Приветствую вас, друзья! С вами канал «Хотите Знать?» и я, его автор, Леонид Блудилин.
В 1945 году, когда завершилась Великая Отечественная война, в преступном мире произошёл глубокий и, как оказалось, судьбоносный раскол. Мир уголовников, ещё недавно единый и замкнутый, распался на два непримиримых лагеря.
С одной стороны стояли воры в законе — хранители старых традиций и неписаных «понятий». Они категорически отвергали любые контакты с властью, считая изменой саму мысль о сотрудничестве с режимом. По другую сторону баррикад оказались так называемые «с..и.» — заключённые, раскаявшиеся в своих преступлениях и решившие искупить вину перед Родиной. Многие из них в годы войны добровольно ушли на фронт, сражаясь против фашистов и проливая кровь за страну, которую когда-то грабили.
Но вскоре, уже после войны, в лагерном мире появилась третья, особая сила — беспредельщики. Их боялись, ненавидели, но в то же время уважали за отчаянную смелость и полное пренебрежение к любым установленным правилам.
О беспредельщиках в истории ГУЛАГа сохранилось немного сведений. Они возникли стихийно и столь же стремительно исчезли, оставив после себя лишь кровавый след и страшные воспоминания. Послевоенное время изменило саму природу преступного мира. На смену прежним «профессиям» — жуликам, аферистам, карманникам — пришли новые, более жестокие и беспощадные типы: убийцы, насильники, фанатичные националисты.
Среди них оказалось немало тех, кто отверг как старые воровские законы, так и «с..ьи» компромиссы. Они не признавали ни одну из сторон — ни законников, ни раскаявшихся. Кровавая мясорубка «сучьих войн» закалила их, превратив в особую касту — беспределов.
Писатель Варлам Шаламов, сам прошедший через сталинские лагеря, писал, что беспредельщина стала порождением внутреннего разложения воровского мира. Новая каста, по его словам, в душе ещё хранила приверженность старым понятиям, но при этом презирала «с.к» за соглашательство с властью. Однако законники не приняли их обратно, не желая выделять «отщепенцев» из общей массы.
Беспредельщикам оставалось одно — создавать свой собственный закон, третий по счёту. Но, как замечал Шаламов, ни ума, ни единства для этого у них не хватило. Их движущей силой были ярость, озлобление и жажда мести — всем подряд: сукам, ворам, лагерной администрации. Так началась новая, ещё более кровавая волна противостояния.
К беспредельщикам примкнули уркоганы — отчаянные рецидивисты, а также «полуцветные», то есть те, кто вращался среди воров, но не был коронован. Эти люди увидели в смуте шанс занять место под лагерным солнцем.
Однако считать беспределов полностью безыдейными было бы ошибкой. В их понимании, истинная справедливость заключалась в равенстве всех заключённых перед законом зоны. Они презирали воровскую элиту, считая её продажной и лицемерной. Ради восстановления «настоящих понятий» к ним присоединялись всё новые масти уголовников — даже те, кто ранее был на стороне с.к.
Новый «закон» беспределов предназначался только для избранных — для тех, кто был готов стоять до конца, не зная страха и компромиссов. Несмотря на внутренние противоречия, беспредельщики сумели сохранить особую сплочённость и верность своим убеждениям.
Они отличались крайней агрессивностью и непримиримостью. Их врагами становились все: фраера, мужики, политические, блатные, и, конечно, с..и. Вскоре даже лагерная администрация, привыкшая к насилию, начала опасаться беспределов.
Их можно назвать своеобразными махновцами лагерного мира — анархистами, отвергавшими и власть, и понятия, и любые формы иерархии. Среди них было много опытных уголовников, для которых честь заключалась не в законе, а в свободе от него.
Даже перед лицом смерти они не отрекались от своих убеждений.
У них был безжалостный принцип: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют», — девиз легендарного батьки Махно. Именно этот дух безграничной ярости и анархической свободы стал основой для новой лагерной идеологии.
В ряды махновцев попадали самые разные заключённые — не только закоренелые уголовники, но и люди, волею судьбы лишённые всего. Типичный махновец — крепкий, выносливый мужик, чаще всего из раскулаченных крестьян. Власть отняла у него дом, землю, семью, уклад, веру. В неволе такие люди ожесточались, превращаясь в мстителей, для которых не существовало авторитетов и законов.
Со временем к махновцам примкнула особая категория арестантов, ассоциировавшаяся с беспределом — казаки. Есть мнение, что именно они заложили основы касты беспредельщиков. Недаром среди зэков прочно закрепилось выражение: «Злой, как собака, — значит, казак».
Казачья масть в лагерях в основном состояла из бывших военных, воевавших на стороне нацистской Германии. Это были вольные люди — выходцы с Дона и Кубани, по природе своей непокорные и гордые. После войны союзники, выполняя Ялтинские соглашения, передали советским властям около пятидесяти тысяч таких казаков. Их ждали допросы, одиночки, суды — и, для многих, лагеря.
«Тяжело, конечно, в лагере было. Это на Северном Урале. Лес валили, сплавляли. Голод, издевательства... И натерпелись мы не только от охранников, но и от сидевших с нами воров в законе», — вспоминал потомственный казак Алексей Нестеренко.
Большинство бывших коллаборационистов направили на лесозаготовки. Поскольку воры в законе по своему статусу работать не могли, они пользовались покровительством лагерной администрации и забирали у казаков срубленный лес, приписывая себе кубометры древесины. Это называлось на лагерном жаргоне — «гнать туфту».
Как и беспредельщики, казаки оказались в оппозиции ко всем лагерным кастам. Их было немного, но они отличались свирепостью, сплочённостью и умением постоять за себя. Единственное, что удерживало их от открытого восстания, — печально известная 58-я статья. Стоило переступить черту — и приговор «изменник Родины» означал мгновенную смерть.
Судьба всех, кто причислял себя к беспределам, была трагична. Для них не существовало отдельных бараков или «камер по масти» — они жили бок о бок с врагами, ежедневно балансируя между жизнью и смертью. Чтобы выжить, некоторые шли на поклон к лагерному начальству, но и это не спасало. Администрация не вмешивалась в разборки уголовного мира, пока могла извлекать из них выгоду.
В так называемых «пресс-хатах» именно руками беспредельщиков лагерное начальство выбивало нужные признания и ломало непокорных зэков. Но стоило беспредельщикам стать ненужными — их ждала расправа. Их уничтожали тихо, без следа, словно стараясь стереть саму память о тех, кто осмелился жить по своим законам.
Автор статьи: Леонид Блудилин