Если бы Лариса знала, чем закончится этот вечер, она бы точно не стала надевать новое платье из крепдешина — жалко портить хорошую вещь валерьянкой и коньяком. Но в тот момент, разглядывая себя в трельяже, она думала только о том, что бирюзовый цвет ей удивительно к лицу, а Витька может сколько угодно ворчать про «буржуазные замашки» — платье куплено в «Москве» за честно заработанные деньги, а не добыто из-под полы у спекулянтов.
— Лариска, ты там что, в зеркало влюбилась? — донеслось из кабинета. — Гости через час будут!
Витькин голос звучал раздраженно, что означало только одно — роман не клеится. Третий месяц не клеится, если уж быть точной. Лариса поправила серьги-капельки (подарок на прошлый день рождения, когда у мужа еще все ладилось с музой) и пошла проверять стол. Интересно, а муза-то у него какая? Блондинка небось, длинноногая. Все музы почему-то такие.
На веранде уже была накрыта белоснежная скатерть — свадебный подарок от Витькиной мамы, царство ей небесное. Хрусталь поблескивал в лучах заходящего солнца, салат оливье источал знакомый с детства аромат, а фирменная Ларисина селедка под шубой красовалась на овальном блюде с голубой каемочкой.
— Опять майонез намазала толстым слоем, — проворчал Витька, выныривая из-за спины. — Я же просил...
— Ты просил, чтобы к восьми все было готово, — парировала Лариса, не оборачиваясь. — Готово. А как именно намазан майонез — это уже детали.
Витька хмыкнул и обнял ее сзади. От него пахло табаком и одеколоном «Шипр». Надо же, побрился ради гостей. Или ради кого-то из гостей?
— Не дуйся, Ларис. Я просто нервничаю. Сегодня важный вечер.
— Чем же он такой важный? — Лариса высвободилась из объятий и принялась расставлять приборы. — Те же люди, что и всегда. Ромка с Аллочкой, Гена, Маринка твоя институтская...
— Во-первых, не моя, а наша общая подруга. Во-вторых, будет еще Степан Аркадьевич.
Лариса чуть не выронила вилку.
— Сам Степан Аркадьевич? Тот, который в Союзе писателей?
— Он самый. Хочет посмотреть на новую рукопись.
Ага, значит, рукопись все-таки есть. А то я уж думала, он там в кабинете в морской бой играет.
Первыми, как всегда, явились Ромка с Аллочкой. Ромка — переводчик с французского, вечно лохматый и рассеянный, таскал в авоське две бутылки грузинского вина. Аллочка, миниатюрная и острая на язык, работала в журнале «Юность» и знала все московские сплетни раньше, чем они успевали родиться.
— Ларочка, ты прелесть! — защебетала она, чмокая хозяйку в щеку. — Это платье! Где достала?
— В магазине купила, представь себе, — улыбнулась Лариса.
— Не может быть! Я вчера весь ГУМ обошла...
Следом подтянулись остальные. Гена — редактор из «Нового мира», человек-анекдот, способный рассмешить даже памятник Дзержинскому. Марина — та самая «институтская подруга», преподавательница литературы, строгая и элегантная. И почему мне кажется, что она на Витьку смотрит как-то не так?
Степан Аркадьевич появился последним, когда уже успели выпить по первой. Грузный, величественный, с седой гривой — классический литературный генерал.
— Виктор, душа моя! — прогремел он с порога. — А я ведь с подарком!
Он выставил на стол коробку конфет «Вечерний звон». Ларису так и подмывало сказать, что такие конфеты свободно продаются в соседней булочной, но она промолчала. Скупердяй старый. Небось, секретарша покупала.
За столом разговор тек привычным руслом — кого печатают, кого не печатают, кто с кем поругался, кто помирился. Гена травил байку про то, как известный поэт перепутал дверь и вломился на заседание парткома.
— ...а ему говорят: «Вы куда, товарищ?» А он: «Как куда? На поэтический вечер!» И тут председатель парткома как рявкнет...
Лариса машинально подливала гостям, подкладывала салаты и ловила себя на том, что внимательно следит за Мариной. Та сидела рядом с Витькой и время от времени касалась его руки, когда смеялась. Случайно? Ага, конечно.
— А где же рукопись? — вдруг спросил Степан Аркадьевич, промокнув губы салфеткой. — Виктор обещал показать новый роман. Надеюсь, это не секрет?
— Никакого секрета, — Витька встал из-за стола. — Сейчас принесу. Она у меня в кабинете, в сейфе.
В сейфе? С каких это пор он стал прятать рукописи в сейф? Обычно они у него по всему кабинету разбросаны.
Витька ушел и долго не возвращался. Потом послышался грохот, ругань, и он появился в дверях бледный как полотно.
— Нету, — выдохнул он. — Рукописи нету.
— Как это нету? — Степан Аркадьевич поднял кустистые брови.
— Сейф открыт, а рукописи нет. Исчезла.
Повисла тишина. Первой ее нарушила Аллочка:
— Может, ты ее переложил куда-нибудь?
— Да я же сегодня утром проверял! Специально! Лежала на месте, все триста страниц!
— Позвоните в милицию, — практично предложил Гена.
— Какая милиция! — взвился Витька. — Что я им скажу? Что у меня украли рукопись, которую никто не читал? Они меня за психа примут!
Лариса смотрела на мужа и чувствовала, как внутри поднимается странное, почти детективное возбуждение. А что, если попробовать самой разобраться? Все-таки не зря же я столько Агаты Кристи перечитала.
— Так, — сказала она, вставая. — Давайте без паники. Витя, ты уверен, что сейф был заперт?
— Конечно! То есть... вроде бы... Да заперт он был!
— А ключ где хранится?
— В вазочке на камине. Но об этом знаем только мы с тобой.
Ага, только мы. И еще любой, кто хоть раз бывал в кабинете и имеет глаза.
— Предлагаю всем успокоиться, — Лариса обвела взглядом притихших гостей. — Рукопись не могла испариться. Значит, она где-то здесь. Давайте поищем.
Но сколько ни искали — толку ноль. Обшарили весь дом, проверили веранду, даже в баню заглянули. Рукописи не было.
Гости потихоньку начали расходиться. Первым ушел Степан Аркадьевич, буркнув что-то про «непрофессионализм». За ним потянулись остальные. Марина уходила последней, долго утешала Витьку, гладила его по плечу. Ну конечно, утешительница нашлась.
Когда все ушли, Лариса налила себе коньяку (прямо из горла хлебнула бы, но воспитание не позволяет) и села на веранде. Витька заперся в кабинете — «обдумывать ситуацию».
А что тут обдумывать? Рукопись кто-то взял. Вопрос — кто и зачем?
Она перебирала в уме всех гостей. Ромка? Да он и своих-то переводов закончить не может, куда ему чужие рукописи. Аллочка? Могла бы из вредности, но она сегодня ни разу из-за стола не вставала. Гена? Этот вообще больше по анекдотам, чем по прозе. Марина...
А вот Марина — это интересно. Она несколько раз отлучалась. То в туалет, то «подышать воздухом». И смотрит на Витьку... Может, это месть? Или наоборот — хочет помочь, а потом «найти» рукопись и стать героиней?
Но что-то не сходилось. Лариса допила коньяк и пошла в дом. Проходя мимо кабинета, услышала странный звук. Будто бумагу рвут.
Она тихонько приоткрыла дверь. Витька стоял спиной к ней и методично рвал какие-то листы, бросая их в камин.
— Ты что делаешь? — ахнула Лариса.
Витька обернулся. Лицо у него было спокойное, почти умиротворенное.
— Жгу черновики.
— Какие черновики? Витя, ты... ты нашел рукопись?
Он усмехнулся и сел в кресло.
— Ларис, садись. Поговорить надо.
Вот оно. Сейчас скажет, что влюбился в Маринку и уходит.
— Никакой рукописи не было, — сказал Витька. — То есть была, но... Лариса, я исписался. Понимаешь? Три месяца сидел, мучился, а получилась такая дрянь, что... Если бы это напечатали, меня бы сразу в графоманы записали.
Лариса опустилась в кресло напротив.
— Так ты...
— Я спрятал рукопись еще вчера. В подвале, за банками с огурцами. А потом устроил весь этот спектакль. Теперь могу всем говорить, что рукопись украли. Трагедия, понимаешь? Гениальное произведение пропало. И писать новое не надо — я же в депрессии после потери.
— Витя, — Лариса не знала, смеяться ей или плакать. — Витя, ты идиот.
— Знаю.
— А Степан Аркадьевич?
— Да пошел он. Старый хрыч. Небось рад, что молодые не пишут.
Они сидели молча. За окном стрекотали цикады. Где-то вдалеке лаяла собака.
— А знаешь, — вдруг сказала Лариса, — я ведь тебя вычислила.
— Да ладно!
— Честное слово. Ты же никогда сейф не запираешь. А тут вдруг — в сейфе, под замком. Сразу странно показалось.
Витька рассмеялся. Первый раз за три месяца рассмеялся по-настоящему.
— Моя Шерлочка. Иди сюда.
Лариса подошла, села к нему на колени. Ну вот, а я уже на развод настроилась. И квартиру мысленно поделила.
— Слушай, а может, ты напишешь? — вдруг предложил Витька. — У тебя же здорово получается. Помнишь, как ты мне письма писала, когда я в командировках был?
— Размечтался. Я лучше селедку под шубой делать буду. Это у меня точно получается.
— Кстати, о селедке. Там еще осталось?
— Полблюда. И оливье тоже.
— Пойдем доедать. А то как-то глупо получилось — гостей выгнали, а салаты остались.
Они пошли на веранду. Витька открыл новую бутылку — из Ромкиных запасов.
— За провал! — провозгласил он.
— За подмосковные вечера, — поправила Лариса. — Они всякие бывают.
И они чокнулись.
В конце концов, подумала Лариса, отправляя в рот последний кусочек селедки под шубой, не все ли равно, что там написано? Главное — мы вместе. И Маринка эта институтская пусть локти кусает.
А за окном опускалась теплая подмосковная ночь. Пахло липой и свежескошенной травой. Где-то играла радиола, и голос Магомаева выводил что-то про «лучший город земли». И казалось, что все еще будет хорошо. Или, по крайней мере, сносно. А большего в этой жизни и не нужно.