Мы были вместе уже шесть лет, из них три года в браке, и наша жизнь текла спокойно и размеренно. Мы строили планы, мечтали о большом доме за городом, о собаке, о детях. Всё было правильно, надёжно. Как гранитный монумент.
— Леночка, я сегодня задержусь, — сказал он, целуя меня в макушку перед уходом на работу. — Совещание важное, потом с ребятами из отдела посидим, обсудим новый проект.
— Хорошо, милый, — улыбнулась я. — Только не очень поздно.
Такие вечера случались нечасто. Андрей был скорее домоседом, и я ценила, что он предпочитает проводить время со мной, а не в шумных компаниях. Но работа есть работа. Я проводила его до двери, поправила воротник его рубашки. Он обнял меня, крепко, почти до хруста в костях. Как-то особенно сильно сегодня, — мелькнула мимолетная мысль, но я тут же её отогнала. Просто любит.
День тянулся медленно. Я убралась в квартире, приготовила его любимую лазанью, чтобы порадовать, когда он вернётся. Часы на стене тикали, отмеряя минуты моего одиночества. Я привыкла, что дом всегда наполнен его присутствием, его тихим смехом, его шагами. Без него квартира казалась пустой и гулкой. Ближе к вечеру я включила какой-то сериал, укуталась в плед и стала ждать. Девять вечера. Десять. В половине одиннадцатого раздался звонок. Я обрадовалась, думая, что он уже едет домой. Но голос в трубке был напряжённым и чужим.
— Лена, привет. Это я, — голос Андрея звучал сдавленно.
— Что случилось? Ты где? — встревожилась я.
— Лен, тут такое дело… Мне мама позвонила. Тёте Нине совсем плохо. Внезапно. Мама в панике, она одна там, не справляется. Я должен срочно ехать. Я уже выехал из города.
Тётя Нина жила в ста пятидесяти километрах от нас, в его родном городке. Пожилая женщина, часто болевшая в последнее время. Новость была неприятной, но вполне правдоподобной.
— Господи, конечно, поезжай! Что с ней? Сильно плохо?
— Да, очень, — быстро ответил он. — Давление подскочило, сердце… В общем, всё серьёзно. Я не знаю, на сколько это затянется. Может, на пару дней, может, на неделю.
— Я что-то собрать должна была? Вещи твои…
— Нет-нет, не надо, я по пути заскочил домой, пока ты в магазине была днём, схватил сумку со всем необходимым. Не хотел тебя заранее дёргать.
Странно, я выходила всего на полчаса в булочную за углом. И он успел заехать и собрать вещи? — снова какой-то укол сомнения, но я списала это на общую нервозность ситуации. Конечно, он спешил, действовал на автомате. Не до звонков было.
— Хорошо, милый. Держи меня в курсе. Звони, как доберёшься. Передавай маме, что я мысленно с ними.
— Да, конечно. Всё, давай, мне за рулём неудобно. Целую.
Короткие гудки. Я опустила телефон и посмотрела на остывающую на столе лазанью. Вечер перестал быть томным. Стало тревожно и грустно. Я убрала ужин в холодильник и пошла спать в нашу опустевшую кровать. Засыпая, я думала о том, какой у меня всё-таки замечательный, заботливый муж. Не раздумывая, сорвался на помощь родным. Настоящий мужчина. Настоящая опора. Я засыпала с чувством гордости за него, даже не подозревая, что этот звонок стал первым камнем, который вызовет лавину, готовую похоронить под собой весь мой привычный мир. Этот вечер был последним вечером моей спокойной, счастливой жизни. Просто тогда я этого ещё не знала.
Следующий день начался в тишине. Не было запаха кофе с корицей, не было его сонного бормотания, не было тёплой руки на моём плече. Квартира казалась чужой, холодной. Я механически бродила из комнаты в комнату, не находя себе места. Тревога за тётю Нину смешивалась с острым чувством одиночества. Я отправила Андрею сообщение: «Как вы там? Как тётя?». Ответ пришёл только через два часа. Короткий, сухой: «Всё сложно. Держимся». Никаких подробностей. Никаких нежных слов. Наверное, ему не до этого. Бегает по врачам, успокаивает мать. Я старалась быть понимающей женой. Заняла себя работой, потом долгим разговором с подругой. Но к вечеру беспокойство снова взяло верх.
Я набрала его номер. Длинные гудки. Наконец он ответил.
— Да, Лен, — его голос был уставшим и раздражённым. Фоном слышались какие-то посторонние звуки, не похожие на больничную тишину или тиканье часов в доме пожилого человека. Что-то вроде музыки, приглушённой, и отдалённого смеха.
— Андрей, я просто хотела узнать, как дела. Может, нужна какая-то помощь? Деньги? Может, мне приехать?
— Нет! — вырвалось у него слишком поспешно и резко. — Ни в коем случае. Тут негде разместиться, сама понимаешь, у мамы одна комната, тут и так суматоха. Не надо, сиди дома. Всё под контролем.
— Но что врачи говорят? Её в больницу положили?
— Да… нет… пока дома, под наблюдением. Лен, мне неудобно говорить, я перезвоню.
И он снова повесил трубку. Я сидела, глядя на тёмный экран телефона. Что это было? Почему «нет» прозвучало так, будто я предложила ворваться в секретную лабораторию? И эти звуки на фоне… Может, телевизор у соседей? Я пыталась найти логичное объяснение, цеплялась за любую рациональную мысль. Он в стрессе. Он устал. Он не хочет меня волновать. Да, точно. Он просто оберегает меня.
На третий день его молчание стало оглушительным. На мои сообщения он отвечал односложно: «Нормально», «Позже», «Занят». Звонки сбрасывал. К обеду моё терпение лопнуло. Тревога переросла в плохое предчувствие, липкое и холодное. Что-то не так. Я это чувствую кожей. И я сделала то, что, как мне казалось, было самым логичным шагом. Я решила позвонить его маме, свекрови, Ирине Петровне. Узнать всё из первых уст, предложить свою поддержку. Наверняка ей сейчас тяжело.
Я нашла её номер в записной книжке. Сердце колотилось, когда я слушала гудки.
— Алло? — раздался в трубке бодрый, совершенно не паникующий голос Ирины Петровны.
— Здравствуйте, Ирина Петровна! Это Лена. Я… я звоню узнать, как вы там? Как тётя Нина? Андрей сказал, ей совсем плохо…
На том конце провода на несколько секунд повисла тишина. Такая плотная, что, казалось, её можно потрогать.
— Леночка? — голос свекрови был полон искреннего недоумения. — Какая тётя Нина? С сестрой всё в полном порядке, слава богу. Она уже вторую неделю в санатории под Кисловодском, процедуры принимает. Мы с ней вчера целый час болтали. У неё всё замечательно. А Андрюша разве не с тобой? Он же говорил, что у него какой-то важный проект на работе, будет пропадать там все выходные.
Мой мир не просто пошатнулся. Он рухнул. С грохотом, от которого заложило уши. Я стояла посреди кухни, сжимая телефон так, что побелели костяшки пальцев. В ушах шумело. Санаторий? Проект на работе? Что происходит? Он врал. Он врал мне. И он врал своей матери.
— А… да… — пролепетала я, пытаясь собрать мысли в кучу. — Да, точно. Проект. Это я… я перепутала всё от усталости. Замоталась. Извините, что побеспокоила.
— Да что ты, деточка, всё в порядке. Ты отдыхай побольше.
Я кое-как закончила разговор и опустилась на стул. В голове был полный хаос. Ложь. Одна сплошная, наглая ложь. Но зачем? Если это работа, почему нельзя было сказать правду? Зачем придумывать эту драму с больной тётей? Это не имело никакого смысла. Если только… если только причина его отсутствия — это нечто такое, о чём мне нельзя знать. Совсем.
И в этот момент во мне проснулось что-то холодное и решительное. Хватит сидеть и гадать. Хватит быть понимающей идиоткой. Я должна узнать правду. Сама.
Мысль родилась мгновенно, острая, как укол иглы. Я поеду к нему. Он сказал, что он в родном городе. Сказал, что у матери. Мать его там не ждёт. Но ведь у них там осталась старая квартира, в которой давно никто не живёт, но которую они не продавали. Пустая «двушка» в старой пятиэтажке. Если он хотел где-то скрыться в этом городе, то это было идеальное место.
Я начала действовать как заведённая. Быстро оделась, бросила в сумку кошелёк и ключи от машины. Потом остановилась. А что если я ошибаюсь? Что если есть какое-то безумное, но логичное объяснение, а я сейчас примчусь и выставлю себя полной дурой? На секунду я замешкалась. А потом вспомнила его резкое «Нет!» в ответ на моё предложение приехать. И холодную решимость в его голосе, когда он врал про больную тётю.
Нет. Я не ошибаюсь.
Я зашла на кухню и достала из холодильника ту самую лазанью. Положила её в контейнер. Взяла термос, налила горячего чая. Собрала сумку с едой. Если я окажусь неправа, я скажу, что просто соскучилась и решила сделать сюрприз. Привезла домашней еды уставшему мужу. Заботливая жена. Идеальное прикрытие. Если же мои подозрения оправдаются… то эта сумка с едой станет последним символом моей глупой, слепой веры.
Дорога заняла почти два часа. Два часа я ехала на автопилоте, глядя на проносящиеся мимо пейзажи, но не видя их. В голове прокручивались все возможные сценарии. От самых нелепых до самых ужасных. Может, он связался с плохой компанией? Может, у него проблемы, о которых он боится мне рассказать? Я перебирала варианты, отчаянно пытаясь найти тот, в котором не было другой женщины. Эта мысль была самой страшной. Она казалась невозможной, нереальной. Мы же были счастливы. Или мне только казалось? Когда я в последний раз видела его по-настояшему счастливым? Расслабленным? Вспомни… он стал каким-то дёрганым в последние месяцы. Часто задерживал взгляд на телефоне. Быстро сворачивал окна на ноутбуке, когда я входила в комнату. Раньше я не придавала этому значения. Теперь эти мелочи складывались в уродливую, тревожную картину.
Вот и его родной город. Пыльные улицы, знакомые с детства вывески. Сердце забилось быстрее. Я подъехала к старому панельному дому, где находилась квартира его родителей. Припарковалась чуть поодаль, чтобы мою машину не было видно из окон. Вышла. Ветер трепал волосы. В руках — тяжёлая сумка с едой. Какая же я дура, — подумала я. Я чувствовала себя героиней дешёвого фильма. Но отступать было поздно. Я вошла в тёмный, пахнущий сыростью и кошками подъезд и начала подниматься на третий этаж. Каждый шаг отдавался гулким эхом в груди.
Поднявшись на третий этаж, я замерла у знакомой двери, обитой старым, потрескавшимся дерматином. Дверь квартиры номер двенадцать. Я прислушалась. Из-за двери доносились голоса. Мужской — без сомнения, голос Андрея. И женский. Мягкий, смеющийся. Голос, который я никогда раньше не слышала. Это был не голос его матери.
Ноги стали ватными. Воздуха не хватало. Дыши. Просто дыши. Я заставила себя сделать шаг вперёд. Рука сама потянулась к звонку, но в последний момент я её отдёрнула. Нет. Я не буду играть по их правилам. Я не буду вежливой гостьей. Я тихонько потянула за ручку. Дверь была не заперта. Либо замок был сломан, либо они были так уверены в своей безопасности, что даже не заперлись на щеколду. Сердце рухнуло куда-то в пятки. Я медленно, стараясь не издать ни звука, приоткрыла дверь на пару сантиметров.
Щель оказалась достаточной, чтобы заглянуть в коридор. На полу стояла пара изящных женских туфель на высоком каблуке. Точно не мои. На вешалке висело лёгкое пальто бежевого цвета, которое я видела впервые в жизни. Пахло чужими духами — сладкий, приторный аромат, который смешивался с запахом пыли старой квартиры. Из кухни лился свет и доносился их разговор. Я сделала ещё один крошечный, бесшумный шаг и заглянула в дверной проём.
Они сидели за маленьким кухонным столом. Мой муж, Андрей. И она. Молодая девушка с длинными тёмными волосами, собранными в небрежный пучок. Она была в простом домашнем свитере, без макияжа, и выглядела очень юной. Андрей смотрел на неё с такой нежностью, с таким обожанием, какого я не видела в его взгляде, обращённом ко мне, уже очень давно. Он держал её руку в своей, перебирая её тонкие пальцы.
— …так что всё будет хорошо. Главное, немного потерпеть, — говорил он тихим, успокаивающим голосом.
— Андрей, я устала терпеть, — ответила она капризно, но с улыбкой. — Сколько ещё мы будем вот так прятаться? Когда ты уже ей всё расскажешь? Мы не можем вечно встречаться тайком.
Он вздохнул. И произнёс фразу, которая стала для меня приговором.
— Скоро, Катюша. Я обещаю, очень скоро. Я просто ищу подходящий момент, чтобы не ранить её слишком сильно. Ты же знаешь, она хорошая, она этого не заслужила.
Не ранить слишком сильно. В этот момент сумка с едой, которую я всё ещё сжимала в руках, показалась мне неподъёмной. Мои пальцы разжались сами собой. Сумка с грохотом упала на пол. Стеклянный контейнер с лазаньей внутри разбился. Звук был оглушительным в этой напряжённой тишине.
Их разговор оборвался. Они оба резко обернулись на звук. Первой меня увидела она, её глаза расширились от удивления и испуга. А потом его взгляд встретился с моим. Улыбка сползла с его лица, сменившись выражением абсолютного, животного ужаса. Он побледнел. Его губы беззвучно шевелились, пытаясь произнести моё имя. В его глазах я увидела всё: растерянность, страх, вину и осознание того, что игра окончена. Вся его ложь, все его оправдания, вся его двойная жизнь рухнули в один миг. Вот она, его «больная тётя». Вот она, его «срочная поездка». Стоит передо мной в чужой квартире, в ста пятидесяти километрах от дома.
Тишина, повисшая в кухне, была гуще самого тёмного тумана. Я смотрела на него, а он — на меня. Девушка, Катя, переводила испуганный взгляд с него на меня, её лицо стало белым как полотно. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Андрей смог выдавить из себя моё имя, похожее на шёпот.
— Лена…
Я не ответила. Я просто смотрела на него, на его растерянное лицо, на её тонкую руку, которую он так и не отпустил. Я смотрела на остатки своей разрушенной жизни, разбросанные по грязному линолеуму вместе с моей дурацкой лазаньей. А потом я молча развернулась и пошла к выходу. Не бежала, не кричала. Я шла медленно, с каким-то мертвенным спокойствием. Каждый шаг был тяжёлым, будто я брела по болоту.
— Лена, постой! — крикнул он мне в спину. Я услышала, как зашаркал стул, его торопливые шаги за мной. — Это не то, что ты думаешь! Я всё объясню!
Я уже была на лестничной клетке. Его голос эхом отдавался от стен подъезда. Я не оборачивалась. Я просто спускалась по ступеням, крепко держась за холодные перила. Он догнал меня уже у самой машины, схватил за локоть.
— Лена, пожалуйста, дай мне сказать!
Я остановилась и медленно повернула голову. Я посмотрела ему прямо в глаза. Мой взгляд был абсолютно пуст. Внутри меня не было ни гнева, ни слёз. Только выжженная пустыня.
— Не трогай меня, — сказала я. Мой собственный голос показался мне чужим. Тихим, но невероятно твёрдым.
Он отшатнулся, словно я его ударила. Я села в машину, завела двигатель и, не глядя в его сторону, выехала со двора. В зеркале заднего вида я видела его растерянную фигуру, оставшуюся стоять посреди серого двора. Он становился всё меньше и меньше, пока не превратился в точку и не исчез совсем.
Я ехала домой, и слёзы наконец хлынули из моих глаз. Они текли беззвучно, заливая лицо, но я даже не пыталась их вытирать. Когда я вошла в нашу квартиру, меня встретила тишина. Та самая тишина, от которой я бежала. Но теперь она была другой. Враждебной. На столике в прихожей лежал мой телефон, вибрирующий от без остановки поступающих звонков и сообщений от Андрея. Я проигнорировала их. А потом раздался звонок с незнакомого номера. Какая-то часть меня знала, кто это. Я ответила.
— Алло… это Елена? — раздался в трубке дрожащий девичий голос. Голос Кати. — Простите, пожалуйста… Я… я не знала. Я клянусь, я не знала. Андрей сказал мне, что вы уже полгода как не живёте вместе. Что вы просто соседи, делите квартиру, пока идёт бракоразводный процесс. Он говорил, что вы его не отпускаете, что это вы во всём виноваты…
И тут меня накрыло второй волной. Более страшной, чем первая. Так вот оно что. Соседи. Та утренняя чашка кофе с корицей, тот прощальный поцелуй, его рука на моей талии, когда мы смотрели кино… Всё это было игрой? Спектаклем для «соседки», которую он просто «не хотел ранить»? Оказывается, он лгал не только мне. Он лгал ей. Он построил целый мир из обмана, в центре которого был он — несчастная жертва обстоятельств. И эта вторая ложь, более циничная и продуманная, ранила меня гораздо глубже, чем сам факт измены. Он не просто изменил. Он обесценил всю нашу совместную жизнь, превратив её в фарс.
Я молча нажала отбой и заблокировала её номер. А потом и номер Андрея. Мне больше нечего было им сказать. Ни ей, ни ему.
На следующее утро я проснулась с удивительно ясной головой. Слёз больше не было. Не было и жалости к себе. Я открыла шкаф и начала методично вытаскивать его вещи. Рубашки, которые я гладила. Джинсы, которые мы покупали вместе. Его дурацкие футболки со смешными надписями. Я складывала всё это в большие мусорные пакеты. Каждая вещь была осколком прошлого, и я безжалостно избавлялась от них. С полки я сняла нашу свадебную фотографию в рамке. Мы стояли там такие счастливые, такие уверенные в своём будущем. Я смотрела на своё улыбающееся лицо и не узнавала эту наивную девушку. Я вынула фото, разорвала его на мелкие кусочки и выбросила в урну.
Когда он приехал, я как раз завязывала последний мешок. Он стоял на пороге нашей квартиры, осунувшийся, с красными глазами. Выглядел жалко. Он начал говорить. Поток бессвязных извинений, оправданий, объяснений. Что он запутался, что это было наваждение, что он любит только меня, а с ней всё было несерьёзно.
Я слушала его молча, не перебивая. А когда он выдохся, я просто указала на мешки у двери.
— Я всё собрала. Можешь забирать. Уходи, Андрей.
— Лена, нет! Пожалуйста, дай мне шанс! Мы можем всё исправить!
Исправить? — подумала я. Как можно исправить то, чего больше не существует? Внутри меня была абсолютная, звенящая пустота. Не было ни ненависти, ни обиды. Просто ничего. Как будто все мои чувства сгорели дотла там, в коридоре чужой квартиры, пропитанном запахом лжи.
— Уходи, — повторила я тихо, но твёрдо.
Он смотрел на меня ещё несколько мгновений, видимо, надеясь увидеть хоть что-то в моих глазах. Но там было пусто. Он понял. Взял два самых больших мешка и, не сказав больше ни слова, вышел. Дверь за ним закрылась. И в наступившей тишине я впервые за последние дни почувствовала облегчение. Это была не тишина одиночества. Это была тишина свободы. Я стояла посреди гостиной, залитой солнцем. Это была моя гостиная. Моя квартира. Моя жизнь. И пусть я не знала, что будет завтра, я точно знала одно: в ней больше никогда не будет места для лжи. Этого было достаточно.