Голос моего сына, Мишки, — самый родной звук на свете. Но последнюю неделю я его ненавижу. Потому что по ночам он зовёт меня из сарая. А мой сын в это время спит в своей кровати.
Всё началось в прошлый вторник. Я, Алексей, проснулся среди ночи от того, что жена, Ольга, трясла меня за плечо.
— Лёш, ты слышишь? Мишка плачет. В сарае.
Я прислушался. И правда. Тихий, жалобный плач, доносящийся со двора. Голос нашего шестилетнего сына.
— Да как он там оказался? — пробормотал я, накидывая куртку.
Но Ольга уже была в коридоре, обуваясь. Я бросился в детскую. И замер на пороге. Мишка спал в своей кровати. Крепко, безмятежно, обнимая плюшевого медведя.
— Оля, стой! — закричал я. — Он здесь! Он спит!
Она остановилась, её лицо было белым от недоумения. Плач со двора тут же прекратился. Мы простояли в тишине до рассвета. Я списал всё на слуховую галлюцинацию, на нервы.
Но следующей ночью голос вернулся. На этот раз он не плакал. Он звал.
«Мам! Пап! Мне холодно!» — доносился из сарая чистый, звонкий голос нашего сына.
Ольга бросилась к двери.
— Не ходи! — я схватил её за руку. — Мишка в своей комнате, я только что проверял!
— Но я же слышу! — она вырывалась, её глаза были полны слёз. — Это он! Наш мальчик! Пусти!
Материнский инстинкт — страшная, слепая сила. Она не слушала меня. Она выбежала во двор. Я — за ней.
Она подбежала к старому, покосившемуся сараю на краю нашего участка и дёрнула тяжёлую деревянную дверь. Дверь со скрипом отворилась.
В тёмном проёме, в полосе лунного света, стоял он. Наш Мишка. В своей пижаме, босой. Он стоял и улыбался. Но глаза… Глаза у него были пустые. Чёрные, не отражающие свет провалы.
— Мама, — сказал он голосом Мишки, и улыбка его стала шире.
Ольга, заворожённая, сделала шаг к нему, протягивая руки. И в этот момент я, опомнившись от шока, схватил её в охапку и оттащил назад, захлопнув дверь и накинув на неё тяжёлый засов.
Она билась у меня в руках, кричала, что я оставил нашего сына там, в темноте и холоде. Я затащил её в дом, запер дверь. Я показал ей спящего, настоящего Мишку. Она смотрела то на него, то на меня, и её рассудок, казалось, был на грани.
С той ночи наша жизнь превратилась в пытку.
Каждую ночь, ровно в полночь, из сарая начинал звать голос. Он молил, плакал, звал на помощь. «Папа, тут страшно!», «Мама, я хочу домой!».
Я заколотил дверь в сарай. Но это не помогало. Голос звучал, и Ольга сходила с ума. Она перестала спать. Сидела у окна, глядя на сарай, и плакала. Она начала меня ненавидеть. Считала чудовищем, которое держит её взаперти.
А настоящий Мишка… он начал угасать.
Он стал вялым, бледным. Перестал играть, почти не ел. И его голос… он становился всё тише. Сначала он охрип, будто от простуды. Потом начал говорить шёпотом. А через неделю он замолчал совсем. Наш весёлый, шумный мальчик превратился в тихую, бледную тень.
Врачи разводили руками. Но я-то знал. Эта тварь, этот Зовун, питался нашим сыном. Он высасывал из него его голос, его жизненную силу, чтобы создавать свою приманку.
Я понял, что должен действовать. Я понял, что единственный способ победить подделку — это противопоставить ей оригинал.
В ту ночь голос из сарая был особенно жалобным. «Пап… помоги… холодно…». Ольга билась в запертую входную дверь, рыдая. Я понял, что у нас остался последний шанс.
Я пошёл не во двор. Я пошёл в детскую. Мишка лежал, бледный, его дыхание было едва слышным. Я сел рядом. «Сынок, — прошептал я. — Там, в сарае, вор. Он украл твой голос. Ты должен забрать его обратно».
Он не реагировал. Я был в отчаянии. И тогда я сделал то, на что не решался. Я распахнул окно в его комнате. Ночная тишина ворвалась внутрь, и вместе с ней — отчётливый, плачущий голос из сарая: «Мама… папа… я тут один…».
И мой, настоящий Мишка, услышал его. Он вздрогнул. Его глаза открылись. В них стоял не страх, а недоумение. Он слышал свой собственный голос, идущий со двора. В его больном, лихорадочном сознании что-то щёлкнуло. Он сел в кровати.
— Я… здесь… — прохрипел он, глядя на тёмное окно.
Голос из сарая на мгновение запнулся.
— Громче, сынок! — закричал я, поняв, что это работает. — Скажи ему, что ты здесь! Кричи!
Мишка, собрав последние силы, посмотрел на меня, потом на дверь, за которой плакала мама. И он закричал. Настоящим, живым, срывающимся криком ребёнка, который хочет к своей маме.
— МАМА! Я ЗДЕСЬ!
И в этот момент два голоса — один, идеальный, звонкий, украденный, и другой — настоящий, живой, хриплый — столкнулись в ночном воздухе.
Из сарая донёсся звук, похожий на треск лопнувшей плёнки, на разряд статического электричества. Визг. И всё стихло. Голос из сарая замолчал. Навсегда.
Я подбежал к окну и выглянул во двор. Ольга стояла на коленях перед сараем и плакала. Я вернулся к кровати. Мишка, обессиленный, снова уснул. Но на этот раз он спал спокойно.
С той ночи Мишка пошёл на поправку. К нему вернулся и голос, и смех, и румянец. Мы никогда не говорили с ним о том, что случилось. Может, он и не помнит.
Но мы с Ольгой помним. Мы знаем, что иногда зло приходит в самом родном и любимом обличье. И оно питается не страхом, а любовью. И единственный способ победить его — это не отвернуться, не спрятаться, а выставить против фальшивой любви — настоящую. Даже если у неё почти не осталось голоса.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #ужасы #двойник #семья