Ключи от маминой квартиры обжигали ладонь, словно раскаленное железо. Лена стояла у двери и не могла заставить себя вставить их в замочную скважину. Еще вчера она верила, что мама поправится. Что это просто затянувшаяся простуда, обычная слабость, возрастное. А сегодня утром позвонили из больницы.
Инфаркт. Второй за полгода. На этот раз сердце не выдержало.
— Лен, давай я открою, — тихо предложила Настя, ее лучшая подруга. Она взяла отгул на работе, чтобы поддержать.
Лена молча протянула ключи. Дверь распахнулась, и их встретил затхлый запах давно не проветриваемой квартиры. Мама лежала в больнице уже три недели, и никто не заходил сюда все это время.
В прихожей Лену встретили мамины тапочки, аккуратно поставленные у порога. Она опустилась на корточки и прижала их к груди, не сдерживая слез. Настя обняла ее за плечи и просто молчала, давая выплакаться.
— Прости, — Лена вытерла лицо ладонями. — Я думала, что готова. Но здесь все напоминает о ней.
— Не извиняйся. Плачь сколько нужно.
Они прошли в гостиную. Лена машинально начала открывать окна, впуская свежий воздух. На столике у дивана лежала открытая книга — мама так и не дочитала ее. Рядом стояла чашка с засохшим чаем.
— Мне нужно разобрать документы, — Лена вытерла глаза и попыталась собраться. — Нотариус сказал, что сначала нужно найти завещание, если оно есть. Или свидетельство о собственности на квартиру.
— Где мама обычно хранила важные бумаги?
— В спальне, в старом комоде.
Они прошли в маленькую спальню, где все дышало покоем и порядком. Комод стоял у окна — темное дерево, резные ручки, память о бабушке Лены. Она открыла верхний ящик: нитки, иголки, пуговицы в жестяной коробке. Второй — постельное белье, аккуратно сложенное стопками.
В третьем ящике лежала потертая папка с надписью «Документы». Лена достала ее и присела на край кровати. Настя устроилась рядом.
Паспорт мамы. Медицинский полис. Пенсионное удостоверение. Свидетельство о рождении Лены. Свидетельство о смерти отца — он умер пятнадцать лет назад от рака. Лена перебирала бумаги, и каждая из них отзывалась болью в груди.
— Вот, смотри, — она извлекла небольшой конверт. — Сберкнижка. Тут должно быть немного накоплений.
Но свидетельства о собственности на квартиру не было.
— Странно, — Лена нахмурилась. — Оно всегда здесь лежало. Я помню, как мама показывала его мне года три назад, когда мы обсуждали, не сделать ли ей завещание.
— Может, в других ящиках? Или в шкафу?
Они перерыли весь комод, заглянули в шкаф, проверили антресоли. Ничего. Лена чувствовала, как растет тревога.
— Нужно позвонить Виктору, — сказала она наконец. — Он же жил здесь последние два года. Может, знает что-то.
Виктор Павлович появился в маминой жизни неожиданно. Они познакомились в поликлинике — он работал санитаром. Мама тогда только похоронила свою сестру и очень тяжело переживала утрату. Виктор оказался рядом в нужный момент: внимательный, заботливый, всегда готовый помочь.
Лена сначала обрадовалась. Мама столько лет была одна, и казалось, что она наконец обрела поддержку. Виктор помогал по хозяйству, ходил с ней на прогулки, готовил ужины. Мама светилась от счастья.
Но постепенно Лена начала замечать странности. Виктор всегда был дома, когда она приезжала. Всегда встречал у двери, всегда участвовал в разговоре. Он никогда не оставлял ее с мамой наедине. А когда Лена пыталась позвонить маме, часто брал трубку он.
— Нина Михайловна отдыхает, — говорил он мягким голосом. — Перезвони попозже.
Мама стала реже отвечать на сообщения. А когда отвечала, писала коротко и как-то отстраненно. Лена пыталась поговорить об этом, но мама только отмахивалась.
— Не придумывай, Леночка. Витя очень хороший человек. Он заботится обо мне.
Последние полгода Лена виделась с мамой всего несколько раз. Виктор каждый раз находил причину, почему сейчас неудобно приезжать: то мама плохо себя чувствует, то они собираются к врачу, то ждут сантехника.
А потом случился первый инфаркт. Лена примчалась в больницу и увидела маму бледной, осунувшейся, словно постаревшей на десять лет за несколько месяцев. Виктора рядом не было.
— Где он? — спросила Лена.
— Поехал домой, отдохнуть, — мама слабо улыбнулась. — Он так устал все эти дни. Столько сил на меня потратил.
Лена хотела сказать, что это нормально — уставать, ухаживая за больным человеком, но промолчала. Просто села рядом и взяла мамину руку в свою.
За следующие несколько месяцев мама поправилась. Выписалась из больницы, начала ходить на прогулки. Виктор снова был рядом. Лена навещала маму каждую неделю, но чувство тревоги не проходило. Что-то было не так, но она не могла понять, что именно.
А потом случился второй инфаркт.
Лена набрала номер Виктора. Длинные гудки. Она уже хотела положить трубку, когда он наконец ответил.
— Да.
— Виктор Павлович, это Лена. Я в маминой квартире. Мне нужно найти документы на квартиру, но их нет на месте. Вы не знаете, где они могут быть?
Пауза. Слишком долгая пауза.
— Лена, мне очень жаль, очень, — голос Виктора звучал сочувственно, но что-то в нем настораживало. — Нина Михайловна была замечательным человеком.
— Спасибо. Виктор Павлович, о документах...
— Дело в том, что квартира больше не принадлежит Нине Михайловне.
Лена почувствовала, как сердце ухнуло вниз.
— Что вы имеете в виду?
— Она переоформила квартиру на меня. Два года назад. У нотариуса. Это был ее добровольный выбор.
— Не может быть, — Лена услышала собственный голос как будто со стороны. — Мама бы мне сказала.
— Она не хотела тебя расстраивать. Знала, что ты будешь против.
— Я хочу увидеть документы.
— Конечно. Я понимаю твой шок. Приезжай завтра ко мне, я все покажу. Но Лена, это законно. Нотариус заверил сделку. Все было по воле твоей матери.
Он назвал адрес — квартира в спальном районе, Лена записала — и повесил трубку.
Она сидела на маминой кровати и не могла пошевелиться. Настя молча обняла ее.
— Не может быть, — повторила Лена. — Мама не могла такого сделать. Это наш дом. Здесь я выросла. Она знала, что эта квартира все, что у меня есть. Как она могла?
— Может, он врет? Может, это какая-то махинация?
— Он сказал, что все у нотариуса. Нотариус не станет подделывать документы.
— Лена, — Настя взяла ее за руки. — Даже если это правда, это не значит, что мама действительно хотела этого. Может, он манипулировал ею? Она была больной, одинокой. Он мог на нее давить.
— Мне нужно увидеть документы. И поговорить с нотариусом.
На следующий день они поехали по адресу, который назвал Виктор. Старая пятиэтажка с обшарпанными стенами. Лена поднялась на третий этаж и позвонила в дверь.
Виктор открыл почти сразу. Он выглядел так же, как всегда: аккуратная стрижка, чистая рубашка, располагающая улыбка. Ему было чуть за пятьдесят, но выглядел он моложе.
— Проходите, — он отступил в сторону.
Квартира была маленькой — однокомнатная, с минимумом мебели. На столе лежала стопка документов.
— Вот, смотри, — Виктор протянул Лене папку. — Договор дарения. Подпись твоей мамы. Печать нотариуса. Все законно.
Лена взяла документ дрожащими руками. Дата — три года назад, не два, как он говорил вчера. Подпись мамы — такая знакомая, с характерным завитком на конце. Печать нотариуса Ивановой Ольги Петровны.
— Почему она это сделала? — Лена подняла глаза на Виктора.
Он вздохнул и сел напротив.
— Твоя мама боялась, — он говорил тихо, проникновенно. — Она боялась, что с ней что-то случится, и тебе придется продавать квартиру, чтобы оплатить ее лечение или похороны. Она хотела обезопасить тебя от долгов.
— Это ложь, — Лена покачала головой. — Мама никогда не боялась быть мне обузой. Она бы поговорила со мной.
— Лена, я понимаю, тебе тяжело это принять. Но Нина Михайловна любила тебя и хотела защитить. Она попросила меня присмотреть за квартирой, содержать ее в порядке. И я обещал, что после ее смерти продам квартиру и отдам тебе половину денег.
— Половину, — повторила Лена. — Какое благородство.
— Я не обязан был этого делать, — в голосе Виктора впервые появились стальные нотки. — По закону квартира моя. Полностью. Но я уважаю волю Нины Михайловны.
— Вы манипулировали больным человеком, — Лена встала. — Вы изолировали ее от меня, заставили подписать эти бумаги. Я подам в суд. Я докажу, что сделка недействительна.
— Пожалуйста, — Виктор развел руками. — Но ты проиграешь. У меня есть все доказательства, что твоя мама была в здравом уме и принимала решение добровольно. Нотариус подтвердит. Есть даже справка от психиатра — я попросил Нину Михайловну пройти обследование перед сделкой, чтобы никто не мог оспорить договор.
— Вы заранее все спланировали, — Лена почувствовала, как внутри поднимается ярость. — Вошли в доверие к одинокой женщине, изолировали ее от дочери, заставили отдать квартиру. Это мошенничество.
— Это любовь, — Виктор улыбнулся. — Я любил твою мать. Заботился о ней. Был рядом, когда ты занималась своей жизнью.
Лена развернулась и вышла из квартиры, с трудом сдерживая слезы. Настя молча шла рядом.
В машине Лена наконец дала волю эмоциям. Она кричала, колотила кулаками по рулю, рыдала. Настя просто держала ее за руку и ждала.
— Что мне теперь делать? — спросила Лена, когда немного успокоилась. — У меня даже нет денег на адвоката. Я снимаю квартиру, работаю на двух работах, чтобы свести концы с концами. Эта квартира была моей надеждой. Я думала, что хоть буду иметь свое жилье. Что смогу отдохнуть от этой бесконечной гонки.
— Мы найдем способ, — твердо сказала Настя. — Есть юридические консультации, где помогают бесплатно. Есть адвокаты, которые берутся за дела на условиях процента от выигрыша.
— Он сказал, что я проиграю.
— Он может ошибаться.
На следующей неделе Лена нашла адвоката по семейным делам — Марину Владимировну, женщину лет пятидесяти с проницательными глазами и уверенной манерой держаться. Она внимательно выслушала историю Лены, изучила документы.
— Дело сложное, — сказала она наконец. — Формально все оформлено правильно. Договор дарения, нотариус, справка от психиатра. Но в таких делах надо смотреть на нюансы.
— Какие? — Лена подалась вперед.
— Во-первых, временной промежуток. Твоя мама умерла через три года после оформления сделки. Это важно — если бы она умерла через месяц или два, было бы проще доказать, что ее здоровье уже не позволяло принимать взвешенные решения. Но три года — срок, который суд может счесть достаточным.
— То есть все пропало?
— Не спеши. Во-вторых, есть понятие кабальной сделки. Если мы докажем, что твоя мама находилась в тяжелом материальном или психологическом состоянии, и Виктор этим воспользовался, суд может признать сделку недействительной.
— Мама действительно была в тяжелом состоянии, — Лена вспомнила. — Она похоронила сестру как раз перед тем, как познакомилась с Виктором. Она была в депрессии, почти не выходила из дома. Я даже уговаривала ее сходить к психологу.
— Есть доказательства? Переписка? Свидетели?
— Наши с ней переписки в WhatsApp. И я могу попросить соседей дать показания — они видели, что мама была не в себе.
— Хорошо, — Марина Владимировна кивнула. — Также нам нужно установить, что Виктор намеренно изолировал твою мать от тебя. Это важный элемент психологического давления.
— У меня есть переписка, где я прошу маму о встрече, а она отказывается. Или где Виктор пишет от ее имени, что сейчас неудобно.
— Отлично. Еще один момент — завещание. Составляла ли твоя мама завещание?
— Нет. По крайней мере, я его не нашла.
— Это тоже может сработать в нашу пользу. Если женщина отдает единственную квартиру человеку, с которым живет всего пару лет, но при этом не оставляет ничего родной дочери — это выглядит подозрительно.
Лена впервые за эти дни почувствовала проблеск надежды.
— Вы возьметесь за дело?
— Возьмусь. Но должна предупредить — шансы примерно пятьдесят на пятьдесят. Все зависит от того, насколько убедительными будут наши доказательства и насколько лояльным окажется судья.
Следующие месяцы превратились в кошмар. Лена собирала доказательства, общалась со свидетелями, ходила на консультации к адвокату. Она достала все переписки с мамой за последние годы, нашла соседку тетю Галю, которая согласилась дать показания.
— Я видела, как Витя контролировал Нину, — рассказывала пожилая женщина. — Она хотела со мной чай попить, а он говорил: «Нина, тебе нужно отдохнуть, у тебя давление». Или: «Нина, мы же договорились никуда не ходить сегодня». А она слушалась его, как ребенок.
Лена нашла коллегу мамы по бывшей работе, которая вспомнила, что Нина Михайловна после смерти сестры говорила о суицидальных мыслях.
— Она говорила, что не видит смысла жить дальше, — свидетельствовала бывшая коллега. — Мы ее уговаривали обратиться к врачу, но она отказывалась.
Но Виктор тоже не сидел сложа руки. Он предоставил суду свои доказательства: фотографии, где он с мамой Лены на прогулках, на даче, в кафе, где они счастливые, улыбающиеся. Показания знакомых, которые утверждали, что Нина Михайловна и Виктор были любящей парой.
— Она часто говорила, как ей повезло встретить такого человека, — свидетельствовала какая-то женщина, которую Лена видела впервые. — Говорила, что Виктор спас ее от одиночества.
Нотариус Иванова дала показания, что Нина Михайловна была в ясном уме, отвечала на вопросы четко, понимала значение своих действий.
— Я всегда тщательно проверяю дееспособность людей при таких сделках, — говорила нотариус. — Нина Михайловна не вызвала у меня никаких сомнений.
Психиатр, выдавший справку, подтвердил, что на момент осмотра никаких психических отклонений у Нины Михайловны обнаружено не было.
Суд длился полгода. Лена худела, плохо спала, почти бросила одну из своих работ, потому что не справлялась с нагрузкой. Настя поддерживала ее как могла — приносила еду, ходила с ней на заседания, отвлекала в редкие свободные вечера.
Наконец настал день вынесения решения. Лена сидела в зале суда, сжимая руку Насти. Напротив сидел Виктор — спокойный, уверенный в себе.
Судья — женщина лет шестидесяти с усталым лицом — начала зачитывать решение. Лена слушала, и с каждым словом надежда таяла.
— Суд установил, что договор дарения был заключен в соответствии с законом. Нотариус подтвердил дееспособность дарителя. Справка психиатра не вызывает сомнений. Показания о том, что Нина Михайловна находилась в депрессии на момент заключения сделки, не подтверждены медицинскими документами.
— Нет, — прошептала Лена.
— Довод о том, что ответчик изолировал Нину Михайловну от дочери, не нашел достаточных доказательств. Переписка показывает, что контакт между матерью и дочерью сохранялся, хоть и был менее интенсивным. Суд не может установить, что это было результатом давления со стороны ответчика.
Судья подняла глаза и посмотрела на Лену.
— В то же время суд не может не отметить моральную сторону дела. Отчуждение единственного жилья в пользу сожителя при наличии родной дочери вызывает вопросы. Однако закон защищает право собственника распоряжаться имуществом по своему усмотрению.
— Неужели вы не видите? — не выдержала Лена, вскакивая с места. — Он манипулировал ею! Он воспользовался тем, что она была слабой, одинокой!
— Гражданка Соколова, сядьте, — строго сказала судья. — Иначе я удалю вас из зала.
Лена опустилась на стул. Марина Владимировна положила руку ей на плечо.
— Суд отказывает в удовлетворении иска, — закончила судья. — Договор дарения остается в силе.
Лена вышла из зала суда как в тумане. Виктор догнал ее на улице.
— Лена, погоди, — он схватил ее за руку.
Она резко обернулась.
— Не прикасайтесь ко мне.
— Послушай, я не враг тебе, — он говорил быстро. — Я понимаю, это тяжело для тебя. Я правда готов отдать тебе половину от продажи квартиры. Это было моим обещанием твоей маме.
— Вы не имеете права произносить ее имя, — Лена чувствовала, как внутри все горит. — Вы обманули ее. Использовали. Вы не любили ее — вам нужна была квартира.
— Это не так, — в глазах Виктора мелькнуло что-то похожее на обиду. — Я правда любил Нину. Она была замечательной женщиной.
— Если бы вы ее любили, вы бы не забрали у нее квартиру. Не оставили бы ее дочь без ничего.
Виктор вздохнул.
— Думай что хочешь. Мое предложение остается в силе. Когда продам квартиру — ты получишь свою половину.
— Я не возьму у вас ни копейки.
Лена развернулась и пошла прочь. Настя обняла ее и увела к машине.
Прошел еще месяц. Лена пыталась вернуться к обычной жизни, но все казалось бессмысленным. Она потеряла не только квартиру — она потеряла веру в справедливость, в то, что добро побеждает зло.
Однажды вечером ей позвонил незнакомый номер.
— Лена? Это Ольга, соседка вашей мамы. Из соседнего подъезда.
— Да, я вас помню. Здравствуйте.
— Я узнала о вашей истории с Виктором. Мне очень жаль. И я подумала... может, вам стоит поговорить с Анной Петровной. Она жила через дверь от вашей мамы, переехала полгода назад.
— Зачем?
— Она рассказывала мне кое-что о Викторе. То, что вам стоит услышать.
Лена записала номер Анны Петровны и в тот же вечер позвонила. Женский голос ответил с осторожностью.
— Да, я помню Нину Михайловну, — сказала Анна Петровна после того, как Лена представилась. — Хорошая была женщина. А Виктор... — она помолчала. — Приезжайте, поговорим лично. Я не хочу обсуждать это по телефону.
На следующий день Лена поехала по адресу, который дала Анна Петровна. Женщина оказалась лет семидесяти, с умными внимательными глазами.
— Проходите, — она провела Лену на кухню и поставила чайник.
— Ольга сказала, вы знаете что-то о Викторе.
— Знаю, — Анна Петровна налила чай в чашки. — Я долго думала, стоит ли вмешиваться. Но когда узнала, что случилось... Видите ли, я знала Виктора еще до того, как он познакомился с вашей мамой.
Лена выпрямилась.
— У меня есть знакомая, Зоя. Она живет в том же доме, где раньше жил Виктор. И она рассказывала мне историю, очень похожую на вашу.
— Что вы имеете в виду?
— Три года назад Виктор ухаживал за пожилой женщиной — вдовой, у которой не было детей. Он съехался с ней, заботился, был внимателен. А через год она переоформила на него квартиру. А еще через полгода умерла. Виктор продал квартиру и исчез.
Лена почувствовала, как похолодело внутри.
— У вас есть доказательства?
— Только слова Зои. Но она готова рассказать свою версию. И дать вам контакты родственников той женщины.
— Почему вы не сказали об этом раньше? Во время суда?
— Потому что не знала о вашем деле, — Анна Петровна виновато посмотрела на Лену. — Я переехала, была занята своими проблемами. О том, что произошло между вами и Виктором, я узнала только недавно.
Лена позвонила Марине Владимировне и рассказала о новой информации. Адвокат насторожилась.
— Если мы докажем систему — что это не первый случай, когда он поступил так — можем подать иск о мошенничестве. Это уже уголовное дело. И оно может изменить отношение суда к гражданскому иску.
Они нашли Зою, которая подтвердила рассказ. Нашли племянницу той женщины — Светлану, которая тоже пыталась оспорить сделку, но проиграла суд.
— Я тогда не знала, что делать, — рассказывала Светлана, женщина лет сорока с усталым лицом. — Тетя Валя была одинокая, мы виделись редко. А когда она умерла, я узнала, что квартира уже не ее. Виктор сказал то же самое, что и вам — что это была воля тети. Что она хотела обеспечить его, потому что он заботился о ней.
— А вы не обращались в полицию?
— Обращалась. Но мне сказали, что раз сделка оформлена законно, это не мошенничество. Максимум — гражданский спор. Я не могла нанять адвоката, не могла бороться. Просто смирилась.
Лена смотрела на нее и видела саму себя — уставшую, опустошенную, готовую сдаться.
— Но теперь нас двое, — сказала она. — И есть система. Он делал это не раз. Это уже не просто «любовь» и «забота». Это схема.
Марина Владимировна подала заявление в полицию. Начали проверку. Оказалось, что случаев было больше — еще одна женщина, еще одна квартира. Всего три случая за пять лет.
— Он выбирает одиноких пожилых женщин, недавно потерявших близких, — объясняла следователь, изучая материалы. — Входит в доверие, изолирует от родственников, добивается оформления квартиры на себя. Классическая схема. Проблема в том, что формально все оформлено законно.
— Но теперь есть система, — настаивала Лена. — Три одинаковых случая. Это не может быть совпадением.
— Согласна. Но доказать умысел сложно. Он может сказать, что просто везучий в любви. И что все три женщины добровольно дарили ему квартиры.
— Значит, он останется безнаказанным?
Следователь посмотрела на нее с сочувствием.
— Я сделаю все возможное. Но должна быть честной — шансы невелики.
Расследование шло медленно. Виктора вызывали на допросы, он отвечал спокойно и уверенно, у него были ответы на все вопросы. Да, он знакомился с одинокими женщинами. Да, они оформляли на него квартиры. Но это было их желание, их благодарность за заботу.
— Я не преступник, — говорил он. — Я просто человек, который не бросает людей в трудную минуту.
Лена чувствовала, как снова теряет почву под ногами. Может, следователь права? Может, доказать ничего не удастся?
И тогда она вспомнила мамины вещи. Она так и не разобрала их до конца — не могла заставить себя вернуться в квартиру после проигранного суда. Но теперь у нее появилась идея.
Она поехала туда поздним вечером, когда была уверена, что Виктора не будет дома. Ключи у нее все еще были — он не удосужился поменять замки.
Квартира встретила ее чужим запахом — Виктор уже начал менять обстановку. Но мамина спальня оставалась нетронутой.
Лена методично обыскала каждый угол. Заглянула под матрас, проверила карманы одежды в шкафу, перелистала книги на полках. И наконец нашла.
В старой шкатулке, за фотографиями, лежала пачка писем. Нераспечатанных писем от Лены маме. Даты — последние два года. Лена отправляла их на мамин адрес, когда мама перестала отвечать на звонки и сообщения. Обычные письма, по старинке, потому что думала, что так точно дойдет.
Но мама их никогда не получала. Виктор перехватывал почту.
В шкатулке было еще что-то — блокнот. Мамин дневник. Лена открыла его дрожащими руками.
«15 марта. Витя сказал, что Лена звонила, но я спала. Он не стал меня будить. Наверное, это правильно — я действительно плохо себя чувствовала».
«3 апреля. Снова пропустила звонок Лены. Витя говорит, что я должна больше отдыхать, меньше волноваться. Он прав, наверное».
«20 мая. Витя предложил оформить на него квартиру. Говорит, так будет правильно — он же заботится обо мне, живет здесь. И потом, если что-то со мной случится, не будет проблем. Лене не придется возиться с документами. Я не знаю. Нужно подумать».
«15 июня. Витя опять заговорил о квартире. Сказал, что это докажет, что я ему доверяю. Что без этого он чувствует себя лишним в этом доме. Я не хочу его обидеть».
«1 июля. Я подписала бумаги. Витя был так счастлив. Сказал, что теперь мы настоящая семья. Но мне почему-то тревожно. Я не сказала Лене. Боюсь, она не поймет».
«10 августа. Я попросила Витю, чтобы Лена приехала в гости. Он сказал, что она очень занята, что сама позвонит, когда будет время. Наверное, так и есть. У молодых всегда много дел».
«5 сентября. Мне кажется, или Витя читает мои сообщения? Сегодня я написала Лене, хотела пригласить ее на чай. А потом Витя вдруг сказал, что у нас будет много дел на выходных, что мне не стоит никого звать. Но я ему об этом не говорила».
«20 октября. Я нашла письма от Лены. Они были в ящике у Вити, случайно увидела. Почему он не отдал их мне? Я спросила, он сказал, что хотел защитить меня — там что-то неприятное. Но я прочитала — там ничего неприятного, просто Лена пишет, что скучает, что хочет встретиться. Почему он солгал?»
«1 ноября. Мне страшно. Я не понимаю, что происходит. Витя контролирует мой телефон, мою почту. Он говорит, что это забота, что он защищает меня от стресса. Но я чувствую себя в клетке. Я хочу увидеть Лену, но боюсь, что Витя рассердится».
«15 ноября. Я думаю, я совершила ужасную ошибку. Но теперь уже поздно. Квартира его. Я не могу попросить его уйти — куда мне тогда деваться? Я в ловушке».
Последняя запись была датирована за три дня до первого инфаркта.
Лена сидела на полу маминой спальни и плакала. Мама знала. Мама поняла, что ее обманули. Но было уже поздно.
Она взяла дневник и письма и принесла их следователю.
— Это доказывает психологическое давление, — следователь внимательно изучала записи. — И намеренную изоляцию. Плюс то, что он скрывал от нее письма — это уже совсем другой уровень. Можно говорить о принуждении.
— Значит, можно возбудить дело?
— Можно попробовать. Но Лена, даже если мы докажем, что он манипулировал вашей мамой — это не отменит сделку автоматически. Придется снова идти в суд.
— Я готова.
Возбудили уголовное дело по статье о мошенничестве. Виктора вызвали на допрос, показали дневник. Впервые Лена увидела, как его маска уверенности треснула.
— Это... это ее личные записи, — он попытался возразить. — Она была больна, могла путать, фантазировать.
— В записях четко указаны факты, — следователь была неумолима. — Перехваченные письма. Контроль над телефоном. Вы можете это объяснить?
— Я просто заботился о ней, — но голос Виктора уже не звучал так уверенно. — Хотел уберечь от стресса.
— Почему вы скрывали от нее письма дочери?
— Я... я думал, это к лучшему.
Следствие длилось еще полгода. Допросили всех трех женщин, родственниками которых Виктор завладел квартирами. Сопоставили схемы действий. Нашли еще одну жертву, о которой раньше не знали.
Виктора признали виновным в мошенничестве, совершенном с использованием доверия. Приговорили к трем годам лишения свободы условно и обязали вернуть квартиру.
Когда Лена получила на руки новое свидетельство о собственности, она не чувствовала триумфа. Только опустошение и бесконечную усталость.
Она стояла в маминой квартире — теперь уже своей — и смотрела в окно. Город жил своей жизнью, люди спешили по делам, не зная о ее маленькой победе, которая далась такой страшной ценой.
— Прости, мам, — прошептала она. — Прости, что не смогла защитить тебя вовремя.
Настя обняла ее со спины.
— Ты сделала все, что могла. Ты добилась справедливости.
— Какая справедливость? — Лена покачала головой. — Мамы больше нет. Она провела последние годы жизни в страхе и одиночестве. А он получил всего три года условно. Он даже в тюрьму не сядет.
— Но другие женщины теперь в безопасности. Его имя в базе, его схема раскрыта. Он не сможет больше никого обмануть.
Лена знала, что Настя права. Но это не делало боль меньше.
Она начала разбирать мамины вещи. Каждая вещь была пропитана воспоминаниями — детство, юность, вся жизнь. Она нашла старые фотографии, где мама улыбалась, молодая и счастливая. Нашла открытки, которые сама дарила маме в детстве.
И нашла конверт, адресованный ей. На нем дрожащим почерком было написано: «Леночке. Открыть после».
Внутри было письмо.
«Моя дорогая доченька,
Если ты читаешь это, значит, меня больше нет. Прости, что все так получилось. Я была глупой старухой, которая поверила в сказку о поздней любви.
Я хочу, чтобы ты знала — я поняла свою ошибку. Слишком поздно, но поняла. Витя не тот, за кого себя выдает. Он использовал меня, и я это позволила.
Я пыталась исправить ситуацию, но не смогла. Я была слишком слаба, слишком напугана. Я боялась остаться совсем одна.
Прости, что оставляю тебе эту проблему. Прости, что не была сильнее. Прости, что поверила чужому человеку больше, чем собственной дочери.
Но знай — я всегда любила тебя. Ты — самое лучшее, что было в моей жизни. И мне так жаль, что я не смогла оставить тебе то, что хотела оставить.
Если есть шанс вернуть квартиру — борись. Ты сильная, ты справишься. А если нет — не вини себя. Просто живи счастливо. Это все, что я хочу.
Твоя мама, которая всегда будет любить тебя».
Лена прижала письмо к груди и разрешила себе наконец по-настоящему оплакать потерю. Не квартиры — матери. Женщины, которая любила ее, но не смогла защитить себя. Которая поняла свою ошибку, но было уже слишком поздно.
Прошло три года. Лена сделала в квартире ремонт, но оставила мамину спальню почти нетронутой. Иногда она заходила туда и садилась на кровать, вспоминая.
Она создала группу поддержки для людей, чьих родственников обманули мошенники. Помогала им бороться, собирать доказательства, находить адвокатов. Не всегда получалось выиграть, но они старались.
Настя часто приезжала к ней, и они пили чай на той самой кухне, где когда-то пила чай мама.
— Знаешь, — сказала однажды Лена, — я поняла одну вещь. Справедливость — она не всегда восстанавливается сразу. Иногда нужно бороться долго и упорно. И даже когда ты побеждаешь, боль не уходит. Но борьба важна. Потому что если мы не будем бороться, такие как Виктор будут чувствовать себя безнаказанными.
— Твоя мама гордилась бы тобой, — Настя сжала ее руку.
— Надеюсь, — Лена посмотрела на фотографию мамы на стене. — Я очень надеюсь.
В окно лился вечерний свет. Город жил. Люди любили и предавали, верили и ошибались, падали и поднимались. И где-то среди них были другие Лены, которые только начинали свою борьбу. И другие матери, которым нужна была защита.
Лена налила себе чай из маминой любимой чашки и подумала, что завтра снова пойдет в группу поддержки. Что будет помогать, бороться, защищать.
Потому что мама научила ее главному — любить. А любовь требует не только принятия, но и действия. Не только памяти, но и борьбы за тех, кто еще может быть спасен.
И это было лучшее, что она могла сделать для памяти мамы.