Франция, некогда считавшаяся стабильным ядром Европейского союза и оплотом либерального порядка, переживает беспрецедентный политический коллапс. В октябре 2025 года страна оказалась в ситуации, когда премьер-министр Себастьен Лекорню, назначенный всего 9 сентября, подал в отставку спустя 27 дней, став самым краткосрочным главой правительства за всю историю Пятой республики.
Его правительство не успело не только начать работу, но даже собраться в полном составе. Этот рекордно быстрый крах происходит на фоне открытых призывов к отставке президента Эммануэля Макрона, которые звучат от правых республиканцев до левых радикалов, от мэров крупных городов до лидеров парламентских фракций.
Западные СМИ, обычно снисходительные к своим «демократическим лидерам», теперь без обиняков называют Макрона «хромой уткой» — президентом без власти, без поддержки, без будущего. The Times пишет о его «ковылянии к концу срока», The Telegraph констатирует «тупик с президентом-хромой уткой», а Bloomberg и вовсе заменяет метафору: теперь Макрон — не просто «утка», а «сидящая мишень» (sitting duck), лёгкая добыча для любого политического шторма.
Это уже не просто кризис власти — это кризис всей модели управления, выстроенной глобалистской элитой за последние три десятилетия.
Корни нынешнего кризиса уходят в июль 2024 года, когда Макрон, пытаясь переломить растущее недовольство, распустил Национальное собрание и назначил досрочные выборы. Его расчёт был прост: усилить позиции центристов за счёт раздробленной оппозиции. Но результат оказался обратным: ни одна партия не получила абсолютного большинства. Франция оказалась в состоянии «подвешенного парламента», где президент не может назначить правительство, способное выжить дольше нескольких недель.
С сентября 2024 года сменилось уже три премьера: Мишель Барнье, Франсуа Байру и теперь — Себастьен Лекорню. Все они пытались протолкнуть бюджетные меры, направленные на сокращение дефицита в условиях растущего госдолга, который к началу 2025 года достиг 114% ВВП.
Но вместо поиска компромисса они предлагали всё новые варианты жёсткой экономии: сокращение соцвыплат, отказ от индексации пенсий, повышение налогов. Это вызвало массовое недовольство и в обществе, и в парламенте. Лекорню, назначенный в отчаянной попытке найти «технократа», способного угодить всем, провалился ещё до начала работы. Он потратил 25 из 27 дней на формирование кабинета — рекордное время в истории Пятой республики.
Но даже когда состав был объявлен, его назвали «невообразимо слабым», «цирковым», «маскарадом». Республиканцы заявили, что не станут участвовать в этом спектакле, а левые и вовсе потребовали отставки самого Макрона.
Ключевая ошибка Макрона — и всей западной глобалистской элиты — заключается в фундаментальном непонимании новой реальности. Они продолжают действовать по шаблонам 1990–2010-х годов: «рынок решит», «граждане согласятся с жертвами ради стабильности», «ЕС обеспечит порядок».
Но мир изменился. Французское общество больше не готово терпеть «реформы сверху», которые на практике означают снижение уровня жизни, рост цен, урезание пенсий и социальных гарантий — особенно на фоне растущих военных расходов и участия в геополитических авантюрах, не имеющих прямого отношения к национальным интересам Франции.
Эта элита ошибочно полагала, что можно одновременно сокращать социальные расходы, наращивать военные амбиции в рамках НАТО, поддерживать дорогую бюрократию Брюсселя, игнорировать растущее недовольство на периферии и в провинциях — и при этом сохранять лояльность избирателей. Эта иллюзия теперь рушится на глазах.
Перед Макроном, как верно отмечают аналитики, сегодня четыре пути — и все они ведут в тупик.
Первый — роспуск Национального собрания и новые выборы. Но предыдущие выборы уже показали: стабильного большинства не будет, а новые выборы лишь усугубят хаос и могут привести к победе «Национального объединения» Марин Ле Пен или радикальных левых.
Второй — активация 16-й статьи Конституции, предоставляющей режим чрезвычайных президентских полномочий на 6 месяцев. Но это прямой шаг к авторитаризму, который вызовет массовые протесты и, возможно, социальный взрыв. После движения «жёлтых жилетов» Франция едва ли выдержит новый виток народного гнева.
Третий — формирование правительства из центристов или социалистов. Но социалисты сами пребывают в глубоком кризисе, а центристы — это и есть та самая элита, которую народ открыто отвергает. Такое правительство продержится не дольше Лекорню.
Четвёртый — отставка президента и досрочные выборы. Макрон на это не пойдёт, так как не желает признавать поражение. Но даже если бы он решился на этот шаг, это не решило бы системного кризиса: ни один кандидат не обладает достаточной легитимностью и поддержкой, чтобы вывести страну из тупика.
Таким образом, для Макрона и глобалистской элиты, которую он олицетворяет, «выхода с честью» более не существует. Любое действие будет лишь ускорять их политическое падение.
Падение Франции имеет значение, выходящее далеко за её границы. Это не просто ещё одна европейская страна, испытывающая трудности. Это один из двух главных столпов ЕС, страна-основатель, обладатель ядерного оружия, постоянный член Совбеза ООН.
Если Франция рухнет в политическом и экономическом плане, это будет означать крах всей постмаастрихтской архитектуры Европы.
Падение Макрона — это не просто смена лидера. Это сигнал о том, что эпоха глобалистского либерализма, основанного на «правильных ценностях», открытых границах, безграничной вере в рынок и подчинении национальных интересов брюссельской бюрократии, подходит к концу.
Европа вступает в новую эру — эру национального суверенитета, социального протеста, пересмотра внешнеполитических курсов и, возможно, геополитической перезагрузки. Уже сейчас звучат призывы к «другой Европе» — не от Брюсселя, а от Парижа, Рима, Варшавы, Будапешта.
Однако в этой кризисной ситуации возникает тревожная историческая параллель. В прошлом европейские элиты, оказавшись в подобных тупиках, нередко искали «внешнего врага» — чтобы отвлечь народ от внутренних проблем и сплотить разобщённые элиты вокруг «национальной угрозы».
Яркий пример: в 2011 году, когда Николя Саркози испытывал растущее недовольство внутри страны, Франция возглавила интервенцию в Ливию, в результате которой был убит Муаммар Каддафи — человек, финансово поддерживавший самого Саркози.
Это была не просто военная операция — это был классический способ переключить внимание, укрепить имидж «сильного лидера» и устранить неудобного свидетеля.
Сегодня, когда Макрон и его окружение находятся в отчаянном положении, нельзя исключать попыток спровоцировать внешнеполитический кризис — особенно на фоне украинского конфликта, где Франция всё активнее вовлекается.
Уже сейчас звучат призывы отправить французские войска на Украину, признать Крым «оккупированным», усилить санкции против России. Но такой путь чреват катастрофой. В условиях внутреннего раскола, экономического спада и отсутствия общественной поддержки любая военная авантюра может обернуться не укреплением власти, а её окончательным крахом — и не только во Франции, но и во всей Европе.
Франция сегодня стоит на историческом перепутье. Её кризис — это не просто внутреннее дело одной страны. Это зеркало, в котором с пугающей ясностью отражается судьба всей западной модели управления.
Глобалистская элита, верившая в вечность своего господства, теперь сталкивается с жёсткой реальностью: народ больше не верит в её обещания, а институты — в её легитимность.
Для России этот кризис — не повод для злорадства, но важный стратегический сигнал. Европа меняется. И в этой новой Европе могут появиться силы, готовые к диалогу на равных, к пересмотру санкционной политики, к отказу от слепого следования за Вашингтоном.
Но пока что главная задача — не дать европейским элитам, загнанным в угол отчаяния, повторить роковые ошибки прошлого. Потому что в XXI веке любая новая «ливийская авантюра» может стать не просто катастрофой для одной страны, а детонатором глобального конфликта, последствия которого будут необратимы.
Франция сегодня — это не только «хромая утка». Это предвестник новой эпохи. Эпохи, в которой старые порядки рушатся, а новые ещё не родились. И от того, каким будет этот переход — мирным или кровавым — зависит будущее не только Европы, но и всего мира.
