— А вот, смотри... какая я тут... — голос мамы был тихим, немного отстраненным. Она протянула мне глянцевый снимок, но взгляд ее был прикован к нему, словно она видела нечто большее, чем просто изображение. — И отец твой, Вадим, какой молодой...
Она уже час перебирала старые альбомы. Воздух в комнате пропитался сладковатым запахом пыльной бумаги и нафталина — запахом законсервированного прошлого.
Я взяла фотографию.
Мужчина на ней уверенно обнимал маму за талию. У него были густые темные волосы, резкие, красивые черты лица и ослепительная, чуть хищная улыбка. Он смотрел прямо в объектив, и в его взгляде была полная уверенность в себе и в женщине рядом с ним.
Он был совершенно не похож на моего отца.
Ничего общего. Ни единой черты с тем спокойным, светловолосым, немного застенчивым человеком, чье лицо я знала по десяткам других снимков в этих же самых альбомах.
С человеком, который учил меня читать и завязывать шнурки.
— Это не он, — сказала я. Голос прозвучал глухо и чужеродно в тишине комнаты.
Мамина мечтательная улыбка дрогнула и сползла с лица. Она моргнула, выныривая из своих воспоминаний, и ее взгляд сфокусировался на мне, потом на карточке в моих руках. Лицо ее на мгновение стало испуганным.
— Ой, Катя, дай сюда, — она попыталась выдернуть снимок, ее движения стали резкими. — Я перепутала. Задумалась, знаешь ли...
Но я крепко держала фотографию. Тонкий картон не гнулся.
— Кто это, мама?
— Да никто. Старый знакомый, — она отмахнулась слишком поспешно, и в ее тоне проскользнуло неприкрытое раздражение. — Какая теперь разница? Это было сто лет назад.
Я снова посмотрела на фото. На маме было пышное белое платье. Длинная фата. В руках она сжимала букет белых роз. Это была настоящая свадьба.
— Ты в свадебном платье. Рядом со «старым знакомым»?
Мама поджала губы, на ее щеках проступили красные пятна. Ее лицо стало жестким, незнакомым, защищающимся.
— Положи фотографию. И не лезь не в свое дело. Это тебя не касается.
Но ее слова уже утонули в оглушительной пустоте, которая образовалась внутри меня.
Привычный мир, где у меня были мама и папа, которые встретились, полюбили друг друга и поженились, треснул и осыпался прямо у моих ног.
Я подняла на нее глаза.
— У тебя была другая семья?
Лицо мамы исказилось. Гнев сменился глубокой, незаслуженной обидой, будто это я ее предала своим вопросом.
— Как ты можешь такое говорить? После всего, что я для тебя сделала! Я всю жизнь вам с отцом посвятила!
Она сделала шаг вперед, ее рука снова потянулась к снимку.
— Твой отец, Вадим, он бы не одобрил этот допрос. Он бы тебя не узнал сейчас.
— Но это не мой отец, — ядовито-спокойно ответила я, кивнув на снимок. — Ты сама чуть не назвала его моим отцом, когда перепутала. Ты сказала: «И отец твой...».
Мама отшатнулась, словно от пощечины.
Она молчала, и это молчание было страшнее любого крика. Она просто смотрела на меня с ледяным упреком, как будто я вскрыла старую рану, которую она так старательно прятала.
— Это была ошибка, — наконец выдавила она, отводя взгляд в сторону, на заваленный старыми вещами балкон. — Глупая ошибка молодости. Ничего не значащий эпизод.
Я не сводила с нее глаз.
— Свадьба — это «эпизод»? Целая свадьба? С платьем, гостями, с этим счастливым лицом?
Она нервно повела плечом.
— Да. И я за нее заплатила сполна. К твоему отцу и к тебе это не имеет ни малейшего отношения. Это было до него.
Воздух в комнате казался густым и тяжелым от запаха пыли и ее резких духов, которыми она вдруг решила сбрызнуть запястья. Жест был нервным, выдающим ее с головой.
— «До»? — я сделала шаг к ней. — До, это когда? За год до встречи с папой? За два? Или ты вышла замуж за отца, не разведясь с этим... человеком?
Мама вскинула голову, и в ее глазах полыхнула ярость.
— Не смей! Не смей так говорить о своем отце! Вадим — единственный мужчина, который имел для меня значение! Единственный!
Она говорила это слишком громко. Слишком надрывно, чтобы быть правдой.
Я смотрела на фотографию в своей руке. На счастливое лицо молодой мамы рядом с чужим мужчиной.
— А дети? От этой «ошибки» были дети?
Ее лицо на мгновение застыло, превратилось в безжизненную маску. Всего на секунду, но я успела это увидеть. Увидела все: и боль, и страх, и что-то еще, чему не было названия.
— Убирайся, — прошептала она.
— Что?
— Убирайся из моей квартиры! — ее голос сорвался на крик. — Вон! Я не хочу тебя видеть! Неблагодарная!
Она схватила со стола первый попавшийся фотоальбом и с силой швырнула его на пол. Карточки веером разлетелись по ковру. Счастливые, лживые лица из прошлого смотрели на меня с пола.
Но я не двинулась с места. Я просто стояла, сжимая в руке тот самый снимок. Единственное доказательство того, что вся моя жизнь построена на лжи.
Ее крик повис в воздухе и медленно растворился. Она тяжело дышала, прижав руку к груди.
Я медленно опустилась на колени. Не для того, чтобы просить прощения. Я начала собирать разбросанные по ковру фотографии. Одну за другой. Мое спокойствие пугало ее больше, чем истерика.
— Что ты делаешь? — голос мамы дрогнул.
— Пытаюсь понять, — не поднимая головы, ответила я. Мои пальцы скользили по глянцевым поверхностям. Вот я в первом классе. Вот папа учит меня кататься на велосипеде. Вот мы все вместе на море.
Ложь. Все это было построено на фундаменте лжи.
Я подняла одну из карточек. Групповой снимок с какого-то праздника. Мама, еще совсем молодая, стоит в компании подруг. А на заднем плане, у окна, стоит он. Тот самый мужчина со свадебного фото. Он смотрит прямо в объектив. Прямо на меня.
Я перевернула снимок. Корявым маминым почерком было выведено: «Таганрог, 1993».
— Мы никогда не были в Таганроге, — сказала я, поднимаясь с колен. В руках у меня была небольшая стопка фотографий. — Папа служил на Севере в это время. Ты говорила, что ждала его здесь, в Москве.
Мама побледнела и села на диван.
— Катя, прекрати. Прошу тебя. Тебе не нужно этого знать.
— Меня не касается, кто мой настоящий отец?
Эта фраза ударила по ней сильнее, чем все предыдущие. Она вздрогнула и закрыла лицо руками.
— Твой отец — Вадим. Он тебя вырастил. Он тебя любил больше жизни! Какая разница, кто дал тебе гены?
— Мне есть разница! Так кто он? Как его зовут?
Она молчала. Я взяла еще одну фотографию. Снова он, сидит на капоте машины. На обороте та же рука вывела одно слово. «Игорь».
Имя прозвучало в комнате как щелчок замка. Мама вскинула на меня глаза, и в них больше не было гнева. Только выцветшая усталость.
— Он ушел, — тихо сказала она. — Просто собрал вещи и ушел. Сказал, что не готов к семье, к ребенку.
Ее голос был монотонным, лишенным эмоций.
— Я была на пятом месяце. Тобой.
Я молчала. Воздуха не хватало.
— А потом я встретила Вадима. Твоего папу, — она впервые за весь разговор посмотрела мне прямо в глаза. — Он знал все. И он полюбил меня. И тебя. Тебя — еще не родившуюся, чужую дочь.
Он дал тебе свою фамилию, свою жизнь. Он хотел, чтобы у тебя был настоящий отец. А не призрак, который сбежал. Мы решили, что так будет лучше. Забыть все. Ради тебя.
Она ждала от меня чего-то. Слез, упреков, может быть, прощения. Но я ничего не чувствовала, кроме холода.
Я медленно подошла к столу. Взяла три фотографии: свадебную, ту, что из Таганрога, и ту, с его именем на обороте. Аккуратно положила их в свою сумку.
— Катя, ты куда? — в ее голосе прозвучала паника.
Я повернулась к ней уже в дверях.
— Я не знаю, кем ты была тогда. Но я хочу знать, кто я сейчас.
Я вышла и закрыла за собой дверь. Не хлопнула, а прикрыла очень тихо.
Две недели я жила в вакууме. Мамины звонки оставались без ответа. Я смотрела на себя в зеркало и искала в своем лице его черты. Резкий подбородок? Форма бровей?
Мое собственное отражение стало чужим. Воспоминания о детстве, раньше такие светлые, теперь казались кадрами из фильма о чужой семье. Я вспоминала папину доброту, его терпение, его любовь, и меня душила смесь благодарности и боли за его молчание.
Он тоже был частью этой лжи. Самой лучшей ее частью.
Поездка в Таганрог была спонтанным решением. Я поняла, что не смогу двигаться дальше, пока не увижу этот город.
Я не искала встречи. Я искала контекст.
Южный город встретил меня влажным теплом и запахом вяленой рыбы. Я поселилась в маленькой гостинице. На одной из фотографий за спиной Игоря виднелась табличка с названием улицы — «Греческая».
Я пошла туда. Старые двухэтажные дома, увитые виноградом. Я часами бродила по этой улице, показывая фото старикам, сидящим на лавочках.
На третий день мне повезло. Пожилая женщина, поливавшая палисадник, долго смотрела на снимок. «Игоря помню, — сказала она. — Беспалов его фамилия. Красивый был, девки сохли. Они в семьдесят шестом доме жили. Давно продали все и уехали, как старики его померли».
Фамилия. Теперь у меня была фамилия.
Найти его в сети оказалось до смешного просто. Ростов-на-Дону. Открытый профиль. Жена, двое сыновей-подростков, очень похожих на него. Фото с рыбалки, из отпуска.
Обычная, счастливая жизнь человека, который однажды сказал «не готов». Я смотрела на его лицо, теперь уже взрослое, с морщинками у глаз, и не чувствовала ничего. Ни обиды, ни злости, ни родства.
Просто пустота. Он был сноской на полях моей жизни. Важной, но все-таки сноской.
Я закрыла ноутбук.
Возвращение в Москву было другим. Я приехала не к маме. Я поехала на кладбище.
Холодный гранит памятника. «Соколов Вадим Александрович». Его спокойное, доброе лицо. Я положила на плиту цветы и долго гладила холодный камень.
— Привет, пап, — прошептала я. — Я все знаю. И я хочу, чтобы ты знал... это ничего не меняет. Ты — мой папа. Ты выбрал быть моим папой. И это самый главный выбор.
Я рассказала ему все. И пока я говорила, я поняла простую вещь. Моя личность, мой характер, мои ценности — все это было подарком от него. Любовь оказалась сильнее крови.
Вечером я позвонила маме. Она ответила мгновенно.
— Катя?
— Я на кладбище была. У папы.
Она молчала.
— Я не злюсь, мам. Уже нет. Я просто... пытаюсь понять.
— Я была не одна, — тихо ответила она. — У меня был Вадим. И ты.
Мы проговорили почти час. Впервые в жизни — честно. Она рассказала, как боялась, что я узнаю и перестану любить ее. И его. А я рассказала ей о своем пустом путешествии на юг.
Наш мир не стал прежним. Он никогда уже не будет идеальной картинкой. Он стал настоящим — сложным, со шрамами. Но в нем больше не было лжи.
Через неделю я пришла к ней. Она не суетилась. Просто заварила чай и поставила на стол коробку со старыми фотографиями.
Мы разбирали их вместе. Нашли еще несколько, где на заднем плане мелькал Игорь. Мы не прятали их. Мы смотрели на них, как на свидетелей сложной истории, которая привела нас туда, где мы были сейчас.
А потом мама достала снимок, которого я никогда не видела. Крошечный, черно-белый. Вадим держит на руках младенца в одеяльце.
Меня. И он смотрит на меня с такой всепоглощающей нежностью, что у меня перехватило дыхание.
— Смотри, — тихо сказала мама. — Вот это вы с папой. С настоящим папой.
И я впервые за все это время улыбнулась. По-настоящему.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.
Все мои истории являются вымыслом.