— Света, тебе придётся потесниться.
Я подняла глаза от сковороды, где шкворчали котлеты. Муж Игорь стоял в дверях с таким лицом, будто сообщал о повышении налогов. Только хуже.
— Это как понимать? — спросила я, хотя сердце уже ухнуло куда-то вниз.
— Мама переезжает к нам. Ненадолго, конечно, — добавил он быстро, заметив моё выражение. — Пока не найдём ей что-то подходящее.
Я выключила плиту. Котлеты могли подождать. Наш разговор — нет.
— И где она будет жить? У нас две комнаты. В одной мы с тобой, в другой Алёна.
Алёна — моя дочь от первого брака. Ей семнадцать, выпускной класс, поступление в институт на носу. Игорь был не против, когда женился. Даже говорил: «Люблю её, как родную». Интересно, где эта любовь сейчас.
— Ну, Алёна уже большая, — начал он неуверенно. — Может к бабушке на время?
К моей матери. В однокомнатную квартиру на окраине, откуда до школы полтора часа на автобусе.
— Игорь, у неё ЕГЭ через два месяца.
— Ну тогда… — Он замялся. — Может, диван в зале поставим для мамы?
Диван в зале. Где мы едим, смотрим телевизор, где Алёна делает уроки за единственным столом. Прекрасно.
— А почему не снять квартиру твоей маме? — Я старалась говорить спокойно, но в голосе уже звенело.
— Света, ну ты же знаешь, денег нет. Кризис, зарплату задерживают…
Да, знала. Знала, что его зарплата ушла на новый телевизор месяц назад. Что он каждые выходные с друзьями в гараже пиво пьёт. Но для матери денег нет.
— Значит, на телевизор были, а на маму — нет?
Он поморщился.
— Ну при чём тут это?
При том, подумала я, что ты умеешь находить деньги, когда тебе нужно.
В эту секунду в коридоре появилась Алёна. С учебником в руках, взъерошенная, в домашних штанах и старой футболке.
— Мам, а почему вы орёте?
— Не орём, — соврал Игорь. — Обсуждаем.
— Бабушка Тамара переезжает к нам, — коротко сказала я.
Алёна замерла.
— Куда? К нам? А я где буду?
— Разберёмся, — буркнул Игорь и ушёл в комнату.
Я посмотрела на дочь. Она стояла, вцепившись в учебник, и в её глазах читался вопрос: «Мам, ты правда позволишь?»
Я не знала, что ответить.
Тамара Степановна приехала на следующий день. Без звонка, без предупреждения. Просто позвонила в дверь, и когда я открыла, на пороге стояла она с двумя огромными сумками.
— Света, помоги занести, — сказала свекровь вместо приветствия.
Игорь вышел следом, подхватил сумки и понёс в зал. Тамара Степановна прошла за ним, оглядывая квартиру, будто оценивала товар на рынке.
— Ну что, обживёмся, — объявила она. — Света, чай есть?
Я стояла в прихожей, пытаясь понять, что произошло. Никто не спросил моего мнения. Никто не подумал, что это моя квартира тоже. Просто взяли и привезли.
— Есть, — выдавила я.
— Тогда поставь. С сахаром. И печенья, если есть.
Алёна сидела в своей комнате, дверь была закрыта. Я слышала сквозь стену приглушённую музыку — она включала её, когда нервничала.
На кухне я поставила чайник и прислонилась к столу. Руки дрожали. Не от злости. От бессилия. Игорь не спросил. Не посоветовался. Просто решил. Как будто я здесь никто.
Чайник закипел. Я налила кипяток в чашку, положила пакетик. Вышла в зал.
Тамара Степановна уже устроилась на диване, сняла туфли и вытянула ноги.
— Вот, наконец-то, — вздохнула она. — В той коммуналке житья не было. Соседи пьют, шумят. А тут — тихо, спокойно.
— Да, тут спокойно, — кивнула я. — Пока.
Она посмотрела на меня с лёгким прищуром.
— Ты чем недовольна?
— Ничем. Просто удивлена, что никто не счёл нужным спросить.
— Света, ну это же временно! — Игорь сидел в кресле, нервно крутил в руках пульт от телевизора. — Мы же семья.
Семья. Слово, за которым можно спрятать всё что угодно.
— Хорошо, — сказала я. — Значит, временно.
Но я знала: временное у нас всегда становится постоянным.
Первую неделю я ещё держалась. Готовила завтраки, убирала, старалась не замечать, как свекровь развесила свои вещи в нашем шкафу, заняла половину полок на кухне, каждый вечер громко обсуждала с Игорем, какие у него трудности на работе и как я «не понимаю мужчин».
Алёна выходила из комнаты только поесть и сразу возвращалась. Однажды вечером я зашла к ней. Она сидела на кровати с учебником, но не читала. Просто смотрела в одну точку.
— Лён, как дела?
— Нормально, — ответила она, не поднимая глаз.
— Правда?
Она подняла голову. В глазах стояли слёзы.
— Мам, почему она здесь? Почему ты не скажешь Игорю, чтобы он её забрал?
Я села рядом.
— Лён, это его мать…
— И что? Она не имеет права сюда приезжать и вести себя, как хозяйка. А ты… — она замолчала.
— Что я?
— Ты молчишь. Ты всегда молчишь.
Эти слова ударили больнее, чем я ожидала. Потому что это была правда.
На следующее утро за завтраком Тамара Степановна сообщила:
— Света, я тут подумала. Алёне пора бы пожить отдельно. Она уже взрослая девушка. Зачем в комнате сидеть? Пусть самостоятельность учится.
Я уронила ложку.
— Что вы сказали?
— Ну, девочка большая. Можно к твоей матери на время. Или общежитие снять. Игорь, ты как думаешь?
Игорь жевал бутерброд и не поднимал глаз.
— Ну… может, оно и правильно. Для самостоятельности.
Я встала. Медленно. Чтобы руки не тряслись.
— Игорь, выйди на минуту.
— Света, я ем…
— Выйди, — повторила я. Голос был тихий, но он услышал в нём что-то, что заставило его встать.
В коридоре я закрыла дверь на кухню и посмотрела на него в упор.
— Ты сейчас серьёзно собираешься выселить мою дочь?
— Не выселить. Просто пусть поживёт…
— У моей матери? В однушке? Перед экзаменами?
— Ну, может, не сейчас…
— Не сейчас? — Я почувствовала, как внутри что-то переломилось. — Игорь, твоя мать здесь неделю. И уже лезет в нашу жизнь. Хочешь выгнать мою дочь. А ты молчишь.
— Я не молчу!
— Молчишь. Ты согласился. Ты сказал: «Правильно».
Он отвернулся.
— Света, ну что ты хочешь? Это моя мать. Мне её бросить?
— Нет. Но я не позволю тебе бросить мою дочь.
— Никто её не бросает!
— Игорь, — я подошла ближе. — Либо твоя мать уезжает. Либо уезжаю я. С Алёной.
Он побледнел.
— Ты серьёзно?
— Более чем.
Мы стояли друг напротив друга. Я видела, как он ищет слова. Ищет аргумент. Способ уговорить.
— Света, ну подожди. Давай спокойно обсудим…
— Обсуждать нечего.
Я развернулась и пошла в комнату Алёны.
— Собирайся, — сказала я. — Мы уезжаем.
— Куда? — она вскочила.
— К бабушке. Пока я не найду, где нам жить.
Алёна кивнула. Молча достала сумку. Я пошла за своими вещами.
Когда мы выходили из квартиры, Тамара Степановна стояла в дверях зала.
— Куда это вы? — спросила она с усмешкой.
— Освобождаем пространство, — ответила я. — Теперь вам будет просторнее.
Игорь вышел в коридор.
— Света, ты одумайся…
— Я уже одумалась. Три года назад надо было.
Дверь за нами закрылась.
Мы с Алёной стояли на лестничной площадке с сумками. Дочь смотрела на меня, и в её глазах был вопрос.
— Мам, а как же квартира? Она же на тебе тоже.
— На мне, — кивнула я. — Но сейчас это не важно. Важно, чтобы ты была в порядке.
Она обняла меня.
— Мам, прости. Это из-за меня…
— Нет, — я прижала её к себе. — Это не из-за тебя. Это из-за того, что я слишком долго молчала.
Мы спустились вниз. На улице было холодно. Ноябрьский ветер трепал волосы, резал щёки. Но я дышала свободно. Впервые за долгое время.
Телефон зазвонил через два часа. Игорь.
— Света, ну давай поговорим. Ты же понимаешь, мне некуда её деть…
— Игорь, ты сделал выбор, — ответила я спокойно. — Теперь живи с ним.
— Ты вернёшься?
— Нет.
Я положила трубку.
Алёна сидела на кухне у бабушки, пила чай. Мама смотрела на меня с тревогой.
— Света, ты подумай. Квартира, годы…
— Мам, я подумала. Уже давно.
Она вздохнула, но промолчала.
Вечером Алёна спросила:
— Мам, а что теперь будет?
— Не знаю, — призналась я. — Но будет честно. Без молчания.
Она кивнула.
Ночью я лежала на раскладушке и думала. О том, как легко отдать кусок своей жизни. Как просто согласиться, уступить, промолчать. И как трудно потом вернуть себя.
Игорь звонил ещё дважды. Потом перестал.
Через месяц я узнала, что он подал на развод. Я не сопротивлялась. Просто подписала бумаги.
Квартиру разделили через суд. Моя доля ушла на первый взнос за однокомнатную. Маленькую, на окраине, с видом на стройку. Но нашу.
Алёна сдала ЕГЭ. Поступила. В день, когда пришли результаты, она сказала:
— Мам, спасибо. Что ты тогда забрала меня.
— Я не забирала, — ответила я. — Я защитила. Как должна была.
Она обняла меня.
— Ты молодец.
Я не знала, молодец ли. Но я знала одно: молчание стоит дороже, чем любая квартира. И я больше не собиралась платить эту цену.