— Вика, ты же понимаешь, я не просто так прихожу? — голос Людмилы Васильевны звучал так, будто она сообщала о национальной трагедии. — Мне стыдно даже говорить, но газ опять подняли. И свет. А пенсия...
Виктория стояла в прихожей своей двухкомнатной квартиры, держа в руках пакет с продуктами. За окном моросил октябрьский дождь, и капли стекали по стеклу так же монотонно, как слова свекрови.
— Сколько нужно? — Вика поставила пакет на пол.
— Три тысячи, — быстро ответила Людмила Васильевна. — Или четыре. Там ещё лекарства подорожали.
Вика прошла на кухню, достала кошелёк. Отсчитала четыре тысячи. Людмила взяла деньги, но не спешила уходить.
— Спасибо, доченька. Ты такая... отзывчивая, — она сложила купюры в старенький кошелёк. — Не то что некоторые. Вот у Тамары невестка вообще в глаза не смотрит. А у тебя душа есть.
Виктория налила себе воды, сделала глоток. Эти разговоры повторялись каждый месяц, как подписка на журнал, от которого невозможно отказаться.
— Людмила Васильевна, а как Олег? Он обещал помочь с вашими платежами.
— Олежка? — свекровь вздохнула. — Да что с него взять. Восемнадцать тысяч получает. Это что, деньги? На такие деньги только продукты купить.
— Но он же ваш сын, — мягко напомнила Вика.
— Сын, сын... — Людмила поджала губы. — Только у него своя жизнь. А я что, не человек? Мне тоже жить хочется, а не считать каждую копейку.
Вика посмотрела на свекровь — на её вечный сиреневый халат, платочек на голове, на лицо с тем выражением благородного страдания, которое появлялось всякий раз, когда речь заходила о деньгах. Двенадцать лет она видела это лицо. Двенадцать лет помогала, давала, не отказывала. А почему? Потому что так надо? Или потому что боялась конфликта?
— Хорошо, — сказала Вика. — Идите домой. Берегите себя.
Людмила ушла, и Вика осталась одна. Села за стол, откинулась на спинку стула. В голове билась одна мысль: сколько это может продолжаться? Месяц? Год? До самой пенсии свекрови? А потом что — до её ста лет?
Она вспомнила, как десять лет назад открывала своё рекламное агентство. Маленький офис на окраине, два компьютера, она и фрилансер-дизайнер. Олег тогда сказал: «Ну попробуй, если хочется. Только не трать много». Он не вложил ни копейки. Даже морально не поддержал. Просто ждал, когда она «наиграется».
Но она не наигралась. Она выгрызла свой кусок рынка. Нашла клиентов. Рассчиталась с кредитами. Купила эту квартиру. И ни разу не услышала от мужа: «Молодец. Горжусь».
Зато теперь его мама считала, что у Вики есть «общие деньги». Смешно. Если бы бизнес прогорел, Людмила бы и глазом не моргнула. Но раз он держится — надо «помогать семье».
Вика достала телефон, открыла банковское приложение. Последний платёж свекрови — две недели назад. До того — месяц назад. А до того... Она пролистала историю. Господи, да это же ежемесячная подписка! Только вместо журнала — нытьё и манипуляции.
Вечером вернулся Олег. Он зашёл, бросил куртку на стул, плюхнулся на диван.
— Как дела? — спросил он, уткнувшись в телефон.
— Нормально. Твоя мама приходила.
— Ага. Она звонила. Сказала, что ты помогла. Спасибо, — он даже не поднял глаз.
— Олег, а сколько ты ей даёшь? — спросила Вика.
— Ну... тысячи две. Иногда полторы, — он почесал затылок. — Больше не могу. У меня зарплата маленькая.
— А я могу?
Он наконец посмотрел на неё.
— Маш... то есть Вик, ну у тебя же бизнес. Ты больше зарабатываешь.
— И что? — Вика села напротив. — Это значит, что я должна содержать твою мать?
— Не содержать, а помогать, — он поморщился. — Это же семья.
— Семья, — повторила Вика. — Интересное слово. Знаешь, Олег, а почему, когда мне нужна была помощь с кредитом на офис, ты сказал: «Это твоё дело, сама разбирайся»? Тогда тоже семья была?
Он замолчал. Потом пожал плечами.
— Ну, я не бизнесмен. Я не понимал, как там что работает.
— Зато понимаешь, как работает мой кошелёк, — сказала Вика.
— Ты чего злая такая? — он нахмурился. — Мама же не враг. Ей правда тяжело.
— А мне легко? — Вика встала. — Ты думаешь, деньги ко мне сами приходят? Я вкалываю по десять часов в день. У меня контракт сорвался на прошлой неделе. Клиент отказался платить, и я теперь через суд буду деньги выбивать. Но это же неважно, да? Главное — чтобы у твоей мамы хватало на лекарства и новый халат.
Олег поднялся, выглядел растерянным.
— Вика, ну не надо так. Я же не прошу тебя отдавать всё. Просто... иногда помогай. По-человечески.
— По-человечески, — эхом повторила она. — Хорошо. Тогда давай по-человечески: ты будешь давать ей половину своей зарплаты. Девять тысяч. А я не буду давать ничего. Договорились?
Он побледнел.
— Ты что, издеваешься? Мне самому на жизнь не хватит!
— А мне хватит? — Вика усмехнулась. — Или я не человек?
Олег открыл рот, но слов не нашлось. Он развернулся и ушёл в комнату. Через минуту хлопнула дверь — он вышел на балкон курить.
Вика осталась стоять посреди кухни. Руки дрожали. Не от гнева — от осознания. Она поняла, что все эти годы была удобной. Удобной женой, которая не спорит. Удобной невесткой, которая платит. Удобной дурой, которая думает, что любовь измеряется в купюрах.
А что она получила взамен? Мужа, который даже спасибо толком не говорит. Свекровь, которая считает её банкоматом. И пустоту внутри, которую пыталась заполнить работой.
На следующее утро Вика уехала в офис раньше обычного. Ей нужно было подумать. Подумать о том, что делать дальше. Продолжать терпеть? Или наконец сказать «хватит»?
Через две недели Людмила Васильевна пришла снова. На этот раз не одна — с Олегом. Они сели за стол на кухне, и у свекрови в руках была папка. Толстая, перевязанная резинкой.
— Вика, мы тут подумали с Олегом, — начала Людмила. — Надо всё правильно оформить. По закону.
Вика медленно отложила кружку с кофе.
— Что оформить?
— Половину фирмы. И квартиры, — твёрдо сказала свекровь. — Вы же в браке. Значит, всё общее.
Виктория посмотрела на мужа. Он сидел, опустив глаза, и молчал.
— Олег, — позвала она. — Это правда? Ты хочешь половину моего бизнеса?
Он поднял взгляд.
— Маша... то есть Вика... Ну, мы же супруги. Мама права — по закону это общее имущество. Так будет честно.
— Честно? — Вика откинулась на спинку стула. — Напомни мне, сколько ты вложил в мою фирму?
— Я моральн��� поддерживал, — пробормотал он.
— Моральную поддержку я у психолога куплю, — сказала Вика. — А ты вложил ноль. И теперь хочешь половину?
— Это не он хочет, это закон! — вмешалась Людмила. — Всё, что нажито в браке, делится поровну. Мы с Олегом к нотариусу ходили. Он сказал, что можно оформить. И чем быстрее, тем лучше.
— Чтобы что? — тихо спросила Вика. — Чтобы вы могли управлять моей фирмой? Или продать её и разделить деньги?
Людмила поджала губы.
— Ты думаешь, мы тебя обмануть хотим? Мы же семья!
— Семья, которая идёт к нотариусу за моей спиной, — Вика встала. — Знаешь, Людмила Васильевна, если бы вы действительно были семьёй, вы бы не тащили сюда документы. Вы бы спросили, как у меня дела. Вы бы поддержали, когда у меня клиент обанкротился. Вы бы помогли, когда мне было тяжело. Но вы этого не сделали. Потому что вам нужны не я. Вам нужны мои деньги.
— Да как ты смеешь! — вскинулась свекровь. — Я тебя за сына своего никогда не любила! Ты всегда была холодная, расчётливая! А Олег — он добрый, мягкий! Его такие, как ты, используют!
Вика рассмеялась. Коротко, зло.
— Используют? Я его использую? — она повернулась к мужу. — Олег, скажи матери, кто последние пять лет платит за эту квартиру. Кто купил тебе машину. Кто оплачивает отпуска. Ну, давай, скажи. Или тебе стыдно?
Он молчал. Просто сидел и смотрел в пол.
— Вот видишь, — Вика посмотрела на Людмилу. — Он молчит. Потому что знает правду. Но признать её — значит признать, что он не мужчина. А вам это невыгодно. Вам нужно, чтобы он оставался ребёнком. Вашим ребёнком, которого вы можете контролировать.
— Вика, хватит, — тихо сказал Олег.
— Нет, не хватит, — она села обратно. — Я двенадцать лет терпела. Я платила, помогала, закрывала глаза на то, что меня используют. Но теперь всё. Я не подпишу ничего. Фирма остаётся моей. Квартира — тоже. И если вам это не нравится — вы знаете, где дверь.
Людмила вскочила.
— Да ты сама останешься ни с чем! Мы подадим в суд! Мы всё равно получим своё!
— Попробуйте, — холодно сказала Вика. — Только учтите: фирма открыта на мои деньги, до брака я копила. У меня есть все документы. А квартира куплена на кредит, который я выплачивала сама. Ты, Олег, не внёс ни копейки. Так что удачи вам в суде.
Людмила схватила папку, развернулась и вышла, громко хлопнув дверью. Олег остался сидеть. Он поднял на жену глаза — растерянные, виноватые.
— Вика... я не хотел... Это мама...
— Знаю, — кивнула она. — Всегда мама. Ты мне за двенадцать лет ни разу не сказал: «Вика, я на твоей стороне». Ни разу. Всегда мама права. Всегда мама важнее. И знаешь что? Я устала быть третьей в нашем браке.
— Что ты хочешь сказать? — он побледнел.
— Что нам нужно пожить отдельно. Подумать. Может, ты поймёшь, что мне тоже иногда нужна была поддержка. А может, я пойму, что мне лучше одной, — она встала, подошла к окну.
— Ты меня выгоняешь? — голос его дрогнул.
— Нет. Я предлагаю тебе пожить у мамы. Месяц. Или два. Пока ты не решишь, кто тебе важнее — жена или контроль матери.
Олег молчал. Потом кивнул, поднялся и пошёл собирать вещи.
Вика стояла у окна и смотрела на дождь. Он всё шёл и шёл, размывая контуры дворов, машин, людей. Как будто весь мир растворялся в серости. И она чувствовала, что внутри тоже что-то растворяется — надежда на то, что когда-нибудь всё изменится само собой.
За спиной раздался звук застёгиваемой сумки. Олег вышел из комнаты с небольшим рюкзаком. Он стоял в коридоре, и лицо у него было такое, будто его только что выгнали из дома. Хотя, по сути, так и было.
— Я... позвоню, — сказал он неуверенно.
— Позвони, — кивнула Вика, не оборачиваясь.
Дверь закрылась тихо. Не хлопнула, не грохнула — просто мягко щёлкнула замок. И в квартире стало так тихо, что Вика впервые за много лет услышала, как тикают часы на кухне.
Она села на диван. Достала телефон, открыла мессенджер. Там было сообщение от Людмилы Васильевны: «Ты пожалеешь. Мы ещё поговорим». Вика усмехнулась и заблокировала номер.
В тот вечер она не плакала. Не потому, что не было больно. А потому что где-то глубоко внутри чувствовала облегчение. Как будто с плеч сняли рюкзак, который она тащила двенадцать лет.
Месяц прошёл быстро. Олег звонил три раза. Первый раз — извинялся. Второй — просил вернуться. Третий — сказал, что мама права, и если Вика не готова делиться, то ему с ней не по пути.
На четвёртый звонок она не ответила.
Ещё через два месяца пришли документы на развод. Вика подписала их в обеденный перерыв, между встречей с клиентом и планёркой. Подписала спокойно, без истерик. Даже странно — она думала, что будет больнее.
Но боли не было. Была пустота. И свобода. И понимание, что дом теперь правда её. Никто не придёт с требованиями, манипуляциями, папками документов.
Однажды вечером Вика стояла на балконе с кружкой горячего шоколада. Город внизу светился огнями, и где-то там жили Олег с матерью. Они, наверное, обсуждали, какая она чёрствая, жадная, неблагодарная.
И знаете что? Ей было всё равно.
Потому что впервые за много лет она чувствовала себя не удобной, не правильной, не такой, какой от неё ждали.
Она чувствовала себя собой.
И да, дом был пуст. И да, по вечерам было тихо. И да, иногда накатывала грусть — не по Олегу, а по иллюзии семьи, которой никогда не было.
Но зато теперь её жизнь принадлежала только ей. Её деньги, её решения, её границы. И никто больше не мог войти без стука.
Вика сделала глоток шоколада и улыбнулась. Горько, но честно.
Свобода пахла дождём и одиночеством. Но это была её свобода. И она не собиралась от неё отказываться.