Возвращение из рейса — это всегда маленькое воскрешение. Ты заново учится дышать воздухом, в котором нет запаха солярки и дорожной пыли, привыкаешь к тишине, не оглушаемой рокотом мотора, и к тому, что засыпаешь не в качающейся кабине, а на неподвижной кровати. Я въезжал в наш город на рассвете, и первые лучи солнца били прямо в лобовое стекло, слепя меня, будто пытаясь отгородить от чего-то. Но я был счастлив. В кармане лежал подарок для Ирины — серебряный кулон в виде компасной стрелки. «Чтобы ты всегда меня находила», — хотел я сказать ей. Глупая, наивная шутка, которая теперь отзывается в памяти едким, язвительным смехом.
Я припарковал свой многотонник у гаража, чувствуя, как спина ноет от восемнадцати часов за рулем. Но эта боль была приятной, предвкушающей скорый отдых, ее руки, ее теплую постель. Дом стоял тихий, погруженный в утреннюю дремоту. Ключ бесшумно повернулся в замке. Я вошел в прихожую, и первое, что бросилось в глаза, — чужая пара мужских кроссовок, небрежно сброшенных у порога. Не мои рабочие ботинки, не ее изящные туфельки, а какие-то модные, дорогие кроссовки, которые кричали о своем присутствии, как незваный гость. Кровь на мгновение застыла в жилах, но мозг поспешил найти оправдание: maybe, брат заходил. Или сантехник. Или… Неважно. Я повесил куртку и пошел на кухню, надеясь найти ее за утренним кофе.
Но кухня была пуста. Чашка стояла в раковине невымытая, с остатками засохшего кофе на дне. Я прошел в гостиную. И тут мое сердце оборвалось. На диване, на ее любимом пледе, лежал чужой телефон. Не ее розовый чехол с котиком, который я подарил, а строгий, черный, безликий. Я взял его в руки. Он был теплым, будто его только что выпустили из рук. Экран вспыхнул от прикосновения, показав время и… фото на заставке. Фото, где Ирина, моя Ирина, прижалась щекой к плечу незнакомого мужчины и смеялась тем смехом, который, как мне казалось, принадлежал только мне. Мир сузился до размеров этого экрана. Звуки улицы, пение птиц за окном — все пропало, заглушено оглушительным гулом в ушах. Это был не сантехник. Это был не брат. Это было что-то другое. Что-то чудовищное и необратимое.
Я стоял посреди гостиной, сжимая в руке этот черный кусок пластика и стекла, этот вещественный proof моего кошмара. Воздух в комнате вдруг стал густым и спертым, пахнущим чужим парфюмом, чужим потом, чужим присутствием. Я почувствовал тошноту. Это был тот самый запах, который я иногда улавливал в постели после долгих рейсов, но всегда списывал на причуду обоняния, на усталость. Теперь этот запах заполнил собой все, он был повсюду, он был на ее коже, на ее одежде, на этом проклятом диване.
Шаги. Легкие, быстрые, наверху. Она проснулась. Я услышал, как скрипнула кровать, как она потянулась и сонно напевала что-то себе под нос. Этот беззаботный утренний ритуал, который я так любил, теперь резал слух, как фальшивая нота. Я не двигался. Я ждал. Ждал, что будет дальше. Ждал развязки этого абсурдного спектакля.
Она спустилась по лестнице, закутанная в мой старый халат, который ей всегда нравился. Ее волосы были растрепаны, лицо — румяным и сонным.
— Димочка, это ты? — позвала она, еще не видя меня. — Я думала, ты только завтра…
Она вышла в гостиную и замерла на пороге. Ее утренняя, сонная улыбка медленно сползла с лица, уступая место сначала удивлению, а затем — стремительно нарастающему, паническому ужасу. Ее взгляд перебегал с моего лица на телефон в моей руке и обратно.
— Дим… Я… это не то, что ты думаешь, — выдавила она, и голос ее дрожал.
— А что я думаю, Ира? — спросил я. Мой собственный голос прозвучал удивительно спокойно, холодно и отстраненно. — Я думаю, что пока я гнал фуру через полстраны, чтобы поскорее вернуться к тебе, ты находила утешение здесь. В нашем доме. В нашей постели. Я думаю, что этот… — я бросил телефон на диван, — этот ублюдок оставил здесь свои следы. И не только на твоем телефоне.
Она побледнела. Руки ее задрожали, и она судорожно затянула пояс на халате, будто пытаясь спрятаться, защититься.
— Он просто друг… Мы просто общались… Он помогал мне, пока тебя не было…
— Помогал? — я рассмеялся, и этот смех прозвучал дико и жутко даже для меня самого. — С чем? С починкой крана? С выбором постельного белья? Или с тем, чтобы скрасить твое одиночество?
Я сделал шаг к ней. Она отпрянула, и этот жест, этот инстинктивный страх передо мной, добил меня окончательнее любой измены.
— Он просто заходил на чай, — прошептала она, опуская глаза.
— Чай, — повторил я. — В семь утра? Без socks? Его телефон греет мой диван, а от тебя пахнет его одеколоном. Перестань врать, Ирина. Хотя бы сейчас. Хотя бы в конце.
Слезы потекли по ее щекам, но теперь они не вызывали во мне ничего, кроме омерзения. Это были слезы не раскаяния, а страха быть пойманной.
— Мне было одиноко! — выкрикнула она. — Ты вечно в рейсах! Месяцами тебя нет! А он был рядом! Он меня слушал, он меня понимал!
— И что? Он тебя понимал прямо в нашей постели? — прошипел я. Каждая клетка моего тела кричала от боли и унижения. — Пока я ночевал на заправках и считал дни до встречи с тобой, ты приводила сюда какого-то… друга? И ты даже не удосужилась убрать его дерьмовые кроссовки!
Я повернулся и вышел из гостиной. Я не мог больше на нее смотреть. Этот человек в моем халате, с моим запахом, но с чужим взглядом — это была не моя жена. Моя жена осталась где-то там, в прошлом, в тех воспоминаниях, которые теперь казались фальшивыми и похабными.
Я услышал, как она бросилась за мной, как упала на колени в прихожей, схватила меня за руку.
— Димка, прости! Я больше никогда! Он ничего не значит! Это была ошибка, глупость! Я люблю только тебя!
Ее прикосновение было как удар током. Я резко дернул руку.
— Не прикасайся ко мне, — сказал я тихо. — Ты вся в нем. Ты вся пропитана этой ложью.
Я надел куртку, взять ключи от фуры. Мне нужно было уехать. Куда угодно. Подальше от этого дома, от этого запаха, от этого человека, который разбил мою жизнь в дребезги.
— Куда ты? — всхлипнула она.
— В рейс, — ответил я, не оборачиваясь. — Там, по крайней мере, все честно. Дорога никогда не предает. Она либо принимает тебя, либо убивает. Но она не лжет.
Я вышел и захлопнул дверь, не оглядываясь. Я сел в кабину своего грузовика, завел двигатель. Рев мотора заглушил все остальные звуки, все мысли. Я смотрел прямо перед собой на пустую улицу. Компасный кулон, который должен был вести меня к дому, лежал в кармане как немой укор. Я тронулся с места и поехал вперед, в никуда, оставив позади руины своего доверия, своей любви, своей жизни. Она нашла замену, пока я был в рейсе. А я теперь должен был найти замену ей. Или хотя бы научиться жить с этой дырой в груди, размером с целый мир.