— Я вернулась, — голос Ольги, чуть приглушённый усталостью, отразился от стен пустой прихожей.
Она сбросила на банкетку сумку и влажный плащ. Капли с него тут же собрались в тёмные пятнышки на светлой обивке. Поздно. За окнами лил холодный сибирский весенний дождь, барабаня по подоконнику навязчивый, меланхоличный ритм. Новосибирск тонул в серых сумерках, размытых огнях фонарей и фар. Ольга прошла в гостиную, чувствуя, как ноют мышцы после часовой тренировки в бассейне. Вода всегда смывала с неё напряжение дня — бесконечные звонки, сорванные поставки, переговоры с дальнобойщиками, чей язык порой требовал отдельного переводчика. Она, руководитель логистического отдела крупной транспортной компании, привыкла к хаосу, но сегодня он был особенно густым.
Завтра предстояла помолвка. Её, Ольги, в её пятьдесят три года. С Михаилом. Надёжным, спокойным, как скала, Михаилом, который вошёл в её жизнь так тихо и основательно, что она и не заметила, как пустота внутри заросла чем-то тёплым и живым.
Она налила себе чаю, села в любимое кресло, глядя, как струи дождя стекают по стеклу, искажая огни Красного проспекта вдали. В квартире было тихо. Сын, Артём, уже взрослый, жил отдельно. Тишина была привычной, уютной.
Резкий, требовательный звонок в дверь заставил её вздрогнуть. Кто бы это мог быть в одиннадцатом часу? Михаил предупредил бы. Артём тоже. Соседи? Вряд ли.
Она подошла к двери, посмотрела в глазок и замерла. Сердце споткнулось, сделало кувырок и забилось где-то в горле, мешая дышать. Там, на тускло освещённой лестничной клетке, стоял он. Постаревший, с сединой на висках и глубокими морщинами у глаз, промокший под дождём, но безошибочно узнаваемый. Евгений. Муж, который исчез двадцать лет назад.
Дрожащей рукой она повернула ключ. Дверь открылась.
— Я вернулся, Оль, — сказал он. Голос был ниже, с хрипотцой, но это был его голос.
Она молча отступила вглубь квартиры, пропуская его. Он вошёл, принёс с собой запах дождя, озона и чего-то давно забытого, тревожного. С его куртки на паркет тут же натекла лужица.
— Ты… как? — выдавила она.
— Долгая история, — он невесело усмехнулся, оглядывая гостиную. — У тебя ничего не изменилось. Только кресло новое.
Он смотрел на неё, а она видела не этого усталого мужчину, а того, другого Евгения. Того, кто двадцать лет назад стоял в этой же прихожей, но был полон жизни и смеха. Того, кто целовал её перед уходом на работу и обещал, что они состарятся вместе, сидя на даче под Новосибирском и ругая правительство. Воспоминание нахлынуло так мощно, что реальность поплыла, уступая место прошлому.
***
Им было чуть за тридцать, когда родился Артём. Счастье было почти осязаемым, плотным, как утренний туман над Обью. Евгений работал инженером на заводе, Ольга начинала свой путь в логистике. Они жили в этой самой квартире, купленной в ипотеку, и каждый гвоздь, вбитый в стену, казался им шагом к вечности. Евгений был душой компании: остроумный, лёгкий на подъём, он мог обаять кого угодно — от строгого начальника до вредной старушки-соседки. Ольга, более сдержанная и прагматичная, чувствовала себя рядом с ним как за каменной стеной, которая, к тому же, умела шутить.
Она помнила, как они вместе учили Артёма ходить, держа его за крошечные ручки. Помнила его первый лепет, его смех, его объятия. Евгений был прекрасным отцом. Он строил для сына невероятные замки из конструктора, читал ему на ночь сказки, меняя голоса, и мог часами гулять с ним в Заельцовском парке.
А потом в их жизни появилась Светлана.
Она была коллегой Евгения по новому проекту, приехавшей из Москвы. Яркая, как экзотическая птица, случайно залетевшая в сибирскую тайгу. Длинные светлые волосы, громкий смех, дорогие духи, шлейф которых, казалось, оставался в воздухе на несколько часов. Она говорила быстро, много жестикулировала и смотрела на Евгения так, словно он был единственным мужчиной во вселенной.
Сначала Ольга не видела угрозы. Ну, восхищается коллега её мужем, с кем не бывает. Евгений и сам был польщён. Он стал чаще задерживаться на работе — «проект горит, Олюшка, понимаешь». Стал больше говорить о ней. «Представляешь, Света сегодня такое отмочила…», «Светлана считает, что…». Имя «Светлана» прочно поселилось в их квартире, невидимым третьим жильцом.
Контраст между ними был разительным. Ольга, уставшая после работы и домашних дел, встречала его в простом халате, с вечным запахом детского питания и борща. Светлана же, судя по рассказам, порхала по жизни бабочкой. Её мир состоял из презентаций, модных кафе, заграничных стажировок и комплиментов.
Первый тревожный звонок прозвенел, когда Ольга заболела. Сильный грипп свалил её на неделю. Артёму было четыре, и он требовал постоянного внимания. Евгений обещал взять отгул, помочь. Но утром ему позвонила Светлана. «Женя, спасай! У меня презентация слетает, компьютер сдох, а там все данные! Только ты можешь помочь!»
— Оль, я на пару часов, ладно? — виновато бормотал он, натягивая джинсы. — Там правда завал. Ты же справишься?
Она справилась. С температурой под сорок, с капризничающим сыном, с ощущением подступающей беды. Евгений вернулся поздно вечером, пахнущий чужими духами и вином. Он был весел и возбуждён. Рассказывал, как они со Светой «победили» технику, а потом отметили это в новом ресторане. Он даже не спросил, как она себя чувствует.
Ольга начала ходить в бассейн. Это стало её спасением. Ритмичные гребки, холодная вода, мерное дыхание — всё это помогало выключить голову, заглушить тревогу, которая скреблась внутри. Она плавала, пока руки и ноги не начинало сводить от усталости, выходила из воды опустошённая физически, но чуть более спокойная душевно. Там, на водной дорожке, она была одна. Не было ни Евгения, ни Светланы, ни страха.
Пропасть между ними росла. Он всё чаще говорил о том, что в Новосибирске «тесно», что здесь «болото», а вот в Москве — жизнь. Ольга понимала, что это не его слова. Это были слова Светланы.
— Жень, а как же мы? Артём? Моя работа? — спрашивала она.
— Оль, ну что ты как маленькая? Это же просто разговоры, мечты. Не будь такой приземлённой.
Но она видела, как он смотрит на неё. Снисходительно. Как на деталь старого, надоевшего интерьера. Её прагматичность, которую он раньше ценил, теперь стала «приземлённостью». Её забота о доме и сыне — «болотом».
Кульминация наступила в день пятилетия Артёма.
Весна в тот год была ранней и тёплой. Они решили отметить на даче. Ольга с самого утра готовила, накрывала на стол. Приехали её родители, пара друзей с детьми. Артём, счастливый и возбуждённый, ждал главного подарка от папы — большого двухколёсного велосипеда. Евгений обещал привезти его прямо на праздник.
Он опоздал на три часа. Приехал один, без велосипеда, взъерошенный и злой.
— Где ты был? Где велосипед? — тихо спросила Ольга, отводя его в сторону, чтобы не слышали гости. Артём уже несколько раз подбегал к ней с вопросом: «А где папа?».
— Не получилось, Оль, не ори, — огрызнулся он. — Там… дела. Срочные.
— Какие дела могут быть срочнее дня рождения твоего сына?
В этот момент у него зазвонил телефон. Ольга увидела на экране имя «Светлана». Евгений отошёл, заговорил шёпотом, но она всё равно слышала обрывки фраз: «Да успокойся… Я уже еду… Нет, не брошу…».
Он вернулся к ней с затравленным видом.
— Мне надо уехать. У Светы проблемы, серьёзные.
— Женя, ты с ума сошёл? — её голос задрожал. — У твоего сына праздник! Он ждёт тебя!
— Я на час, Оль! Честное слово! — он посмотрел на неё умоляющими глазами, в которых уже не было любви, только паника и раздражение. — Я всё решу и вернусь. С велосипедом!
Он подошёл к Артёму, который с надеждой смотрел на него, и взъерошил ему волосы.
— Чемпион, папе надо отлучиться буквально на пять минут. Ты жди, я привезу тебе самый крутой велик в мире, договорились?
Артём кивнул. А Ольга смотрела на мужа и понимала, что он лжёт. Лжёт сыну, лжёт себе. И ей.
Он ушёл. Через час он не вернулся. И через два тоже. Гости начали расходиться. Артём плакал, уткнувшись в её колени. Она гладила его по голове и говорила, что папа, наверное, попал в пробку, что он обязательно скоро приедет.
Он не приехал ни вечером, ни на следующий день. Его телефон был выключен. На работе сказали, что он уволился одним днём. Через неделю общая знакомая, смущаясь, рассказала, что видела его и Светлану в аэропорту Толмачёво. Они улетали в Москву.
Он исчез. Навсегда. Просто вышел на пять минут и не вернулся. Не позвонил. Не написал. Словно его стёрли из их жизни ластиком.
Первые месяцы были адом. Ольга ходила как в тумане. Днём — работа, где нужно было держать лицо, быть жёстким и эффективным менеджером, разруливать чужие проблемы с фурами, застрявшими где-то под Красноярском. Вечером — слёзы в подушку и немой вопрос «за что?». Артём постоянно спрашивал про папу. Она врала. Говорила, что папа уехал в долгую командировку, на Север, строить новый город, где нет связи. Маленький Артём верил и ждал.
Бассейн стал её религией. Каждый вечер, уложив сына, она ехала туда и плавала, плавала, плавала. Вода принимала её боль, её гнев, её отчаяние. Она выныривала, жадно глотая воздух, и ей казалось, что она учится дышать заново.
Годы шли. Ложь про папу-героя постепенно сошла на нет. Артём рос, он всё понимал без слов. Он видел, как мама работает на износ, чтобы у него всё было. Он видел её усталость и её силу. Он никогда больше не спрашивал об отце.
Ольга сделала карьеру. Из простого клерка она выросла в руководителя отдела. Её уважали за стальной характер и умение находить выход из любой, самой патовой ситуации. Она научилась быть одной. Она научилась быть счастливой вдвоём с сыном. Новосибирск, который Евгений называл «болотом», стал её крепостью. Она знала каждый его уголок, любила его суровую красоту, его прямые проспекты и мощь Оби.
Пять лет назад, на встрече выпускников, она встретила Михаила. Он тоже учился на их потоке, но они почти не общались. Вдовец, вырастивший дочь. Он смотрел на Ольгу с тихим восхищением. Их роман развивался медленно, без страстей и драм, которые ей были уже не нужны. Он был основан на уважении, общих интересах и глубоком понимании. Михаил дарил ей не букеты роз, а ощущение покоя. С ним она впервые за много лет почувствовала, что можно выдохнуть и опереться на чужое плечо. Когда он сделал ей предложение, она, не раздумывая, согласилась. Круг должен был замкнуться. Рана — окончательно затянуться.
И вот теперь в её гостиной сидел призрак из прошлого, нарушивший этот покой.
***
— Хочешь чаю? — спросила Ольга, возвращаясь в реальность. Голос звучал ровно, профессионально. Голос менеджера, который решает проблему.
— Да, если можно, — кивнул Евгений.
Она молча ушла на кухню. Руки слегка дрожали, когда она доставала вторую чашку. Она сделала глубокий вдох, как перед погружением в холодную воду. Спокойно. Ты справишься. Это просто ещё одна сорванная поставка, просто нештатная ситуация.
Она вернулась с чаем и поставила чашку на столик перед ним. Села в своё кресло, создавая дистанцию.
— Рассказывай, — сказала она. Это был не вопрос, а требование.
Он отхлебнул чай, обжёгся.
— Мы уехали в Москву. Сначала всё было… как в сказке. Света умела создавать ощущение праздника. Мы много путешествовали. Европа, Азия… Я нашёл хорошую работу, мы жили на широкую ногу.
Он говорил, а Ольга смотрела на него и видела то, чего не замечала раньше. Видела слабость в уголках его рта. Видела страх в глазах. Обаяние исчезло, осталась только усталость и растерянность.
— А потом? — её голос был безжалостно спокоен.
— А потом… праздник кончился. Деньги стали зарабатываться труднее. Начались кризисы. Моя фирма разорилась. Света… она не привыкла к трудностям. Ей всегда нужно было всё самое лучшее. Она стала раздражительной. Говорила, что я неудачник, что я её разочаровал.
Он замолчал, глядя в чашку.
— Три месяца назад она ушла. К другому. У него свой бизнес, дом на Рублёвке. Всё как она любит. Она просто собрала вещи и сказала, что я был её ошибкой. Оставила меня с долгами и без работы.
Он поднял на неё глаза. В них стояли слёзы.
— Я всё потерял, Оль. Всё. Я помыкался в Москве, потом решил вернуться. Сюда. Домой.
Слово «домой» резануло Ольгу по сердцу.
— Это мой дом, Женя. Не твой. Ты свой дом оставил двадцать лет назад. В день рождения своего сына.
Его лицо исказилось.
— Я знаю. Я был таким идиотом, Оля. Таким слепым дураком. Я каждый день жалел об этом. Я думал о вас. О тебе, об Артёме…
— Правда? — в её голосе впервые прозвучал лёд. — Ты думал о нас? За двадцать лет ты не нашёл пяти минут, чтобы позвонить? Не сыну, нет. Ему ты был не нужен. Мне. Сказать, что ты жив. Или прислать алименты? Хоть раз. Хоть сто рублей. Ты же знал, как мне было тяжело одной растить ребёнка.
— Я… я боялся, — прошептал он. — Боялся твоего гнева. Света говорила, что так будет лучше. Что не надо бередить прошлое.
— Ах, Света говорила, — Ольга горько усмехнулась. — Конечно. Ей было невыгодно, чтобы у её нового мужчины был ребёнок и прошлое. Она не просто увела тебя. Она тебя кастрировала. Морально. Вырвала из тебя всё, что делало тебя мужчиной и отцом. А ты и рад был.
Он вздрогнул от её слов, как от пощёчины.
— Оля, не надо так… Я всё понял. Я приехал, чтобы всё исправить.
— Исправить? — она встала, подошла к окну. Дождь не прекращался. — Что ты собрался исправлять, Женя? Время? Ты можешь вернуть Артёму его пятое, шестое, десятое день рождения без отца? Можешь стереть те ночи, когда он плакал, а я не знала, что ему сказать? Можешь вернуть мне двадцать лет жизни, которые я потратила, чтобы выкарабкаться из ямы, в которую ты меня столкнул?
Он тоже встал, подошёл к ней сзади. Осторожно, словно боясь спугнуть.
— Мы можем начать сначала. Я всё осознал. Я люблю тебя, Оля. И Артёма. Мы же семья. Мы можем всё вернуть. Ради сына.
Эта фраза, эта последняя манипуляция, стала последней каплей. Ольга резко развернулась. Её глаза, обычно спокойные, метали молнии.
— Ради сына? Ты смеешь говорить это слово? Артёму двадцать пять лет, Женя! Он взрослый, состоявшийся мужчина. Он работает программистом, у него есть девушка. Он тебя не помнит и не хочет помнить. Его воспитал не ты. Его воспитала я. И улица. И книги. И мой стальной характер, который ты же мне и помог выковать. Твоего вклада в него — ноль.
Она протянула левую руку, на безымянном пальце которой сияло тонкое колечко с небольшим камнем.
— Я выхожу замуж. Завтра у нас помолвка. Его зовут Михаил. И он, в отличие от тебя, знает, что такое ответственность. Он не исчезнет «на пять минут».
Евгений смотрел на кольцо, потом на её лицо. Его собственное лицо стало пепельно-серым. Вся его напускная решимость, остатки былого шарма — всё испарилось. Перед ней стоял просто сломленный, жалкий человек.
— Так вот оно что… — прохрипел он. — Значит, я опоздал.
— Ты опоздал на двадцать лет, — отрезала она. — Твоего места здесь нет. И не было уже очень давно. Я не знаю, на что ты рассчитывал. Что я брошусь тебе на шею, рыдая от счастья? Что приму блудного мужа, которого выбросила на помойку более успешная хищница? Нет, Женя. Та Оля, которая могла бы это сделать, умерла в тот вечер, когда её пятилетний сын плакал, потому что папа не приехал на его день рождения.
Она прошла к двери и открыла её. В проёме виднелась тёмная, мокрая лестничная клетка.
— Уходи.
Он смотрел на неё, и в его взгляде была последняя, отчаянная мольба.
— Оля… Мне некуда идти. У меня нет ни денег, ни жилья.
В этот момент Ольга испытала укол чего-то похожего на жалость. Но она тут же задавила это чувство. Она слишком хорошо знала цену такой жалости. Это был не её долг. Не её проблема. Она достала из кошелька несколько крупных купюр и протянула ему.
— Этого хватит, чтобы снять комнату на первое время и купить еды. Считай это выходным пособием. За двадцать лет моего одиночества. Больше ты от меня ничего не получишь. Ни денег, ни сочувствия, ни тем более прощения. Артёму я о твоём визите не скажу. Ему не нужно это знать. У него своя жизнь, в которой для тебя нет места.
Он медленно взял деньги, не глядя на них. Его плечи поникли. Он повернулся и, не оглядываясь, шагнул за порог.
Ольга закрыла дверь и повернула оба замка. Щелчок прозвучал в тишине оглушительно, окончательно. Она прислонилась спиной к холодной двери, закрыла глаза и сделала глубокий, прерывистый вдох. Из глаз скатилась одна-единственная слеза. Но это была не слеза боли или обиды. Это была слеза освобождения. Словно она только что проплыла свою самую длинную и трудную дистанцию и наконец коснулась бортика.
Она прошла в гостиную. Чашка Евгения так и стояла на столе, наполовину полная. Она взяла её, вылила содержимое в раковину и тщательно вымыла. Затем достала из шкафа рамку. С фотографии на неё смотрели трое: она, смеющаяся и счастливая, взрослый, уверенный в себе Артём и спокойный, надёжный Михаил, который обнимал её за плечи.
Дождь за окном всё так же стучал по стеклу, но теперь его ритм не казался меланхоличным. Он звучал как очищение. Как обещание нового, чистого утра. Её утра.