— Ты что, с ума сошла? — голос Алексея, будто выстрел пробкой из дешёвого шампанского, отозвался в узкой кухне.
— Я просто спросила, — спокойно ответила Татьяна, но рука, державшая кружку с чаем, дрогнула. — Почему у нас в ванной третий раз за неделю потоп?
Алексей, в тренировочных штанах и майке с пятном кетчупа, раздражённо провёл рукой по волосам:
— Да ты сама, наверное, кран плохо закрутила. Или эти сантехники напортачили.
Татьяна фыркнула.
— Конечно. И дезинсекторы, которых ты сам пустил, — это я тоже вызвала?
— Таня, перестань! — взорвался он. — Опять начинаешь своё… "всё против меня", "все хотят испортить свадьбу"!
Она посмотрела на него долго, будто пыталась вспомнить, за что полюбила. За это спокойное лицо, за эти обещания "всё будет как в кино", за то, как он умел казаться надёжным. А теперь — раздражённый мужчина, чужой в её квартире, даже запах от него другой.
— Ты не замечаешь, что всё странно? — тихо произнесла она. — Газовики, дезинсекторы, теперь сантехники… Каждый день кто-то приходит, что-то ломает.
— Это просто совпадения. Ты устала, Тань.
"Совпадения…" — мысленно повторила она и почему-то вспомнила маму, которая всегда говорила: «Когда совпадений слишком много, ищи человека, которому это выгодно».
Татьяна поставила кружку, чётко, чтобы не звякнула.
— Угу. Совпадения.
Она ещё не знала, что это утро — то самое, когда её жизнь треснет пополам. Как стекло в окне после удара — сначала чуть слышный щелчок, потом длинная трещина, которая растёт, пока не разойдётся на осколки.
Татьяна работала бухгалтером в фирме, где все знали друг друга наизусть — кто с кем спит, кто кому должен, у кого новый шубный кредит. После обеда она сидела над отчётом, но цифры расплывались.
— Тань, ты как? — спросила Светка из отдела кадров. — Вид у тебя, будто тебя в мясорубке провернули.
— Всё нормально, — соврала Татьяна. — Свадебные хлопоты.
Светка улыбнулась:
— Ой, да ладно тебе, свадьба — это счастье! Хотя… — она понизила голос. — Я вот свою первую свадьбу помню — за неделю до росписи жених сбежал. К маме. До сих пор думаю: кому хуже повезло, мне или ей.
Татьяна усмехнулась. В этих офисных разговорах было больше правды, чем в любовных признаниях Алексея.
Домой она вернулась поздно. На лестничной площадке пахло химией — резкой, горькой, как лекарство для собаки.
Дверь в её квартиру была приоткрыта.
Сердце ухнуло в пятки. Она осторожно вошла — никого. Только в прихожей стояли два незнакомых мужика в рабочих комбинезонах, паковали чемодан с инструментами.
— А вы кто? — Татьяна перекрыла им путь.
— Дезинсекция, — коротко бросил один. — У вас заявка была.
— Не было!
— Вот акт, — и протянул бумагу с её адресом и… её фамилией.
— Кто вызывал?
— Мужчина. Сказал, живёт с вами.
Татьяна почувствовала, как кровь ударила в виски. Алексей.
Она дождалась, пока "специалисты" ушли, потом позвонила ему.
— Алёша, ты вызывал дезинсекторов?
— Да, — лениво ответил он. — Что, опять недовольна? Там тараканы ползали.
— Какие тараканы?
— Может, ты не заметила. Они под плинтусом, я видел.
— Под каким плинтусом, Алёша? У нас ремонт два года назад делали, я каждый угол знаю!
Он молчал секунду. Потом — холодно, почти с издёвкой:
— Тань, не накручивай. Это просто для профилактики.
Профилактики. Слово было таким же мерзким, как запах, что теперь стоял в квартире.
Ночью она не спала.
На кухне тикали часы, как капли — медленно, нервно.
Соседи снизу ругались: муж вернулся под утро, жена кидала чем-то тяжёлым.
Всё было как обычно, но воздух казался другим — как будто в нём растворился чей-то смех, чужой, скрытый.
Она думала о том, как Алексей сразу, без разговоров, переехал к ней. Как ловко привёз вещи — за один день, будто заранее собирался. Как Галина Петровна, его мать, появлялась всё чаще — то с пирожками (о нет, слово запрещено), то с советами, то просто «пройти мимо».
"Татьяна, дорогая, как вы ладите? А квартира у вас уютная, ой как уютная…"
Тогда это звучало мило. Теперь — как репетиция ограбления.
На следующий день пришли проверять счётчик воды. Молодой парень в форме, с бейджиком, но с глазами, которые не смотрят. Он быстро покрутил вентиль, сделал вид, что что-то записал, и исчез. Через час из ванной пошёл пар — кипяток, невозможно дотронуться.
Татьяна снова вызвала Алексея.
— Это уже перебор! — воскликнула она. — Я не понимаю, что происходит!
Он зашёл, как хозяин.
— Ну что ты орёшь? — спокойно спросил. — Сейчас посмотрю.
Покрутил что-то, пожал плечами.
— Всё нормально. Видимо, кто-то перекрутил регулятор.
— Кто-то? У нас кроме тебя и меня никого нет!
— Тань, ну перестань подозревать всех подряд!
И тогда она впервые посмотрела на него по-настоящему внимательно. На лёгкую ухмылку, на усталость в глазах, не от работы — от роли. И подумала: а ведь он играет.
Вечером зашла Галина Петровна.
— Танюша, как же ты похудела! Всё хлопоты, хлопоты. Ну ничего, после свадьбы отъешься.
Татьяна не стала улыбаться.
— А у вас тоже дома всё ломается, Галина Петровна?
— Конечно, — бодро ответила та. — У нас вон недавно розетка загорелась! Пришлось вызывать электрика. Алёша помог. Он у меня золотые руки, хоть в космос посылай.
"Да уж, — подумала Татьяна. — В космос. Без билета обратно."
Она начала записывать всё — даты визитов, фамилии "специалистов", даже запахи. Сначала — чтобы не забыть. Потом — чтобы не сойти с ума.
Именно эти записи позже спасут ей нервы.
Однажды вечером, возвращаясь из магазина, она заметила у подъезда чёрную машину. Алексей стоял у капота, рядом Галина Петровна. Они что-то обсуждали. Она почти прошла мимо, но услышала свой адрес.
Остановилась, спряталась за дерево.
— …ещё немного, и она сломается, — говорила Галина Петровна. — Я вижу, уже на грани.
— Потерпи, — ответил Алексей. — Через пару недель она сама предложит оформить квартиру.
У Татьяны внутри всё застыло.
Оформить квартиру.
Дальше она уже не слышала, просто стояла, будто в бетон залитая. Воздух стал вязким, шум машин — как под водой.
Всё стало ясно и отвратительно просто.
Поздно ночью Татьяна сидела на кухне. Перед ней лежала тетрадь с записями. На первой странице она написала:
«Если ты читаешь это, Таня, значит, ты снова позволила себя обмануть».
Слёзы не шли. Было странное, почти ледяное спокойствие.
Она не знала, что будет делать. Но знала — не простит.
За окном моросил дождь, у подъезда мелькали фары. И вдруг на лестнице послышались шаги.
Мужские, тяжёлые. Алексей.
Он вошёл, снимая куртку, улыбнулся, как ни в чём не бывало:
— Устала, милая?
Татьяна подняла глаза.
— Нет, Алёша. Я только начинаю.
Утро началось не с кофе, а с чужого звонка.
— Татьяна Николаевна? Это участковый Головин. Тут заявление пришло, от вашего... жениха, что ли? Алексей Кузьмин.
Татьяна, с кружкой в руке, застыла.
— Что ещё случилось?
— Пишет, что вы его из квартиры выгнали без предупреждения, вещи испортили. Просит разобраться.
Она хмыкнула.
— Пусть приходит, я сама разберусь.
— Лучше не надо, — устало ответил участковый. — Разбираться — это моя работа.
И повесил трубку.
Татьяна долго стояла у окна. Снизу шумел двор: бабки у лавки ругались из-за собаки, подростки гоняли мяч, скорая с воем проехала мимо. Всё как обычно, кроме того, что привычный мир теперь трещал по швам.
Когда участковый пришёл, Татьяна встретила его спокойно. Мужчина лет сорока, в форме, с мешками под глазами и видом человека, который уже ничему не удивляется.
— Ну, рассказывайте, что у вас тут за Санта-Барбара.
Татьяна села, налила ему чай — с мелиссой, нервы лечит.
— У меня был жених. Снимал квартиру у меня. Потом я узнала, что он и его мать… — она запнулась, подбирая слово, — …в общем, хотели квартиру мою присвоить.
Головин вздохнул.
— Квартирные истории — моя любимая тема. Продолжайте.
— Они подстраивали поломки, вызывали проверяющих, даже дезинсекцию без моего ведома устроили. Чтобы я нервничала, уставала, а потом сама бы переоформила жильё на него.
— Есть доказательства?
— Есть уши и память, — ответила она, глядя прямо. — Я слышала их разговор.
Участковый пожал плечами.
— Эх, Таня… У нас таких — десятки. Только доказать сложно.
— Я и не хочу доказывать, — неожиданно сказала она. — Я хочу, чтобы они боялись.
Он поднял глаза, удивлённо.
— Это как?
— Пусть думают, что у меня запись. Что я не одна. Пусть вертятся.
Головин кивнул медленно, будто понял.
— Страшнее всего для таких — неизвестность.
Татьяна не стала тянуть. В тот же вечер отправила Галина Петровне короткое сообщение:
«Участковый уже в курсе. Запись у меня. Не суетитесь».
И всё. Ни точек, ни восклицаний. Только ровное спокойствие, как у хирурга перед операцией.
Через час позвонил Алексей.
— Таня, зачем ты это делаешь? — голос уже неуверенный, нервный. — Мы же можем всё уладить.
— Можем, — согласилась она. — Верни мне покой. И исчезни.
— Ты не понимаешь, я… я всё исправлю.
— Ты уже всё исправил, Алёша, — сказала она и повесила трубку.
Дни потянулись вязко. На работе её щадили, шептались, но не лезли.
Однажды в бухгалтерию зашёл высокий мужчина — лысоватый, с усталым лицом, в пальто цвета мокрого асфальта.
— Простите, вы Татьяна?
— Да, а вы?..
— Андрей. Из управляющей компании. Я проверял у вас трубы месяц назад.
Татьяна насторожилась.
— Опять проблемы?
— Нет, наоборот. — Он улыбнулся. — Я хотел извиниться. Тогда к вам присылали меня "по заявке жениха". Мы не знали, что это липа.
— Вы узнали?
— Да. У нас таких схем полно — кто-то ссылается на "аварийку", чтобы попасть в квартиру. Только я потом понял, что дело мутное.
Он помолчал.
— Вы, наверное, думаете, я тоже был в доле. Нет. Просто… не сразу сообразил.
Татьяна смотрела на него с интересом. В его лице было что-то человеческое — усталость без фальши.
— Спасибо, — сказала она. — Хотя поздновато.
— Зато честно. — Он усмехнулся. — И если нужно — могу помочь. У меня связи в охране, в ЖКХ, везде свои люди.
— Помочь с чем?
— С тем, чтобы он к вам не вернулся.
Татьяна задумалась. Помощь — слово двусмысленное. Особенно от мужчин, привыкших всё чинить.
— Если только по закону, — сказала она твёрдо.
— Конечно, — улыбнулся он. — Я не из тех, кто поджигает машины.
Хотя в его взгляде мелькнуло что-то такое, отчего по спине пробежал холодок.
Через неделю у подъезда появилась надпись:
«Кузьмин — вор. Осторожно!»
Татьяна стояла, глядя на эти буквы, размашистые, жирные, как крик.
Соседка тётя Лида шепнула:
— Видали? Кто-то вам мстит. Или помогает.
Татьяна пожала плечами.
В ту же ночь Алексей позвонил снова — пьяный, голос срывается:
— Это ты, да? Ты на меня ментов натравила?
— Нет, Алёша, — спокойно ответила она. — Это совесть к тебе вернулась.
— Совесть? — захохотал он. — У таких, как ты, совесть покупают вместе с мебелью!
— Зато у таких, как я, квартира своя.
Он выругался, швырнул трубку.
Всё вроде стихло. Но однажды, возвращаясь вечером домой, Татьяна увидела в лифте — на зеркале, губной помадой, её собственной, кстати, написано:
«Ты пожалеешь».
Сердце кольнуло. Не страх, нет — злость.
Она поднялась, открыла дверь, включила свет. В квартире — всё на месте.
На столе — букет роз. Белых.
Без записки.
Она медленно подошла, вынула одну розу, провела пальцем по стеблю — и укололась. На столе осталась капля крови.
Всё было ясно. Алексей.
На следующий день она пришла к Андрею — тому самому сантехнику.
Он жил в соседнем доме, в хрущёвке, где на лестнице пахло кошками и пережаренным луком.
— У него ключ остался, — сказала Татьяна, едва он открыл дверь. — Я меняла замки, но всё равно… боюсь, что вернётся.
— Давайте я поставлю вам нормальные. Не эти, из "Леруа", а такие, что ломать бесполезно.
— Сколько с меня?
Он махнул рукой.
— Ничего. Считайте, общественная работа.
Пока он возился с дверью, Татьяна рассказывала — про свадьбу, про мать, про ложь. А он слушал, не перебивая, только кивал.
Когда закончил, сказал:
— Вы сильная. Обычно таких ломают.
— Меня уже пытались, — ответила она. — Но теперь — нет.
Через месяц Алексей исчез. Буквально — как будто испарился.
Татьяна пыталась не думать, но новости всё равно дошли: его видели в другом районе, пьяным, в компании какой-то молоденькой девушки.
«Скоро и её обчистит», — подумала Татьяна.
Однажды позвонил участковый:
— Ваш Кузьмин в больнице. ДТП. Не тяжело, но прилично приложился.
— И что мне теперь делать? — спросила она сухо.
— Ничего. Только если жалко.
Жалко — не то слово. Её больше поразило, как быстро уходит ненависть, стоит только увидеть человека униженным.
Через пару недель Алексей сам объявился. Постучал.
Татьяна открыла, хотя могла бы не делать этого.
На пороге стоял он — похудевший, с тростью, с глазами усталыми, как у побитой собаки.
— Таня… я пришёл извиниться.
— Поздно, — ответила она.
— Я понимаю. Просто… хотел сказать. Это мама всё.
— Не начинай. Ты взрослый мужик, не ребёнок.
Он вздохнул.
— Мне негде жить.
— Есть приюты, хостелы.
— Таня, я не прошу обратно! Только пару дней…
Она посмотрела на него долго. Потом открыла дверь шире.
— Можешь заночевать на кухне. Завтра уйдёшь.
Он кивнул.
Всю ночь она не спала. Слушала, как он дышит за стеной.
И думала: вот оно — моё наказание. Простить, но не вернуть.
Утром, когда она проснулась, его уже не было. Только записка на столе:
«Ты победила. Береги себя. Я больше не вернусь».
И не вернулся.
Прошло два года.
Татьяна всё так же жила в той же квартире, но теперь не одна. Андрей переехал к ней — не сразу, постепенно, как кошка в дом входит: сначала в гости, потом с сумкой, потом с тапками.
Он не лез в душу, не спрашивал "любишь ли", просто жил рядом — молча, спокойно, с этим его вечным запахом железа и табака.
Иногда Татьяна вспоминала Алексея. Без злобы. Просто как урок.
Она понимала, что жизнь не делится на "до" и "после" — всё сплетается, как узор на старом ковре. Где-то нитка оборвалась, где-то узел.
Вечером, сидя с Андреем на кухне, она вдруг сказала:
— Знаешь, я ведь могла тогда сойти с ума.
Он кивнул.
— Не сошла — вот и вся разница между жертвой и человеком.
Она улыбнулась.
— А я просто устала быть доверчивой.
— И правильно. — Он поднял кружку. — За то, что выжила.
Татьяна чокнулась с ним.
На улице шёл дождь. Тихий, домашний.
И ей впервые за долгое время стало спокойно. Не счастливо — нет. Просто спокойно.
А это, как она теперь знала, — куда дороже счастья.
Финал.