— Верочка, умоляю, спаси! Он выгнал! Мы с детьми на улице!
Телефон зазвонил за полночь. Высветилось: Алла. Золовка.
Глеб заворочался.
— Твоя сестра. Говорит, её выгнали.
Он сел, потёр лицо.
— Пусть поднимается.
Я выдохнула. Знала: это надолго.
Через десять минут Алла ворвалась в квартиру. Два мятых пакета в руках, сонный Тимофей на плече, за руку — заплаканная Полина.
— Вера, спасибо, что впустила! — всхлипывала она, оседая на диван. — Он меня ночью! С детьми!
Дети начали шарить по комнате. Полина опрокинула вазу. Тимофей потащил книги с полки.
Я стояла у дверей. Понимала: наша жизнь кончилась.
Первые дни держалась.
Алла не выходила из спальни — звонила подругам, плакала. На кухне росли горы немытых тарелок. Полина рисовала фломастерами по стенам. Тимофей орал: есть, пить, мультики.
Я каждый вечер отмывала. Молча.
— Она в шоке, — оправдывался Глеб. — Дай ей время.
Время. В голове уже шёл отсчёт.
На третий день утром я собиралась на работу. Алла заперлась в ванной.
— Алла, мне нужно, опаздываю!
— Ты что, не видишь? — раздражённо откликнулась она. — У меня дети! Тебе-то некуда торопиться.
Я сжала кулаки. Пошла на кухню, умылась над раковиной. Вытерлась полотенцем для посуды.
На работу опоздала на двадцать минут.
Шеф посмотрел недовольно:
— Марина Игоревна, третье опоздание за неделю.
— Личные обстоятельства.
Он поджал губы.
— Это ваши проблемы.
Я кивнула. Как объяснить: меня золовка выгнала из ванной?
Вечером сели ужинать. Алла влетела, усадила детей за наш стол, включила телевизор.
— У вас есть что поесть? — спросила она, уже накладывая макароны. — Я так нервничала, не дошла до магазина.
Я вцепилась в вилку.
— Алла, я готовила на нас двоих.
Она закатила глаза.
— Господи, жадничаешь? Это дети. Они голодные.
Глеб кашлянул.
— Верочка, не переживай. Завтра докуплю.
Впервые за долгое время в голове мелькнула мысль: «А что если она вообще не уйдёт?»
Через неделю Алла перестала искать квартиру.
— Здесь всё дорогое, — рассуждала она, листая объявления. — Однушка за 25 тысяч в месяц. Где дешевле — опасные районы.
Я сжала губы.
— Мы тоже не можем жить впятером в двушке.
Она прищурилась.
— Ты серьёзно? Тут дети, твои племянники. Хочешь нас выгнать?
Глеб сидел молча. Лицо виноватое.
Вечером я подошла к мужу.
— Глеб, сколько это будет продолжаться?
Он вздохнул.
— Вера, что я могу сделать? Она же сестра. Хочешь, чтобы они на вокзале ночевали?
— Я хочу, чтобы она хотя бы искала выход.
— Дай ей время. Пожалуйста.
Я посмотрела на него. Подумала: он боится её больше, чем потерять меня.
Утро начиналось одинаково.
Я вставала в шесть, на цыпочках шла на кухню. Но не успевала включить чайник — вваливалась Полина:
— Тётя Вера, где шоколад?
За ней Тимофей тащил одеяло, требовал мультики.
Алла появлялась к десяти. Волосы растрёпаны, глаза опухшие. Садилась за стол, отодвигала мою тарелку.
— Кофе какой-то кислый. Нормального нет?
Кофе покупала я. На свои 38 тысяч. Из которых 20 — аренда, 5 — коммуналка. Оставалось 13 на всё остальное.
В квартире воцарился хаос. В ванной стояли чужие бутылочки, мою косметику кто-то размазал. На стене в комнате появилось жирное пятно. В прихожей Полина разрисовала обои.
— Полина, нельзя! — резко сказала я.
Алла выглянула из комнаты.
— Да ладно, что ты завелась? Дети же. У тебя своих нет, ты не понимаешь.
Эти слова ударили больнее пятен.
Лицо горело. Я взяла тряпку, пошла оттирать.
На работе дела шли хуже. Я снова опоздала. Алла опять заняла ванную.
Шеф вызвал:
— Марина Игоревна, третий выговор за месяц.
— Личные обстоятельства.
— Это ваши проблемы, — отрезал он.
Вечером пришла домой. На моём любимом кресле сидела Алла, красила ногти. Рядом — осколки вазы.
Ваза была от бабушки. Она подарила её на нашу свадьбу. Сказала: «Храни. Это семейная реликвия».
Я застыла.
— Это что?
Алла не подняла головы.
— Дети уронили. Что ты взвилась? Старьё какое-то.
— Это не старьё. Это было важно для меня.
Она пожала плечами.
— Ну извини. Не буду же я детей наказывать из-за банки.
Глеб вышел из кухни. Увидел меня, вазу.
— Алла… могла бы хотя бы убрать.
— А что я виновата, что у вас всё хлипкое? — вспыхнула она. — Нормальная мать поймёт.
Я резко повернулась, ушла в спальню. Села на кровать. Смотрела в стену.
Через пару дней я попыталась поговорить с Глебом серьёзно.
— Глеб, это невозможно. У меня нет сил. Она разрушает нашу жизнь.
Он ковырял вилкой гречку.
— Куда она пойдёт? С детьми? В приют?
— Пусть ищет квартиру. Работу. Но она сидит, как королева.
— Ты несправедлива, — сказал он, не поднимая глаз. — Ей тяжело.
— Я вижу, как она меня уничтожает! — сорвалась я. — Мы с тобой больше не разговариваем. Я боюсь приходить домой.
Глеб вздохнул.
— Потерпи немного. Она найдёт выход.
Я смотрела на него. Понимала: он надеется, что всё решится само.
Но ничего само не решится.
Вскоре Алла попросила денег.
— У меня закончились. Деткам нужны курточки. Не могу же я их в старых таскать.
Я прикусила губу.
— Алла, у нас тоже не мешки с деньгами.
Она вскинула брови.
— Ты серьёзно? Ты работаешь, Глеб работает. А я что, хуже? Или мои дети тебе чужие?
Глеб полез в кошелёк. Достал пять тысяч.
— На первое время.
Алла взяла.
— Спасибо, брат. Хоть ты понимаешь. А твоя… — она посмотрела на меня. — Вечно копейки считает.
Я встала из-за стола.
— Я пойду.
— Конечно, — хмыкнула она. — Бездетная эгоистка.
Эта фраза прозвучала как удар.
Глеб вскинул голову.
— Алла! Ты совсем уже?!
Она пожала плечами.
— Что? Правду сказала. У неё нет детей, она не понимает.
Я стояла. Лицо окаменело.
— Ты переходишь границу, — сказала я тихо. — А тогда я перестану молчать.
Ушла в спальню, закрыла дверь.
Ночью я лежала, глядя в потолок. Рядом спал Глеб. Из кухни доносился скрип стула — Алла снова сидела с телефоном.
Я впервые подумала о разводе.
Если он не может меня защитить, если выбирает её — зачем нам быть вместе?
Эта мысль была страшной. Но в ней было облегчение.
На следующий день случилось новое. Алла нашла моё платье — то самое, которое я берегла для особых случаев. На нём было пятно вина.
— Алла, ты вообще в своём уме?! — закричала я.
Она равнодушно пожала плечами.
— Я случайно задела бокал. Что такого? У тебя всё равно поводов наряжаться нет.
Глеб вошёл в комнату. Увидел платье. Его лицо изменилось.
— Алла, хватит! — крикнул он. — Ты ведёшь себя как хозяйка! Это наш дом! Наш с Верой!
Алла вскинула подбородок.
— Ты меня выгоняешь? С детьми?
— Я сказал: хватит! — Глеб ударил кулаком по столу. — Если завтра не начнёшь искать квартиру, я сам отвезу тебя к маме!
Тишина повисла тяжёлая.
Я впервые увидела в его глазах решимость.
Но было поздно — внутри меня уже что-то сломалось.
День рождения Глеба обычно проходил тихо. Но в этом году Алла решила устроить праздник.
— Мы должны сделать ему сюрприз, — сказала она утром. — Он такой замечательный брат.
Начала командовать: где поставить стол, что купить, кого пригласить.
Я смотрела. Закипало.
— Алла, это наш праздник. Я сама обычно готовлю.
— Господи, — закатила глаза она. — Ты вечная скука. Вот и живёте без детей, потому что душа каменная.
Я сжала губы. Промолчала.
К вечеру пришли родственники. Валентина Петровна, мать Глеба и Аллы, села во главе стола.
— Как хорошо, что Аллочка не одна, что брат приютил её, — говорила она. — Семья должна держаться вместе.
Я слушала. Думала: «А про то, что мне приходится стирать за всеми, никто не скажет?»
В какой-то момент Алла налила себе вина. Потом ещё. И ещё.
— Давайте выпьем за брата, — сказала она, чокнувшись со всеми. — Потому что если бы не он, я бы пропала.
Все зааплодировали. Глеб неловко улыбался.
Я поднялась, чтобы убрать тарелки. Алла ткнула в меня бокалом:
— А за Веру что пить? За то, что она чужих детей не любит?
Все переглянулись. Я замерла.
— Алла, хватит, — сказал Глеб.
Но она не унималась.
— Да скажи честно, Глеб, она же бездетная эгоистка. Думает только о себе. Даже моих детей за людей не считает.
Тарелка выпала из моих рук. Разбилась.
Все притихли.
— Повтори, — сказала я тихо. — Только глянь в глаза и повтори.
Алла ухмыльнулась.
— Ты бездетная. И всегда будешь одна.
Глеб вскочил.
— Замолчи! — крикнул он так, что вздрогнули даже дети. — Ещё раз такое скажешь — вылетишь отсюда!
Алла театрально развела руками.
— Ага! Вот оно что! Жена настроила против родной сестры! Глеб, ты серьёзно? Детей на улицу выгонишь?
Валентина Петровна вмешалась.
— Глеб, ты что? Родную сестру?! А Вера потерпеть не может?
Я посмотрела на свекровь. Впервые не испугалась.
— Валентина Петровна, терпение закончилось. Или Алла с детьми уходит завтра, или я.
Глеб обернулся ко мне. В глазах мелькнула паника.
— Вера… не надо так.
— Нет, Глеб, — перебила я. — Именно надо. Я не буду больше жить на помойке и слушать, что я никто.
Тишина была тяжёлой. Тимофей шмыгал носом. Полина уткнулась в плечо матери.
И вдруг Глеб сказал:
— Мама, Алла… всё. Она права. Это наш дом. Мы не обязаны терпеть.
Алла вскочила, сбросила бокал на пол.
— Ах вот как! Значит, я всю жизнь ради вас, а теперь вы меня предали?!
— Ты сама всё сделала, — жёстко сказал Глеб. — Я дам денег на гостиницу. Дальше решай сама.
Алла закричала, что он неблагодарный, что я его околдовала, что она умрёт под забором.
Но он только стоял и смотрел.
Впервые в жизни он выбрал сторону.
Когда гости разошлись, квартира опустела.
Алла хлопнула дверью так, что дрогнули стены. Дети плакали. Валентина Петровна ушла молча, не попрощавшись.
Я сидела на диване. Руки дрожали.
Глеб подошёл, сел рядом.
— Прости, что так долго… — сказал он тихо.
Я посмотрела на него.
— Главное, что ты это сделал.
Мы сидели в тишине. Впервые за много месяцев в квартире было тихо. Без криков, без хлопков дверей, без бесконечных претензий.
Глеб взял меня за руку.
— Начнём заново?
Я кивнула.
За окном загорелись фонари. Где-то внизу хлопнула дверь машины. Завёлся мотор.
Глеб встал, подошёл к окну.
— Уезжают.
Я не подошла. Осталась на диване.
В этой тишине я впервые за долгое время почувствовала себя дома.