– Ты уверена, что это хорошая идея, Лен?
Голос Полины, как всегда сочный и полный жизни, ворвался в тишину екатеринбургской ночи, просочившись через динамик телефона. Елена стояла у окна своей небольшой квартиры на восьмом этаже, глядя на мокрый асфальт улицы Малышева, размазанный огнями редких машин. Поздняя осень в этом году выдалась особенно промозглой. Низкое, тяжелое небо уже которую неделю висело над городом, роняя на него то мелкую изморось, то холодные, косые струи дождя. Тревога, витавшая в воздухе, казалось, проникала сквозь стеклопакеты и оседала в легких.
– В чем именно? – Елена провела пальцем по холодному стеклу, оставляя на запотевшей поверхности тонкий, извилистый след. Ей было сорок восемь, и последние пять лет, после смерти мужа, она привыкла к тишине и предсказуемости. Работа в научной библиотеке Белинского, вечера с книгой, редкие вылазки в театр. И танцы. Танцы были ее отдушиной, ее тайным миром, где тихий библиотекарь Елена Петровна превращалась в женщину, способную говорить на языке страсти и движения.
– Ну, с этим… Виталием твоим, – Полина на том конце провода вздохнула с картинной заботой. – Ты его знаешь-то всего ничего. Месяц? Два? Все на этих танцульках ваших. А вдруг он… не тот?
Елена усмехнулась. «Танцульки». Так Полина называла ее занятия бачатой, куда сама же ее и затащила год назад со словами: «Хватит киснуть, подруга! Жизнь продолжается!». Полина была ее полной противоположностью: громкая, деятельная, всегда в центре внимания. Она работала в ивент-агентстве и знала, казалось, весь город. Их дружбе было больше двадцати лет, и Елена привыкла доверять ее суждениям.
– Он пригласил меня на ужин. В «Троекуровъ». Это ведь не предложение руки и сердца, Полин.
– «Троекуровъ»? – в голосе подруги прорезался неподдельный интерес. – Ничего себе замах. Дак это серьезно, значит. Слушай, а что ты наденешь? То твое черное платье, оно же уже старовато, нет? Надо что-то новое! Завтра сгоняем в «Гринвич» после работы? Я договорюсь, чтобы тебя отпустили пораньше.
Елена вздохнула. Вот в этом была вся Полина. От сомнений к деятельному участию за десять секунд. Она уже мысленно одевала Елену, выбирала ей туфли и, наверное, репетировала светскую беседу для ее свидания.
– Я справлюсь, Полин. Спасибо.
– Ну, смотри у меня, – проворковала подруга. – Чтобы блистала! Ладно, целую, мне тут еще по работе звонить надо. Завтра наберу!
Короткие гудки. Елена положила телефон на широкий подоконник, на котором теснились ее фиалки. Виталий. Он появился на занятиях пару месяцев назад. Высокий, подтянутый, с ироничной усмешкой в уголках глаз и невероятно сильными, надежными руками, которые так уверенно вели ее в танце. Он не лез в душу, не задавал лишних вопросов, но в его взгляде читался искренний интерес. Он был архитектором, много говорил о конструктивизме, которым так славился Екатеринбург, и мог часами рассказывать про Белую башню или Городок чекистов. С ним было легко. Впервые за долгие годы Елена почувствовала не просто интерес со стороны мужчины, а что-то большее – робкую надежду на то, что ее одиночество может закончиться. Звонок и приглашение в один из лучших ресторанов города были тем самым событием, что нарушало привычный, устоявшийся уклад ее жизни. Это был шаг из сумрака танцевального зала под яркие огни настоящей жизни. И от этого было одновременно и радостно, и страшно.
На следующий день в библиотеке царила обычная рабочая суета. Елена Петровна заведовала отделом оцифровки редких фондов. Сейчас они работали над подшивками старой областной газеты «Уральский рабочий» за тридцатые годы. Хрупкие, пожелтевшие страницы требовали невероятной осторожности. Запах старой бумаги, пыли и специального клея, которым пользовались в реставрационной мастерской этажом ниже, был для Елены запахом стабильности.
– Петровна, глянь-ка, – Александр, угрюмый бородач из реставраторов, принес ей очередную стопку газет, перевязанную бечевкой. Он был человеком немногословным, но специалистом от бога. – Тут совсем труха. С краев сыпется. Сканер ваш деликатный, но все равно, будьте аккуратнее. А то останется от истории одна цифровая пыль.
– Спасибо, Саша. Постараемся, – Елена улыбнулась. Александр работал здесь почти столько же, сколько и она. Он был из тех людей, что кажутся неприступной скалой, но за этой скалой скрывалось доброе сердце.
Весь день мысли ее возвращались к предстоящему вечеру. Она перебирала в голове наряды, и слова Полины о старом черном платье неприятно царапали сознание. Может, она и права? Может, стоит выглядеть… иначе? Более современно? После работы она все-таки заехала в торговый центр, побродила по магазинам, но ничего не купила. Все казалось чужим, кричащим. В итоге она решила надеть свое темно-синее шелковое платье. Не новое, но элегантное и то, в котором она чувствовала себя собой.
Ресторан встретил их приглушенным светом, тихой музыкой и безупречным обслуживанием. Виталий был очарователен. Он отодвинул ей стул, сделал изящный комплимент ее платью и говорил, говорил без умолку – о проектах, о недавней поездке на Таганай, о смешном случае на стройке. Елена слушала, расслаблялась и чувствовала, как многолетняя ледяная корка вокруг ее сердца начинает потихоньку трескаться.
– Ты какая-то другая сегодня, – сказал он, когда им принесли десерт. – В танце ты – огонь, стихия. А сейчас… такая спокойная. Задумчивая. Как тихая заводь.
– Работа такая, – улыбнулась Елена. – Целый день среди тишины и старых бумаг. Это накладывает отпечаток.
В этот момент ее сумочка на коленях завибрировала. Елена бросила взгляд на экран. Полина. Она сбросила вызов. Через десять секунд пришло сообщение: «Ну как там? Он в восторге? Ты королева?». Елена быстро набрала «Все хорошо» и убрала телефон. Но легкое волшебство момента было нарушено. Словно кто-то бесцеремонно влез в их уютный мирок.
– Что-то не так? – тут же заметил Виталий.
– Нет, все в порядке. Подруга волнуется, – она постаралась улыбнуться как можно беззаботнее.
Напряжение росло постепенно, почти незаметно. Полина, узнав, что у них с Виталием все складывается, удвоила свое участие. Она постоянно звонила, расспрашивала в мельчайших деталях об их свиданиях, давала советы, о которых ее не просили.
– Лен, ты ему про свою работу-то не сильно рассказывай. Мужикам это скучно. Про газеты твои пожелтевшие… Ты лучше про танцы, про путешествия! Будь загадочной!
– Полин, ему интересно. Он сам спрашивает.
– Ой, да это он из вежливости! – отмахивалась подруга. – Я-то знаю, как с ними надо.
Однажды в субботу они договорились втроем посидеть в кофейне на Вайнера. Елена немного нервничала, знакомя двух таких важных для нее людей. Но Полина была в ударе. Она сыпала шутками, рассказывала смешные истории из своей практики организатора праздников, и Виталий, казалось, был совершенно ею очарован. Он смеялся, поддерживал разговор. Елена же по большей части молчала, чувствуя себя лишней на этом празднике жизни. Полина то и дело обращалась к ней с покровительственной нежностью: «А помнишь, Леночек, как мы…», «А вот наша Лена, она у нас скромница…». Она представляла Елену как нечто хрупкое, не от мира сего, что нужно оберегать.
– Прекрасная у тебя подруга, – сказал Виталий, когда они провожали Полину до машины. – Энергии – на десятерых хватит.
– Да, она такая, – ответила Елена, чувствуя, как в груди шевельнулся неприятный холодок.
Внутренняя борьба изматывала. Елена корила себя за подозрительность. Полина – ее лучшая подруга, она желает ей только добра. Разве не так? Она просто беспокоится, хочет помочь. Она более опытная в отношениях, более яркая. Может, стоит прислушаться к ее советам? Чего я хочу на самом деле? Этот вопрос она задавала себе все чаще, глядя на свое отражение в темном окне. Она хотела простого человеческого тепла, хотела быть рядом с Виталием, говорить с ним обо всем на свете – и о старых газетах, и о новых проектах, и о музыке для бачаты. Но рядом постоянно маячила тень Полины, которая лучше знала, как и что ей нужно делать.
Поддержка пришла оттуда, откуда Елена совсем не ждала.
Однажды она сидела в своем кабинете, отрешенно глядя на экран сканера, где расплывались строки о достижениях первых пятилеток. Мысли были далеко.
– Петровна, ты чего кислая такая? – в дверях стоял Александр с картонной папкой в руках. – Опять с этой макулатурой воюешь?
– Да нет, Саш… Так, личное.
Александр вошел, прикрыл за собой дверь и присел на краешек стула.
– Видел я тебя в субботу на Вайнера. С кавалером и подругой.
Елена напряглась.
– И что?
– Дак ничего. Просто… подруга твоя его чуть не съела глазами. А ты сидела, как на поминках. Уж извини за прямоту.
Слова Александра были грубыми, но точными. Он озвучил то, что она сама боялась себе признать.
– Она просто общительная очень…
– Общительная – это одно. А когда твою территорию метят – это другое. Он мужик видный, конечно. Но ты-то сама чего? Тебе что нужно? Или ты в счет не идешь? Смотри в оба, Елена Петровна. Такие подруги хуже врагов бывают. Моя первая жена вот так же с «подружкой» советовалась. В итоге подружка за нее и замуж вышла. Моя библиотека – мои правила. Твоя жизнь – твои.
Он встал, положил папку на стол и вышел, оставив Елену наедине с его словами, которые гудели в голове, как набатный колокол. «Твоя жизнь – твои правила». Эта простая мысль, которую до этого лишь робко теплилась в ее душе, вдруг обрела силу и вес.
Точкой невозврата стал ее день рождения через две недели. Елена не хотела пышных торжеств, планировала просто посидеть с Виталием вдвоем в небольшом уютном ресторанчике. Но Полина и тут проявила инициативу.
– Леночек, ну какой ресторан! Это так банально! Я все устрою! Соберемся у меня, я позову пару наших девчонок с танцев, закажу еду, будет весело! Сюрприз! Тебе вообще ни о чем думать не надо!
Елена пыталась отказаться, но Полина была неумолима: «Даже не спорь! Я уже все придумала! Ты заслужила настоящий праздник!».
В день рождения Елена, смирившись, приехала к Полине. Квартира была украшена, на столе стояли закуски. Виталий уже был там. Он встретил ее с букетом ее любимых ирисов и смущенной улыбкой.
– С днем рождения, Лена. Вот… это тебе.
Он протянул ей небольшую коробочку. Елена открыла ее и замерла. Внутри, на бархатной подушечке, лежали крупные, кричаще-яркие серьги с разноцветными камнями. Абсолютно не в ее стиле. Это было что-то из арсенала самой Полины.
– Спасибо… – пролепетала она, чувствуя, как щеки заливает краска. – Они… очень яркие.
– Полина сказала, тебе понравится! – с облегчением выпалил Виталий. – Сказала, что ты давно на такие заглядываешься, но сама себе купить не решаешься. Я, честно говоря, сомневался, хотел подарить кулон, что-то более спокойное, но она меня убедила. Сказала, что лучше знает твой вкус.
В этот момент мир для Елены сузился до одной точки. До улыбающегося лица Полины, которая подплыла к ним с бокалами шампанского.
– Ну как? Я же говорила, что ей понравится! Ленка, они просто созданы для тебя! Давай, примерь!
Все стало на свои места. Тайные советы. Навязанная помощь. Подчеркивание ее «скромности» и «нерешительности». Полина не помогала. Она лепила из нее удобную для себя версию подруги, а из Виталия – мужчину, который будет слушать не Елену, а ее, Полину. Она перехватывала управление ее жизнью.
Вечер прошел как в тумане. Елена механически улыбалась, принимала поздравления, но внутри все похолодело. Она чувствовала себя марионеткой в чужом спектакле. Когда гости начали расходиться, она попросила Виталия остаться. Полина тоже задержалась под предлогом «помочь убрать».
Когда за последней гостьей закрылась дверь, Елена повернулась к подруге. Голос ее был тихим, но твердым, как замерзшая земля.
– Зачем ты это сделала, Полина?
– Ты о чем, Леночек? – Полина захлопала ресницами с видом полнейшей невинности.
– О сережках. О том, что ты сказала Виталию. Зачем ты соврала?
– Да ты с ума сошла! Я хотела как лучше! Ты вечно ходишь как серая мышка, я хотела, чтобы ты хоть раз была яркой! Ты просто неблагодарная!
– Дело не в сережках, – Елена посмотрела на Виталия, который стоял, растерянно переводя взгляд с одной женщины на другую. – Она сказала тебе, что я на них заглядываюсь. Это ложь. Что еще она тебе говорила обо мне?
Виталий замялся. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Ну… Полина говорила, что ты очень ранимая после смерти мужа. Что к тебе нужен особый подход… Что ты боишься серьезных отношений, и меня не нужно торопить…
– Она говорила тебе, что я слабая и неуверенная в себе, – закончила за него Елена. Голос ее не дрогнул. – Что я не знаю, чего хочу. И что она, как лучшая подруга, поможет нам… построить отношения. Верно?
Молчание Виталия было красноречивее любого ответа.
– Лен, прекрати этот допрос! – взвилась Полина. – Я тебе добра желаю! Ты сама бы все испортила своей закомплексованностью! Я пыталась спасти твое счастье!
– Мое счастье? – Елена сделала шаг к ней. В ее глазах больше не было ни робости, ни сомнений. Только холодная, выстраданная ярость. – Ты не спасала его, Полина. Ты пыталась его украсть. Не Виталия. Мою жизнь. Мое право решать самой, что мне носить, что мне говорить и кого мне любить. Ты решила, что я слишком никчемная, чтобы справиться самой, и решила порулить за меня.
– Это неправда! – крикнула Полина, но в ее глазах мелькнул страх.
– Правда, – отрезала Елена. Она повернулась к Виталию. Взгляд ее смягчился, в нем проступила горечь. – Мне очень жаль, Виталий. Что ты оказался в центре этого. Ты хороший человек. Но я не могу. Я не могу строить что-то на этой лжи. Я не могу постоянно оглядываться и думать, чьи слова ты слышишь – мои или ее.
Она сняла с ушей дурацкие серьги, аккуратно положила их на стол.
– Спасибо за вечер.
Не оборачиваясь, она взяла свою сумку и пальто и вышла из квартиры Полины, оставив их вдвоем в оглушительной тишине, среди остатков чужого праздника.
Она не поехала домой. Ноги сами привели ее к набережной. Холодный ветер с городского пруда трепал волосы и леденил щеки. Она шла вдоль гранитной набережной Плотинки, мимо исторических зданий, которые так любил описывать Виталий. Боль от двойного предательства – подруги и мужчины, который так легко поверил в ее несостоятельность – была острой, физической. Но сквозь эту боль пробивалось и другое чувство – странное, горькое облегчение. Словно с плеч свалился неподъемный груз.
Она больше не ждала звонков. Ни от Полины, ни от Виталия. Она удалила номер подруги, заблокировала ее во всех социальных сетях. Это было не импульсивное, а осознанное действие. Она не просто защищала свои границы, она ампутировала часть своей жизни, которая оказалась токсичной.
На следующий день она пришла на работу раньше обычного. В библиотеке было тихо и пахло покоем. Она открыла кабинет, включила сканер и взяла в руки первую пожелтевшую газету. Прикосновение к хрупкой, почти истлевшей бумаге успокаивало. Здесь все было честно. Вот факт, вот событие. Никаких двойных смыслов и скрытых мотивов.
В обед в ее кабинет заглянул Александр. Молча поставил на стол две кружки с дымящимся чаем и сел напротив.
– Переживешь, – сказал он, глядя не на нее, а куда-то в сторону. Это не было вопросом. Это было утверждение.
– Переживу, – тихо ответила Елена, обхватывая ладонями теплую керамику.
Она с головой ушла в работу. Проект по оцифровке требовал внимания и концентрации, и это спасало. Вечерами она много читала. А через неделю решилась пойти на танцы.
Войти в зал было самым сложным. Она боялась встретить там знакомые лица, увидеть сочувствующие или любопытные взгляды. Полины и Виталия там не было. Елена встала в дальний угол, стараясь быть незаметной. Но когда заиграла музыка, тело само вспомнило движения. Шаг, поворот, еще шаг. Она танцевала одна, закрыв глаза. Она не пыталась привлечь партнера, не искала ничьего одобрения. Она танцевала для себя. Всю боль, обиду, разочарование она вкладывала в каждое движение, и танец забирал их, переплавляя в энергию. В этот момент она почувствовала себя по-настоящему свободной.
Конфликт был разрешен. Она не обрела новую любовь, но она вернула себе то, что было гораздо важнее – себя. Свою волю, свой голос, свое право на собственные ошибки и собственные решения.
Прошел месяц. Поздняя осень сменилась предзимьем. Однажды вечером, уходя с работы, она столкнулась в вестибюле с Александром.
– Домой? – спросил он, натягивая перчатки.
– Да.
– Пойдем, провожу до остановки. А то темень, скользко. У нас на Уралмаше фонари через один горят.
Они шли молча по заснеженному тротуару. Снег тихо падал крупными хлопьями, приглушая звуки города.
– Я тут подумал, Петровна, – вдруг сказал Александр, нарушив тишину. – У меня два билета в филармонию пропадают. На орган. В субботу. Жена бывшая не идет, а я один не люблю. Не составишь компанию?
Елена остановилась и посмотрела на него. На его бороде и шапке таяли снежинки. В глазах не было ни намека на флирт или жалость. Только простое, человеческое предложение.
– Составлю, – улыбнулась она. – Спасибо, Саша.
Это не было началом новой головокружительной истории любви. Это было что-то другое. Тихое, спокойное и настоящее. Как запах старых книг в ее библиотеке. Как первый чистый снег, укрывший пасмурный и тревожный город. Она заплатила за свою свободу дорогую цену – дружбу длиной в двадцать лет. Но глядя на падающий снег, она впервые за долгое время чувствовала не тревогу, а покой. Ее жизнь снова принадлежала только ей. И это было бесценно.