— Вера, ты опять в облаках витаешь? Чайник кипит уже десять минут!
Я вздрогнула и выключила газ. Людмила Степановна стояла в дверях кухни, опершись о косяк, и смотрела на меня тем взглядом, которым обычно изучают испорченный товар.
— Извините, задумалась.
— О чём задумалась? — она прошла к столу и села, не дожидаясь приглашения. — О том, как бы денег из семьи вытянуть на свои курсы?
Я молча налила ей чай. За пятнадцать лет совместной жизни я научилась не отвечать на каждый выпад. Иначе можно было провести весь день в перепалке.
— Мама права, — Олег вошёл в кухню, зевая. — У нас же и так расходы. Полине скоро новую форму покупать.
— Курсы стоят двадцать тысяч, — тихо сказала я. — Я могла бы потом нормально работать.
— А кто будет дома сидеть? — Людмила Степановна отхлебнула чай. — Ты думаешь, я в мои годы за всеми прибирать стану?
Олег ничего не ответил. Он вообще редко отвечал, когда речь заходила о конфликте между мной и его матерью. Предпочитал делать вид, что его это не касается.
Я посмотрела в окно. Октябрьское утро было серым, дождливым. Во дворе женщина выгуливала собаку, и я вдруг позавидовала ей — хоть она и мокла под дождём, но была свободна.
— Веруня, ты что, плакать собралась? — усмехнулась свекровь. — Ну что ты как маленькая? Надо работать, а не мечтать.
— Я работаю, — сказала я, и голос прозвучал глухо. — Четыре квартиры в неделю мою. Это тоже работа.
— За гроши, — отрезала она. — Нормальная женщина бы давно место приличное нашла.
Полина вышла из своей комнаты и остановилась в дверях. Ей было четырнадцать, и последний год она всё чаще смотрела на меня с таким выражением, будто хотела что-то сказать, но не решалась.
— Доброе утро, — сказала она тихо.
— Доброе, — ответила я и улыбнулась. — Завтрак готов.
Она села за стол напротив бабушки, и я увидела, как та окинула её оценивающим взглядом.
— Полиночка, ты бы маме своей сказала, что не надо тратить деньги на ерунду, — начала Людмила Степановна. — Вот ты умная девочка, понимаешь ведь?
Полина опустила глаза в тарелку. Я почувствовала, как что-то сжалось в груди.
— Людмила Степановна, не надо ребёнка втягивать, — сказала я.
— А что такого? — она пожала плечами. — Пусть учится понимать, что такое семья и ответственность.
Олег молча допил чай и встал.
— Мне на работу пора.
Он поцеловал мать в щёку, кивнул мне и вышел. Полина тоже быстро доела и ушла в свою комнату. Я осталась одна на кухне с Людмилой Степановной.
— Вера, я тебе по-хорошему говорю, — начала она, и голос вдруг стал почти мягким. — Зачем тебе эти курсы? Ты же и так при деле. Дом, семья — это главное. А работа... она всегда найдётся.
Я посмотрела на неё и вдруг поняла, что она искренне верит в то, что говорит. Для неё это и правда была истина — женщина должна сидеть дома, терпеть, служить.
— А если я хочу большего? — тихо спросила я.
— Большего? — она усмехнулась. — Вера, ты уже в сорок четыре. Какое большее? Радуйся, что семья есть, муж не пьёт.
Я встала и начала убирать со стола. Руки двигались автоматически, а в голове крутилась одна мысль: сколько ещё я так смогу?
Вечером, когда все легли спать, я сидела на балконе и курила. Бросала уже три раза, но каждый раз срывалась. Балкон был моим единственным убежищем — три квадратных метра, где я могла хоть ненадолго остаться одна.
Дверь тихо приоткрылась, и на балкон вышла Полина. Она была в пижаме, босиком.
— Мам, можно с тобой?
— Конечно, — я обняла её за плечи. — Только замёрзнешь.
— Ничего, — она прижалась ко мне. — Мам, а ты правда хочешь на эти курсы?
Я помолчала, выдохнула дым.
— Хочу. Но, похоже, не судьба.
— Почему?
— Потому что денег нет. И потому что бабушка против.
Полина замолчала, потом тихо сказала:
— А почему ты всегда слушаешь бабушку?
Я оторопела. Этот вопрос застал меня врасплох.
— Я не слушаю, просто... это сложно.
— Папа тоже всегда молчит, — продолжала она. — Когда бабушка кричит на тебя, он делает вид, что не слышит.
Я почувствовала, как горло сдавило.
— Поля, не надо...
— А я молчу, — сказала она, и голос её дрогнул. — Я тоже всегда молчу. Как ты.
Я повернулась к ней и увидела слёзы на её лице.
— Мам, я не хочу быть как ты, — прошептала она. — Прости.
Эти слова ударили больнее, чем все упрёки свекрови за все эти годы. Потому что она была права. Я учила свою дочь не жить, а выживать. Я показывала ей, что молчание — это норма, что терпеть — это правильно.
— Полечка, — я прижала её к себе. — Прости меня.
Мы сидели так несколько минут, и я чувствовала, как внутри что-то переламывается. Всё это время я думала, что защищаю её, что создаю видимость нормальной семьи. А на самом деле ломала её так же, как сломали меня.
Наутро я встала раньше всех и собрала сумку. Положила документы, немного одежды, деньги, которые копила на курсы. Написала записку: «Уехала к сестре. Вернусь через неделю. Вера».
Полину я разбудила тихо.
— Поля, я уезжаю на несколько дней. Ты справишься?
Она кивнула, обняла меня.
— Мам, не возвращайся, — прошептала она. — Пожалуйста.
Я поцеловала её в лоб и вышла из квартиры.
Автобус до вокзала шёл долго. Я сидела у окна и смотрела на город, который знала наизусть. Серые пятиэтажки, «Пятёрочка» на углу, остановка, где я каждый день ждала маршрутку до работы. Всё это было моей жизнью.
У сестры я провела три дня. Она не задавала вопросов, просто обнимала и повторяла: «Останься». Но я знала, что не смогу. У неё была своя жизнь, а я не хотела быть обузой.
На четвёртый день позвонил Олег.
— Вера, когда вернёшься? — голос был усталым.
— Не знаю.
— Мама переживает.
— Правда? — я усмехнулась.
— Вера, ну давай поговорим нормально. Приезжай, я обещаю, всё будет по-другому.
— Олег, ты обещал это уже много раз.
— Я знаю. Но на этот раз правда постараюсь.
Я повесила трубку и заплакала. Потому что знала, что вернусь. Не из-за него, не из-за свекрови. Из-за Полины. Потому что бросить ребёнка в этом доме — это было бы предательством.
Я вернулась через неделю. Олег встретил меня у двери, попытался обнять, но я отстранилась.
— Где мама? — спросила я.
— В комнате. Вера, я серьёзно, я подумал. Может, ты запишешься на эти курсы?
Я посмотрела на него и поняла, что не верю. Он говорил это сейчас, потому что испугался. Но через неделю всё вернётся на круги своя.
Людмила Степановна вышла из комнаты. Выглядела она усталой, постаревшей.
— Вернулась? — спросила она.
— Вернулась.
— Ну и хорошо. А то дома совсем разлад пошёл.
Она повернулась и ушла к себе. Никаких извинений, никаких объяснений. Будто ничего и не было.
Полина стояла в дверях своей комнаты и смотрела на меня. В её глазах было разочарование.
— Ты вернулась, — сказала она тихо.
— Да.
— Зачем?
Я не знала, что ответить.
Вечером я снова сидела на балконе. Олег лёг спать, свекровь смотрела телевизор. Всё было как обычно. Будто этой недели и не было.
Только внутри меня что-то изменилось. Раньше я хотя бы надеялась, что когда-нибудь всё наладится. Теперь я знала — не наладится. Это и есть моя жизнь. Вот так она и пройдёт — между кухней и балконом, между молчанием и редкими всплесками протеста, которые ни к чему не ведут.
Я затянулась сигаретой и посмотрела на окна напротив. Где-то там жили другие женщины, и у каждой была своя история. Кто-то ушёл, кто-то остался. Кто-то боролся, кто-то сдался.
Я осталась. Но сдалась.
Полина больше не подходила ко мне с разговорами. Она замолкла, как замолкала я когда-то. Я видела, как она учится терпеть, и ничего не могла с этим поделать. Потому что сама была примером.
Через месяц на кухне снова разгорелся скандал. Людмила Степановна кричала, Олег молчал, я отвечала, а Полина сидела в своей комнате и делала вид, что не слышит.
Всё было как всегда.
И так будет всегда.