. Настроила мужа. Вы ж там, наверное, как сыр в масле катаетесь, а Игорёк -- голодает.
- Не голодает. Я ему всё покупаю.
- Вот именно! А должен брат помогать! Артём же старший!
Лидия Михайловна задумалась.
- Знаешь, Валь, звони. Может, она одумается.
И Валентина позвонила.
Поздно вечером. Когда Татьяна только уложила детей и собиралась прилечь.
- Алло, Таня?
- Да. Здравствуйте.
- Это Валентина, тётя Артёма. Мне нужно с тобой поговорить.
Татьяна насторожилась.
- Слушаю.
- Ты понимаешь, что творишь?
- Что именно?
- Ты разлучила братьев! Игорь остался там, без поддержки, а Артём уехал в Москву и теперь даже помочь не хочет!
Татьяна молчала.
- И это всё -- ты! -- продолжала Валентина. -- Ты настроила мужа! Ты жадная! Вам не жалко помочь? У вас же всё есть!
Что-то внутри Татьяны щёлкнуло.
Она столько лет молчала. Столько лет слушала эти претензии, эти намёки, эти обвинения.
И вдруг -- не выдержала.
- Знаете что, Валентина Петровна?
- Что?
- Идите вы все.
- Как ты смеешь так со мной разговаривать!
- Так же, как вы смеете названивать мне и обвинять в чёрт знает чём! -- голос Татьяны стал громче. -- Вы вообще в курсе, как мы начинали?
- Я не понимаю, о чём ты.
- Сейчас объясню. Когда мы с Артёмом приехали в Москву, у нас не было ничего. Вообще. Мы снимали комнату. Одну комнату на троих -- я, Артём и грудной ребёнок. Спали на раскладушке. Готовили на одной конфорке.
- Ну и что? Все через это проходят.
- Да! Все проходят! Но не все при этом слушают, как мать названивает и просит денег! Вы хоть раз приехали к внукам? Хоть раз помогли? Хоть раз поддержали?
Валентина молчала.
- Ни разу! -- продолжала Татьяна. -- Ни-ра-зу! Зато теперь требуете, чтобы мы содержали Игоря! Двадцативосьмилетнего лоботряса, который не работает!
- Ты не имеешь права так говорить о брате мужа!
- Имею! Ещё как имею! Потому что мы работаем! И кредиты платим! И детей растим! И у нас нет лишних денег, чтобы покупать взрослому мужику куртки и телефоны!
- Татьяна, ты обнаглела!
- Нет, это вы обнаглели! Все! И Лидия Михайловна, и вы! Сидите там, жалеете Игоря, а сами ничего не делаете, чтобы он встал на ноги!
- Как ты смеешь!
- Очень просто! -- Татьяна уже не сдерживалась. -- Вы его растили? Растили! Вы из него сделали инфантила? Сделали! Теперь и расхлёбывайте! А мы -- не обязаны!
И бросила трубку.
Руки тряслись. Сердце колотилось.
Артём вышел из комнаты.
- Что случилось?
- Твоя тётка звонила.
- И что она хотела?
- Объяснить мне, какая я жадная стерва, -- Татьяна засмеялась. -- Но я её послала. Наконец-то.
Артём сел рядом.
- Знаешь, я устал от этого всего.
- Я тоже.
- Может, мне с мамой поговорить?
- Говори. Только толку не будет.
Но Артём всё-таки позвонил. На следующий день.
- Мам, нам нужно поговорить.
- О чём?
- О том, что происходит. Валентина вчера звонила Тане.
- И что?
- Мам, хватит. Хватит требовать от нас денег. Хватит обвинять Таню. Хватит звонить и давить на жалость.
- Я не давлю! Я прошу помочь родному брату!
- Мам, Игорь -- взрослый мужчина. Он должен сам себя обеспечивать.
- Он не может!
- Почему?
- Потому что у него нет работы!
- Так пусть найдёт.
- Ты чёрствый, Артём. И жестокий. Я вас с Игорем одинаково растила, а вы -- совершенно разные.
Артём помолчал.
- Мам, ты нас не одинаково растила.
- Что?
- Я сказал -- не одинаково. Меня ты с детства учила быть самостоятельным. Меня отправляла в магазин, заставляла делать уроки, ругала, если я ленился. А Игоря -- нет. Его ты жалела. Баловала. Всё за него делала. И вот результат.
- Как ты смеешь так говорить!
- Я говорю правду. И ты это знаешь.
- Артём, если ты не поможешь брату, я с тобой больше не разговариваю.
Артём вздохнул.
- Значит, не разговариваем.
И положил трубку.
Лидия Михайловна сидела на кухне и не верила. Не верила, что сын, её старший сын, выбрал чужую женщину вместо родной матери.
Выбрал эту Татьяну.
Которая увела его. Настроила. Отравила.
И теперь Артём отказывается от семьи. От брата. От неё самой.
Лидия Михайловна заплакала. Потом вытерла глаза и пошла в комнату Игоря.
Сын сидел за компьютером. Играл.
- Игорёк, сынок.
- Чё?
- Артём больше помогать не будет.
- Ну и ладно. Он и раньше не особо помогал.
- Но он же -- твой брат.
Игорь пожал плечами.
- Мам, не парься. Как-нибудь проживём.
И снова уткнулся в экран.
Лидия Михайловна вышла и закрыла дверь. И вдруг подумала: а что, если Артём прав?
Что, если она действительно всё делала за Игоря? И он теперь просто не умеет жить самостоятельно?
Но эту мысль она быстро прогнала. Нет. Она хорошая мать. Она правильно всё делает.
А Артём -- предатель. И Татьяна -- разлучница.
И больше она им не позвонит. Никогда.
Прошло три месяца. Артём не звонил. Лидия Михайловна тоже.
Игорь сидел дома. Лидия Михайловна работала.
Деньги кончались всё быстрее. Игорю нужен был новый монитор. Потом -- клавиатура игровая. Потом -- что-то ещё.
Лидия Михайловна покупала. И с каждым днём всё больше уставала.
А вечером, лёжа на диване, она иногда включала видеосвязь. Смотрела на страничку Артёма в соцсети.
Там были фотографии. Внуки. Смеются. Играют. Растут.
Она их почти не знала. И они её не знали.
Чужая кровь, подумала Лидия Михайловна. Они же -- чужая кровь. Не мои.
Потому что если бы были свои, Артём бы не отказался помогать. Не отвернулся бы от матери. Не выбрал бы жену вместо семьи.
Но ведь выбрал же.
И поделать с этим она ничего не могла.
А в Москве Татьяна собирала детей в садик. Артём пил кофе на кухне.
- Мам больше не звонит, -- сказал он.
- Знаю.
- Может, зря мы так?
Татьяна обернулась.
- Зря? Ты серьёзно?
- Ну, она же -- мать.
- Она -- мать. Но это не значит, что она имеет право требовать от нас невозможного.
- Но мне её жалко.
- Мне тоже. Но больше мне жалко нас. И наших детей. Которые должны расти в нормальной семье. Без этих постоянных претензий и обвинений.
Артём кивнул. Он понимал. Но всё равно было тяжело.
Потому что мать -- это мать. И как бы она ни была неправа, это всё равно больно.
А у Лидии Михайловны зазвонил телефон. Игорь.
- Мам, мне нужны деньги.
- На что?
- На новую видеокарту. Старая сдохла.
- Игорь, у меня нет денег.
- Как нет? Зарплату же получила?
- Получила. Но там -- на еду, на коммуналку.
- Ну, мам, ну найди где-нибудь. Мне правда нужно.
Лидия Михайловна вздохнула.
- Хорошо. Найду.
И пошла на кухню. Открыла шкафчик. Достала банку с надписью «На чёрный день».
Там было совсем немного. Но хватит на видеокарту.
Лидия Михайловна пересчитала купюры. И подумала: а когда же этот чёрный день закончится?
Но ответа не было.
Как не было и надежды, что что-то изменится.
Потому что Игорь не собирался работать. Артём не собирался помогать. А она -- не собиралась отказываться от сына.
Даже если этот сын высасывал из неё все соки.
Даже если из-за этого она потеряла старшего.
Даже если всё это было неправильно.
Потому что материнская любовь не бывает правильной или неправильной. Она просто есть.
И Лидия Михайловна отдала Игорю последние деньги. Потом надела куртку и пошла на работу.
А Артём в этот же вечер обнял Татьяну.
- Спасибо, что ты рядом.
- Всегда.
- И прости за всё это.
- Не за что прощать. Это не твоя вина.
Но Артём знал, что это неправда. Потому что он тоже виноват. Виноват в том, что не смог защитить жену раньше. Не смог поставить мать на место. Не смог сказать нет.
А теперь было поздно. Связь оборвалась. И восстановить её было невозможно.
Потому что между ними теперь стояла стена. Стена из обид, претензий и невысказанных слов.
И эта стена была крепче любых кровных уз.
А внуки росли. И не знали, что где-то далеко живёт бабушка. Которая их любит. Но не может простить их мать.
И это было самым страшным. Потому что дети ни в чём не виноваты. А расплачиваются за взрослые ошибки.
И так будет всегда. Потому что простить никто не может. И забыть -- тоже.
Лидия Михайловна легла спать. Игорь включил новую видеокарту. Артём поцеловал детей на ночь.
И каждый остался при своём.
При своей правде. При своей боли. При своём одиночестве.