— Машенька, голубушка, а соли-то в борще опять маловато. Ты не обижайся, я же для твоего же блага говорю. Влад любит посолонее, — голос свекрови, Светланы Ивановны, прозвучал, как всегда, мягко, но с едва уловимой стальной ноткой нравоучения. Она аккуратно поставила солонку на клеёнку, покрывавшую кухонный стол, и демонстративно подсолила свою тарелку.
Мария, стоявшая у плиты и выкладывавшая на блюдо гору золотистых котлет, лишь плотнее сжала губы. Она не обернулась. Если бы она обернулась, они бы увидели, как дрогнул её подбородок. Десять литров борща. Она варила его вчера до полуночи в самой большой кастрюле, какую только смогла найти. И соли там было ровно столько, сколько нужно.
— Да, мам, спасибо, мы сами, — буркнул Влад, муж Марии, пытаясь сгладить неловкость. Он сидел во главе стола, зажатый между своей матерью и старшим братом Петром, и старательно делал вид, что поглощён едой.
— А что «сами»? Я же дело говорю! — не унималась Светлана Ивановна. — Женщина должна знать вкусы своего мужчины. Вот я твоего отца тридцать пять лет кормила, так с закрытыми глазами могла определить, сколько перца в суп положить.
— А я тебе, мамочка, говорила, что у меня денег до зарплаты нет совсем, — тут же встряла Галина, золовка, качая на коленях своего пятилетнего сына Митеньку. — А ты — «соль, перец». У людей проблемы посерьёзнее. Маш, дай Митеньке ещё котлетку, он так твои любит.
Мария молча протянула тарелку. Её руки слегка дрожали от усталости и подступающего гнева. Каждое воскресенье. Каждое, будь проклят этот день, воскресенье их маленькая двухкомнатная «хрущёвка» на окраине Москвы превращалась в бесплатную столовую для всей семьи Влада.
Свекровь Светлана Ивановна, вдова, живущая на скромную пенсию, но считающая своим долгом контролировать жизнь обоих сыновей. Золовка Галина, разведённая и вечно жалующаяся на жизнь, воспитывающая сына в одиночку и воспринимающая помощь от семьи брата как должное. И Пётр, старший брат Влада, сорокалетний оболтус, перебивающийся случайными заработками и считающий, что младший брат, у которого есть и жена, и работа, просто обязан ему помогать.
Сначала Мария старалась. Ей хотелось быть хорошей женой, идеальной невесткой. Она часами стояла у плиты, пекла пироги по рецептам из интернета, придумывала разнообразные салаты. Ей казалось, что так она проявляет любовь и заботу, так она строит семью. Но шли годы. Её зарплата продавца-консультанта в «Снежной королеве» и зарплата Влада, личного водителя у состоятельного бизнесмена, улетали в трубу, а точнее — в желудки его родственников.
Они приходили к обеду в воскресенье и часто оставались до позднего вечера. Съедали всё, что было в холодильнике, а Галина ещё и умудрялась собрать с собой «гостинцы для Митеньки»: пару котлет, кусок пирога, банку домашних огурцов. Они никогда не приносили с собой ничего, кроме своих проблем и аппетитов. Ни разу за пять лет ни одного пакета с картошкой, ни курицы, ни даже буханки хлеба.
И вот сегодня, глядя на опустошённую кастрюлю из-под борща и гору грязной посуды в раковине, Мария поняла — всё. Предел. Чаша терпения не просто наполнилась, она треснула и разлетелась на мелкие осколки.
Вечером, когда за последним гостем захлопнулась дверь, Мария, не говоря ни слова, достала из комода все чеки за последний месяц. Она раскладывала их на кухонном столе, словно пасьянс. Влад, уставший и сонный, наблюдал за ней с дивана.
— Маш, ты чего? Уборку затеяла? Давай завтра, а? Сил нет.
Она подняла на него глаза. В них не было слёз или упрёка. В них была холодная, звенящая пустота.
— Садись, Влад. Поговорить надо.
Он неохотно поднялся и подошёл к столу. Мария подвинула ему калькулятор.
— Считай. Это только продукты. За один месяц.
Влад хмуро вглядывался в цифры. Он никогда не занимался закупками, это всегда было на Марии. Он приносил зарплату, отдавал ей и считал свой долг выполненным. Цифра, которая высветилась на экране калькулятора, заставила его присвистнуть.
— Ничего себе… Это что, правда столько?
— Правда, — ровным голосом ответила Мария. — А теперь раздели эту сумму на четыре воскресенья. И прикинь, какая часть из этого уходит на твою семью. Почти половина, Влад. Половина наших денег на продукты. Я молчу про электричество, воду, газ. Я молчу про мой труд. Я после этих воскресений в понедельник на работу иду, как выжатый лимон.
Она сделала паузу, давая ему осознать услышанное.
— Я больше так не могу. Я устала. Я не ломовая лошадь и не бесплатный повар. Я хочу, чтобы в следующее воскресенье, если они придут, мы разделили расходы. Я напишу список продуктов, посчитаю сумму, и мы разделим её на всех. Это справедливо.
Влад побледнел. Он смотрел на жену так, будто она предложила ему ограбить банк.
— Маша, ты… ты с ума сошла? Как я им такое скажу? Матери? Гальке, у которой и так денег нет? Они же… они же семья!
— И я твоя семья! — её голос впервые за вечер дрогнул. — Я, Влад! Та, которая работает наравне с тобой, а потом ещё и вторую смену у плиты стоит, чтобы накормить всех. Твоя мать получает пенсию. Пётр — здоровый мужик. Галина получает алименты и пособие на ребёнка. Они не голодают. Почему они считают, что могут жить за наш счёт?
— Но… это же так неудобно… Деньги… Свои же люди… — лепетал он, не находя аргументов.
— Неудобно — это когда я в магазине считаю, могу ли я себе купить новые колготки, потому что в субботу мне нужно купить три килограмма мяса на котлеты для твоей родни! — отрезала Мария. — Решено. В следующее воскресенье мы говорим с ними. Вместе. Ты меня поддержишь?
Влад долго молчал, глядя в стол. Потом тяжело вздохнул и кивнул.
— Хорошо. Поддержу. Ты, наверное, права.
Мария впервые за долгое время почувствовала облегчение. Ей показалось, что они с мужем наконец-то стали одной командой. Она ещё не знала, как жестоко ошибалась.
Неделя пролетела в тревожном ожидании. Всю субботу Мария, как обычно, провела на кухне, но в этот раз она скрупулёзно записывала стоимость каждого продукта. К вечеру у неё был готов список и итоговая сумма. Она разделила её на четыре части: одна — на них с Владом, и по одной — на свекровь, Петра и Галину. Получалось чуть больше тысячи рублей с каждой «семьи». Сумма, по московским меркам, смешная.
В воскресенье, когда все уже насытились её знаменитой бужениной и картофельным пюре, Мария прокашлялась, набираясь смелости. Влад сидел рядом и нервно теребил скатерть.
— Мам, Галя, Петя… — начала она как можно мягче. — Мы с Владом тут посчитали… В общем, нам стало немного тяжело тянуть такие большие застолья в одиночку. Мы вас очень любим и всегда рады видеть, но…
Она выложила на стол чеки и листок с расчётами.
— Мы подумали, что будет справедливо, если мы будем скидываться на продукты все вместе. Вот, с каждого получается совсем немного. Так мы сможем и дальше собираться, и для нашего бюджета это не будет так накладно.
На кухне повисла звенящая тишина. Такая густая, что, казалось, её можно резать ножом. Светлана Ивановна медленно сняла очки и протёрла их краем фартука. Её взгляд из ласкового превратился в ледяной.
— Я правильно поняла, Машенька? — проговорила она с убийственным спокойствием. — Ты сейчас с родной матери своего мужа деньги за тарелку супа требуешь?
— Я… я не требую! Я предлагаю… по-честному, — пролепетала Мария, чувствуя, как холодеют руки.
— По-честному?! — взвизгнула Галина, прижимая к себе Митеньку, будто его хотели отнять. — Ты знаешь, что я одна ребёнка ращу? Что у меня каждая копейка на счету? А ты мне чеки подсовываешь! У тебя сердца нет!
— Да ладно, Галь, чего ты, — ухмыльнулся Пётр. — Тут дело не в деньгах. Тут дело в принципе. Машенька наша, видать, решила нам показать, кто в доме хозяин. Решила семью мужа под каблук загнать. А ты, Владька, сидишь, молчишь? Тебе нормально, что твоя жена твою семью унижает?
Все взгляды устремились на Влада. Мария посмотрела на мужа с отчаянной надеждой. Он должен был её поддержать. Он обещал.
Влад покраснел, потом побледнел. Он обвёл взглядом осуждающие лица матери, сестры и брата, а потом посмотрел на Марию. В его глазах была не поддержка, а страх и раздражение.
— Маш, ну я же говорил, что это плохая идея, — процедил он сквозь зубы. — Ну зачем ты этот цирк устроила? Из-за каких-то копеек…
Это был удар под дых. Предательство. Публичное, унизительное. Мир Марии рухнул в одно мгновение. Она смотрела на мужа и не узнавала его.
— Копеек? — переспросила она шёпотом. А потом её прорвало. Весь гнев, вся обида, вся усталость, копившаяся годами, выплеснулись наружу.
— КОПЕЕК?! — её голос сорвался на крик. Она вскочила, опрокинув стул. — Да я на эти «копейки» могла бы себе на отпуск отложить! Я на эти «копейки» могла бы в салон красоты сходить, а не выглядеть, как загнанная кляча! Я думала, вы — семья! А вы — просто потребители! Паразиты, которые присосались и тянут все соки!
Она повернулась к свекрови, и в её глазах горел огонь.
— А вы, Светлана Ивановна, вместо того, чтобы учить меня, как солить борщ, лучше бы сыновей своих научили, как уважать жён и не сидеть на их шее!
— Ах ты… Ах ты дрянь! — задохнулась от возмущения свекровь. — Да я так и знала, что ты за штучка! Ты за Влада вышла только из-за квартиры! Всё на нашу жилплощадь метишь!
И тут Мария рассмеялась. Страшным, истерическим смехом.
— Квартиру? На вашу однокомнатную в Бибирево, которую вы на троих поделить не можете? Светлана Ивановна, вы, видимо, не очень хорошо знаете законы. Прежде чем делать такие громкие заявления, полезно иногда открывать Гражданский кодекс. Имущество, приобретённое одним из супругов до брака, не является совместно нажитым и не подлежит разделу при разводе. Эта квартира была у Влада до нашей свадьбы. Так что, если мы разведёмся, я из неё выйду с тем же чемоданом, с которым и вошла. Так что ваши подозрения не только оскорбительны, но и юридически безграмотны!
Свекровь открыла рот, но не нашла, что ответить. Галина и Пётр переглянулись. Они этого не знали. Они, видимо, действительно думали, что Мария имеет какие-то виды на их родовое гнездо.
Мария перевела дух и посмотрела на оцепеневшего Влада.
— А ты… ты меня разочаровал. Больше всех. Ты не мужчина. Ты маменькин сынок, который боится сказать слово поперёк. Так вот, слушайте все. Воскресная столовая закрыта. Навсегда. Если хотите видеться с Владом — встречайтесь на нейтральной территории. В кафе. В парке. Где угодно. Но порог этого дома вы больше не переступите.
Она развернулась и, не глядя ни на кого, ушла в комнату и захлопнула за собой дверь. За дверью слышались возмущённые вопли, хлопанье входной двери и, наконец, наступила тишина.
Она просидела на кровати несколько часов. Когда вошёл Влад, она даже не повернула головы.
— Маш… ну ты чего… погорячилась, — начал он примирительно. — Они обиделись. Мать плачет.
— Мне всё равно, — отрезала она, глядя в окно. — Уходи.
— Куда я уйду? Это и мой дом тоже.
— Тогда уйду я, — она встала и начала доставать с антресолей чемодан. — Я не буду жить с предателем.
— Да кого я предал?! — взорвался он. — Это моя мать! Моя семья!
— Нет! — она резко повернулась к нему, и её глаза метали молнии. — Семья — это те, кто за тебя горой! Семья — это поддержка и уважение! А ты позволил им вытереть об меня ноги! Ты стоял и молчал, когда меня обвиняли в корысти! Ты не боролся за меня! Ты не боролся за нас! Так вот запомни, Влад: бороться можно и нужно всегда! За свою правоту, за своё достоинство, за свою любовь! Если ты не готов бороться за свою жену, значит, ты её не стоишь!
Она открыла шкаф и начала бросать в чемодан свои вещи. Влад смотрел на её решительные действия, и до него, кажется, начало что-то доходить. Такую Марию он ещё не видел. Сильную, злую, готовую идти до конца. Он вдруг понял, что сейчас может потерять её навсегда. Не из-за скандала, не из-за денег. А из-за собственной трусости.
— Подожди, — он схватил её за руку. — Не уходи. Пожалуйста. Я… я дурак. Я испугался.
— Я знаю, — холодно ответила она, высвобождая руку.
— Я всё исправлю. Я поговорю с ними. Я им всё скажу. Только дай мне шанс. Один.
Мария остановилась. Она смотрела на него долго-долго, пытаясь понять, врёт он или нет. В его глазах стояли слёзы.
— У тебя есть одна неделя, — сказала она наконец. — Неделя, чтобы доказать мне, что ты мой муж, а не их сын. А сейчас я уеду к подруге. Мне нужно подумать. Одной.
Она застегнула чемодан и, не оборачиваясь, вышла из квартиры.
Неделя была самой длинной в их жизни. Влад звонил каждый день. Сначала он пытался её уговорить вернуться. Потом рассказал, что позвонил матери и твёрдо сказал ей, что Мария была во всём права и что он не позволит больше так с ней обращаться. Светлана Ивановна, по его словам, сначала кричала, потом бросила трубку. Галина написала ему гневное сообщение, назвав подкаблучником. Пётр вообще не выходил на связь.
В субботу Влад позвонил снова.
— Маш, я тебя очень прошу, вернись. Я приготовил ужин. Только для нас двоих.
Она колебалась, но всё же согласилась. Когда она вошла в квартиру, то была поражена. В доме было идеально чисто. На столе стояли две тарелки, свечи, в вазе — её любимые ромашки. Пахло жареной курицей.
— Сам готовил, — виновато улыбнулся Влад. — По рецепту из интернета. Не знаю, съедобно ли.
Они сели за стол. Впервые за много лет они ужинали в воскресенье вдвоём. В тишине, без упрёков, без жалоб и нравоучений. И эта тишина была прекрасна.
— Я понял, Маш, — сказал Влад, взяв её за руку. — Я понял, что моя семья — это ты. А они… они родственники. Важные, близкие, но они не должны разрушать нашу жизнь. Прости меня.
Мария посмотрела на него, на этот скромный ужин, на цветы, и на её глаза навернулись слёзы. Но это были уже не слёзы обиды. Это были слёзы облегчения.
С тех пор родственники Влада не приходили к ним по воскресеньям. Отношения были натянутыми, но Мария больше не чувствовала себя жертвой. Она отстояла свои границы, свою семью и своё право на уважение. Иногда они встречались на днях рождения или праздниках, но всегда на нейтральной территории. И Мария научилась вежливо, но твёрдо говорить «нет».
А Влад… Влад научился быть мужем. Он понял, что любовь — это не только слова, но и поступки. И что самый главный бой, который мужчина должен выиграть в своей жизни, — это бой за женщину, которую он любит.