— Алина, это что такое? — голос Олега дрогнул, когда он увидел мать в прихожей, сжимающую в руках аляповатый букет астр. — Мам, ты почему здесь?
Алина, вышедшая из кухни с подносом канапе, замерла. На ней было простое, но элегантное темно-синее платье, которое она купила специально для своего тридцатилетия. Волосы, собранные в небрежный пучок, выбились несколькими прядями, но это ее сейчас волновало меньше всего. Взгляд уперся в свекровь, Тамару Павловну, которая с видом оскорбленной добродетели осматривала скромно обставленную прихожую.
— А я вас на свой праздник не приглашала, — тихо, но отчетливо произнесла Алина, глядя прямо на свекровь. Воздух в маленькой квартире мгновенно стал плотным и вязким.
В гостиной, где собрались несколько близких друзей, музыка резко оборвалась. Кто-то из гостей, почувствовав неладное, кашлянул.
Тамара Павловна театрально вздохнула, прижимая букет к своей объемной груди, затянутой в кофту мышиного цвета.
— Олежек, сынок, я же просто поздравить. Разве это преступление? Родной снохе юбилей, тридцать лет — дата серьезная. Не чужие же люди.
Ее голос, обычно властный и звенящий, сейчас был полон приторной, елейной скорби. Она смотрела исключительно на сына, полностью игнорируя Алину, словно та была предметом мебели. Этот прием Алина знала слишком хорошо.
— Мам, мы же говорили, — Олег потер переносицу. Он оказался между двух огней, и это было его самое нелюбимое состояние. — Алина хотела посидеть с друзьями. В узком кругу. Мы собирались к тебе заехать завтра.
— Завтра, — протянула Тамара Павловна, с горечью смакуя это слово. — Завтра ваш праздник закончится, а мать приедет на пепелище. Как мило. Я ведь не навязываюсь, нет. Постою на пороге, отдам цветочки и уйду в свою пустую квартиру. Старость — это вообще одиночество, вы еще не знаете.
Она сделала шаг вперед, протягивая Олегу букет. Алина молча преградила ей путь, встав между мужем и свекровью.
— Тамара Павловна, спасибо за поздравления. Цветы можете оставить здесь, на тумбочке. Олег вас проводит.
Это было сказано ровным, почти ледяным тоном. Никакой истерики, никаких криков. Просто констатация факта. Алина решила для себя, что этот вечер, ее вечер, никто не испортит. Она слишком долго его ждала, слишком устала от вечных компромиссов.
Свекровь вскинула подбородок. Ее мелко подстриженные и осветленные до желтизны волосы казались накрахмаленными.
— Ты меня выгоняешь? Из дома собственного сына?
— Я прошу вас уважать мои границы и мой дом. Мы договаривались, что сегодня вы не придете. Вы нарушили договоренность.
— Какая же ты… — начала было Тамара Павловна, но осеклась, встретившись с холодным, предупреждающим взглядом Олега. Он молчал, но в его взгляде читалось: «Не смей».
— Мам, пожалуйста, — тихо сказал он. — Поехали. Я вызову тебе такси.
Женщина смерила невестку долгим, тяжелым взглядом, в котором плескались обида и плохо скрытая ненависть. Затем она развернулась так резко, что полы ее серого плаща взметнулись, и, не сказав ни слова, вышла за дверь. Олег поспешил за ней.
Алина закрыла глаза на секунду, глубоко вдыхая. Руки слегка дрожали. Она поставила поднос на тумбочку рядом с несчастными астрами и вернулась в комнату.
— Прошу прощения, — она слабо улыбнулась друзьям, которые делали вид, что увлеченно изучают узоры на обоях. — Небольшое семейное недоразумение. Зато теперь точно есть повод выпить!
Ее подруга Света тут же подскочила, обняла ее за плечи и налила в бокал шампанского.
— Держись, Алинка. Ты кремень. Я бы уже орала.
Праздник продолжился, но осадок остался. Алина улыбалась, принимала подарки, участвовала в разговорах, но часть ее сознания все время возвращалась к сцене в прихожей. Она знала, что это только начало. Тамара Павловна не из тех, кто прощает обиды. Она будет мстить — долго, изощренно и чужими руками. Руками собственного сына.
Олег вернулся через полчаса, осунувшийся и мрачный. Он молча сел рядом с Алиной, взял ее за руку и крепко сжал.
— Прости, — прошептал он так, чтобы слышала только она.
— Ты не виноват, — так же тихо ответила она, хотя в глубине души крошечный червячок сомнения уже начал свою разрушительную работу.
Следующее утро началось не с кофе, а со звонка. Олег, который спал у самого края кровати, застонал и потянулся за телефоном. Алина притворилась спящей, но слушала во все уши.
— Да, мам… Нет, не спим… Нормально все… Мам, я же просил…
Судя по тону Олега, разговор был тяжелым. Он говорил короткими, обрывистыми фразами, то и дело вздыхая. Алина слышала пронзительные, жалобные нотки в голосе свекрови даже через динамик телефона.
— …у нее давление подскочило, — сказал Олег, положив телефон на тумбочку. Он повернулся к Алине, которая тут же «проснулась». — Всю ночь не спала, переживала. Говорит, сердце кололо.
Алина села на кровати.
— Конечно. Классический сценарий. Сначала провокация, потом манипуляция здоровьем. Олег, мы это проходили сто раз.
— Я понимаю, — он устало провел рукой по лицу. — Но она моя мать. Я не могу просто… игнорировать.
— Я и не прошу игнорировать. Я прошу, чтобы она не лезла в нашу жизнь. У нас своя семья. Мы живем отдельно. Я не понимаю, чего она хочет.
Олег молчал. Он и сам не до конца понимал. Или делал вид, что не понимает. Его мать, Тамара Павловна, овдовела пять лет назад. С тех пор ее единственной целью в жизни стало тотальное участие в жизни сына. Она жила в своей просторной трехкомнатной квартире в старом фонде, в то время как Олег и Алина ютились в «двушке» на окраине, выплачивая ипотеку. И свекровь постоянно намекала, что такой расклад несправедлив.
Через пару дней Тамара Павловна нанесла новый удар. Она позвонила Олегу на работу и рыдающим голосом сообщила, что ее «совсем одолели бытовые проблемы». Сломался кран на кухне, перегорела проводка в коридоре, и вообще, она, одинокая женщина, совершенно беспомощна в этом жестоком мире.
— Алин, я после работы к маме поеду, — сообщил Олег вечером. — Там нужно кран починить.
— У нее есть номер ЖЭКа, — ровно ответила Алина, не отрываясь от нарезки салата. — И деньги на вызов сантехника у нее тоже есть. Пенсия у нее хорошая, плюс сдает комнату.
— Ну ты же ее знаешь. Она никому не доверяет. «Придут, все сломают, обманут». Я быстро.
Он уехал. Вернулся за полночь, пахнущий не только машинным маслом, но и чем-то неуловимо чужим, материнским. Алина почувствовала запах ее духов «Красная Москва», которые, казалось, въелись в одежду Олега.
— Ну как? Починил? — спросила она, когда он вошел на кухню.
— Починил, — он сел за стол и потер виски. — И не только кран. Там еще карниз надо было прибить и розетку посмотреть.
— Понятно. А ужин был?
Олег поднял на нее удивленный взгляд.
— Ну… да. Она котлет нажарила. Говорит: «Сынок, ты такой худой, жена тебя совсем не кормит».
Алина отложила нож. Вот оно. Началось.
— И что ты ответил?
— Сказал, что ты прекрасно готовишь. Алин, не начинай. Я был голодный. Что я должен был сделать?
— Ничего, Олег. Все в порядке. Ешь свои котлеты. Только не удивляйся, если скоро она начнет приносить их нам сюда в кастрюльках. Чтобы «голодающий сыночек» не страдал.
Она ошиблась. Котлет в кастрюльках не было. Был план куда более масштабный и разрушительный.
Через неделю, в воскресенье, когда они собирались поехать в гипермаркет, снова позвонила Тамара Павловна. На этот раз ее голос был деловым и бодрым. Она приглашала их «на серьезный разговор».
— Что еще за разговор? — напряглась Алина.
— Не знаю, — пожал плечами Олег. — Говорит, есть идея. Касается нас всех.
В квартире свекрови пахло нафталином и валокордином. Сама хозяйка встретила их в лучшем своем платье, с уложенными волосами и яркой помадой на тонких губах. На столе стоял сервиз, вазочка с печеньем и заварочный чайник. Все кричало о важности момента.
— Присаживайтесь, дети мои, — торжественно произнесла она, когда они уселись на жесткий диван, покрытый вытертым гобеленовым покрывалом.
Она помолчала, давая им проникнуться атмосферой, и начала.
— Я много думала после… того инцидента, — она бросила короткий взгляд на Алину. — Я старею. Мне все труднее одной в такой большой квартире. А вы ютитесь в своей клетушке, платите бешеные деньги банку. Это же неразумно.
Алина и Олег переглянулись. Они не понимали, к чему она клонит.
— У меня есть предложение, — продолжила Тамара Павловна, и в ее глазах зажегся фанатичный огонек. — Вы продаете свою квартиру. Деньги от продажи мы вкладываем в ремонт моей. Здесь три комнаты! Места всем хватит. Сделаем из одной комнаты вам спальню с отдельным входом, если хотите. Ипотеку закроете, будете жить свободно. Я буду вам помогать по хозяйству, с будущими внуками сидеть. Мы будем одной большой, дружной семьей!
Наступила тишина. Алина смотрела на свекровь и не могла поверить своим ушам. Это было похоже на дурной сон. Жить здесь, в этом пропахшем стариной музее, под вечным контролем?
— Мам, я не думаю, что это хорошая идея, — осторожно начал Олег.
— Почему?! — взвилась Тамара Павловна. — Это же гениально! Экономия, помощь, все вместе! Олежек, ты всегда будешь под присмотром, накормлен. Алина сможет больше отдыхать.
«Под присмотром» — это ключевое слово, подумала Алина.
— Тамара Павловна, — сказала она так спокойно, как только могла. — Спасибо за заботу, но нам нравится жить отдельно. Мы привыкли. И мы не хотим продавать свою квартиру. Это наше единственное собственное жилье.
— Оно не ваше! Оно банковское! — отрезала свекровь. — А так будет наше общее! Семейное гнездо! Алина, ты просто не понимаешь своего счастья. Ты же женщина, ты должна думать о будущем, о детях. Разве ты хочешь растить их в ипотечной кабале?
— Детей мы будем растить в своем доме, а не в гостях, — отрезала Алина.
Лицо Тамары Павловны исказилось.
— В гостях? Это дом твоего мужа! Моего сына! Здесь все его!
Олег поднял руку.
— Мама, стоп. Алина права. Мы не будем ничего продавать и никуда переезжать. Тема закрыта. Если тебе трудно одной, мы можем нанять тебе помощницу по хозяйству.
— Помощницу? Чужого человека в мой дом? Чтобы она меня обворовала? — запричитала Тамара Павловна. — Я хотела как лучше! Душу вложила в эту идею! А вы… Вы просто неблагодарные! Особенно ты! — она ткнула пальцем в сторону Алины. — Ты настраиваешь моего сына против меня! Ты разрушаешь нашу семью!
— Семью разрушает тот, кто не уважает чужие границы, — Алина встала. — Олег, поехали домой. Разговор окончен.
Они ушли под аккомпанемент рыданий и проклятий. Всю дорогу домой Олег молчал, сжимая руль так, что Алина боялась, что он его сломает.
— Ты не должен был ей потакать, — нарушила она тишину, когда они подъехали к дому. — Ты должен был сразу сказать «нет».
— Я пытался быть мягче, Алин. Она же…
— Она манипулятор, Олег. И чем мягче ты с ней, тем глубже она запускает свои когти. Сегодня она предложила съехаться. Что будет завтра? Она потребует, чтобы мы отдали ей твою зарплату, потому что «я лучше знаю, как тратить деньги»?
Олег ничего не ответил. Он просто вышел из машины и пошел к подъезду. Алина поняла, что он зол. Но не на мать. На нее. За то, что она заставила его увидеть правду.
Следующие несколько недель были периодом затишья. Тамара Павловна не звонила. Олег стал молчаливым и отстраненным. Он приходил с работы, ужинал, утыкался в компьютер и ложился спать. Алина чувствовала, как между ними растет ледяная стена. Она пыталась говорить с ним, но натыкалась на глухое раздражение.
— Олег, что с тобой происходит?
— Ничего. Я устал.
— Мы не можем так жить. Мы почти не разговариваем.
— А о чем говорить? Опять о моей маме? Я не хочу.
Алина поняла, что свекровь добилась своего. Она не смогла поселиться с ними физически, но она поселилась в их мыслях, в их отношениях, отравляя все изнутри.
Интрига закрутилась с неожиданной стороны. Однажды вечером, когда Олег был в душе, ему на телефон пришло сообщение. Алина не имела привычки читать чужую переписку, но имя отправителя — «Зоя, тетя» — заставило ее напрячься. Зоя была родной сестрой покойного отца Олега. Они почти не общались, Тамара Павловна всегда отзывалась о ней пренебрежительно, называя «провинциальной выскочкой».
Сообщение было коротким: «Олег, позвони срочно. Касается дачи».
Дача. Старый, покосившийся домик в часе езды от города. Он принадлежал еще деду Олега. После его смерти там хозяйничала Тамара Павловна, считая его по праву своим. Они с Олегом ездили туда пару раз за лето на шашлыки.
Когда Олег вышел из душа, Алина сказала:
— Тебе тетя Зоя писала. Просит позвонить насчет дачи.
Олег нахмурился и тут же набрал номер. Алина осталась на кухне, но приоткрыла дверь, чтобы слышать разговор.
— Да, теть Зой, привет… Что? Продает? Какую дачу? — голос Олега стал напряженным. — В смысле «нашу»? Она не может ее продать. Документы… Я думал, они у нее.
Разговор длился еще минут десять. Когда Олег закончил, он вошел на кухню бледный, как полотно.
— Мать продает дачу.
— Как продает? — ахнула Алина. — Она же… общая.
— Вот именно. Она общая. По закону она принадлежит мне и тете Зое в равных долях, как наследникам отца. А у мамы там только право пользования, как у вдовы. Она не имеет права ее продавать без нашего согласия. Тетя Зоя случайно узнала от соседей, что мать уже водит покупателей.
— Зачем ей это? — прошептала Алина, хотя уже догадывалась.
— Чтобы надавить на меня, — глухо сказал Олег. — Чтобы показать, что она может делать, что хочет. Или… чтобы получить деньги и съехать от нас подальше, раз уж ее план провалился. Купить себе квартирку поменьше, а на разницу жить.
В его голосе впервые за долгое время Алина услышала не раздражение, а холодную, трезвую ярость.
— Что ты будешь делать? — спросила она.
— Завтра я еду к ней. И мы поговорим. Один раз. И в последний.
На следующий день Олег взял отгул. Он уехал утром, ничего не сказав. Алина провела день как на иголках. Она не знала, чего ожидать. Что, если мать снова разжалобит его? Что, если он вернется и скажет, что они должны ей уступить?
Он вернулся поздно вечером. Вошел в квартиру, молча снял куртку. Алина ждала в гостиной.
— Ну? — не выдержала она.
Олег прошел в комнату и сел в кресло. Он выглядел так, будто разгрузил вагон угля.
— Я сказал ей все. Что я знаю про дачу. Про ее махинации. Про то, что она пыталась лишить наследства не только родную сестру своего покойного мужа, но и меня, своего сына.
— И что она?
— Сначала кричала, что это ее дача, что она всю жизнь в нее вложила. Потом, когда я сказал, что если она не прекратит, то тетя Зоя подаст в суд и все равно добьется своего, она начала плакать. Говорила, что я неблагодарный сын, что я променял родную мать на «эту твою».
Алина замерла. Вот он, решающий момент.
— А ты что?
Олег поднял на нее глаза. Взгляд у него был тяжелый, но ясный.
— А я сказал ей, что «эта моя» — моя жена. И мой дом там, где она. Я сказал, что она вырастила меня не для того, чтобы я всю жизнь бегал чинить ей краны и слушал ее жалобы, а для того, чтобы я построил свою собственную семью и был в ней счастливым. И если она, моя мать, мешает моему счастью, то я вынужден буду выбирать не ее.
Слезы навернулись Алине на глаза. Она подошла к нему и опустилась на колени перед креслом, положив голову ему на колени. Он гладил ее по волосам.
— Она сказала, что я ей больше не сын, — тихо продолжил Олег. — Собрала в пакет мои детские фотографии и пару свитеров, которые вязала мне, и отдала мне. Сказала, чтобы я больше не приходил.
— Олег… — прошептала Алина.
— Все в порядке, — его голос был твердым. — Знаешь, я почувствовал… облегчение. Как будто с плеч свалился огромный камень, который я таскал всю жизнь. Мне больно, да. Но это как… операция. Больно, но необходимо, чтобы выжить.
Они долго сидели в тишине. Это не было счастливым концом из сказки. Это было суровое, болезненное завершение одной главы жизни и начало другой. Семья раскололась. Олег потерял мать. Но они с Алиной обрели друг друга заново.
Через несколько дней позвонила тетя Зоя. Они с Олегом договорились, что дачу продавать не будут. Летом съездят вместе, приведут ее в порядок. Зоя, бойкая и простая женщина, сказала по громкой связи, чтобы слышала и Алина:
— Плюнь ты на нее, племяш. Такие люди не меняются. Живи своей жизнью. А то так и будешь всю жизнь виноватым.
Тамара Павловна больше не звонила. Она вычеркнула их из своей жизни так же решительно, как когда-то пыталась в нее втиснуться. Алина иногда думала о ней. Представляла ее в большой, гулкой квартире, одну, с ее вечной обидой на весь мир. Ей не было ее жаль. Было только горькое понимание, что некоторые люди настолько поглощены своей любовью к власти, что готовы разрушить настоящую любовь вокруг себя, оставшись в итоге в полном одиночестве.
Однажды, спустя пару месяцев, Алина разбирала старые вещи в шкафу и наткнулась на то самое темно-синее платье. Она повертела его в руках, вспоминая свой испорченный юбилей. Но теперь это воспоминание не вызывало боли. Оно было похоже на шрам — напоминание о битве, в которой они с Олегом, хоть и с потерями, но все-таки победили.
Она повесила платье обратно в шкаф. Впереди была новая жизнь. Их собственная. Без оглядки на чужие ожидания и без привкуса валокордина.