— Ты с ума сошла? — голос Андрея прозвучал неожиданно грубо, словно удар ложкой по пустой железной кастрюле.
— Нет, — Татьяна поставила чашку на стол и посмотрела прямо ему в глаза. — Я не собираюсь отдавать свои деньги твоей матери.
Он отшатнулся, как будто её слова пахнули чем-то горелым. Несколько секунд в комнате повисла тишина, густая, липкая. Часы на стене отсчитывали время между ударами, как судья на ринге.
— Таня, ты не понимаешь… — Андрей протянул руки, пытаясь схватить её ладонь, но она убрала её быстрее, чем он успел коснуться. — Это же мама.
— А это моя мама, — она ткнула пальцем в телефон, на экране которого всё ещё висел список звонков. — Ей нужна операция. Я уже решила.
Его лицо дёрнулось, как у человека, которого заставили проглотить сырую кость. Он встал, прошёлся по комнате, остановился у окна.
— Понимаешь, у мамы всегда были трудности, — начал он сбивчиво, — с отцом, с соседями, с деньгами. Она всю жизнь одна. Ты не представляешь, что это значит.
— Я прекрасно представляю, — перебила Татьяна. — Потому что три года я живу рядом с женщиной, которая считает себя центром мира.
Эти слова повисли в воздухе, как нож, воткнутый в столешницу. Андрей опустил голову. Он знал, что спорить бесполезно, но всё равно пытался — привычка послушного сына не отпускала.
Татьяна впервые за долгое время чувствовала в себе силу. Руки дрожали, но не от страха. Она ходила по кухне, убирала пустые тарелки, собирала со стола крошки, как будто наводила порядок не только в квартире, но и в своей жизни.
Вдруг раздался стук в дверь. Татьяна замерла. Время было позднее, Андрей только что ушёл к другу «обдумать ситуацию». Она осторожно подошла к двери, спросила:
— Кто там?
— Соседи, — донеслось в ответ.
Дверь открылась, и в прихожую шагнули двое: низенькая женщина с круглым лицом и высокий мужчина с кожаной папкой под мышкой. Татьяна их не знала.
— Простите, что поздно, — женщина говорила быстро, будто боялась, что её перебьют. — Мы только что вселились на восьмой этаж. У нас протечка, а сантехники завтра не придут. Можно посмотреть ваши трубы? Может, сверху всё сухо.
Татьяна устало кивнула. Незнакомцы прошли на кухню. Мужчина молча открыл шкаф под раковиной, осмотрел трубы. Женщина между делом болтала — о том, что они приехали из другого города, что им тяжело в Москве, что дочь поступила в университет.
Татьяна слушала и ловила себя на странном ощущении: эти люди, чужие, случайные, были сейчас ближе ей, чем собственная семья мужа.
Через десять минут они ушли, оставив после себя запах дешёвого парфюма и ощущение непрошеной, но светлой человеческой близости.
Утро началось с телефонного звонка. Андрей не вернулся ночевать. Татьяна нашла его записку на столе: «Не накручивай себя. Всё решим. Люблю».
Но телефон звонил не он. На экране — «Галина Николаевна».
— Таня, — голос свекрови был необычно низким, глухим, — я знаю, ты сердишься. Но ты должна понять: у меня тоже проблемы. Ты же умная девочка.
— Проблемы? — Татьяна сжала трубку так, что побелели пальцы. — У вас проблемы с мебелью и ванной. У моей мамы — с сердцем. Чувствуете разницу?
В ответ раздался смешок, холодный, как лёд, упавший в кипяток.
— Ты ещё пожалеешь, что так со мной разговариваешь.
И она повесила трубку.
Вечером дверь снова распахнулась без стука. Андрей вошёл, за ним — его мать. Татьяна сидела за столом, рядом лежали её собранные сумки.
— Таня, — начал он, — я всё объяснил маме. Давай по-хорошему.
— По-хорошему? — Татьяна посмотрела на свекровь, чьи глаза сверкали, как два острых лезвия. — После того, что было вчера?
— Танечка, ты меня не так поняла, — протянула Галина Николаевна медовым голосом, который всегда оборачивался ядом. — Я всего лишь предлагала помощь.
— Помощь? — Татьяна усмехнулась. — Помощь себе. За мой счёт.
В комнате снова повисла тишина. И именно в этот момент Татьяна поняла: её жизнь раскололась пополам. На «до» и «после».
Она взяла чемодан, поставила его в коридоре и впервые за долгое время почувствовала лёгкость. Даже воздух в квартире изменился: он был чистым, свежим, будто из неё выметали всю пыль чужих претензий.
— Таня, — Андрей шагнул к ней, но остановился, видя её взгляд. — Ты правда уйдёшь?
— Правда, — сказала она спокойно. — И если останусь, то предам саму себя.
Галина Николаевна усмехнулась, но усмешка вышла кривой. Андрей молчал. Татьяна взяла чемодан, открыла дверь и вышла.
На лестничной площадке стояла та самая соседка с круглым лицом, у неё в руках был пакет с яблоками. Она протянула один:
— Хотите? Своё, деревенское.
Татьяна взяла яблоко и вдруг поняла: жизнь всё-таки продолжается. Просто теперь она будет её жизнью.
— Ты уверена, что справишься одна? — мама посмотрела на Татьяну из больничной койки. Лицо её было ещё бледным, но глаза сияли — живые, благодарные.
— Я давно справляюсь, — Татьяна улыбнулась и поправила плед. — Просто раньше сама этого не понимала.
За окном шёл дождь, не весёлый летний, а тот самый осенний, серый и тяжёлый, когда капли бьют по подоконнику, как пальцы нетерпеливого соседа. Татьяна прислушалась: в каждом ударе было что-то новое, что-то о том, что жизнь всё равно идёт, даже когда рушится привычный мир.
После развода всё закрутилось: работа, больница, поиски квартиры. В её жизни не осталось ни одной привычной опоры. Даже друзья, с которыми раньше можно было поговорить о пустяках, теперь стороной обходили её тишину и новые резкие слова.
Но однажды вечером, возвращаясь с работы, Татьяна столкнулась у подъезда с той самой соседкой с круглым лицом — Мариной. У той в руках была авоська с картошкой, и пакет вдруг лопнул, рассыпав клубни по мокрому асфальту.
— Держите! — Татьяна помогла собрать.
— Спасибо, милая. У меня муж сегодня на дежурстве, — Марина вздохнула. — Он у меня врач, знаете? На скорой работает. А у вас всё в порядке? Смотрю — вы теперь одна…
— Одна, — Татьяна кивнула. — И знаете, в этом больше силы, чем я думала.
Марина улыбнулась так тепло, что Татьяне захотелось впервые за долгое время пригласить кого-то к себе.
Дни текли. Она вкалывала на работе, брала дополнительные проекты, будто отрабатывала не только на новую квартиру, но и на своё право быть свободной. А по вечерам приходила домой и чувствовала в груди тихую радость: здесь всё её, каждый стул, каждая чашка, даже обшарпанная прихожая.
Но прошлое не отпускало. Андрей звонил. Иногда ночами, иногда днём. Голос его звучал устало, почти жалобно.
— Таня, я не могу без тебя. Мама… мама давит, но я всё понял. Вернись.
И всякий раз Татьяна чувствовала, как внутри у неё поднимается волна — то ли жалости, то ли злости.
— Нет, Андрюша, — отвечала она спокойно. — Я больше не хочу жить в твоём мире. У меня теперь свой.
Однажды вечером ей позвонила Марина:
— Таня, ты дома? У нас тут беда. Муж с вызова приехал — привёз женщину, потерянную. Она в шоке, документов нет. Сможешь приютить на ночь?
Неожиданная просьба. Но Татьяна согласилась.
Через полчаса в её квартире появилась худенькая, странно одетая девушка. Сначала молчала, потом вдруг заговорила быстро, сбивчиво:
— Я сбежала. Муж бил. Мать не принимает. Куда мне идти, я не знаю…
Татьяна смотрела на неё и будто видела себя — ту, прошлогоднюю, затравленную, несмелую.
— Никуда не надо идти, — сказала она. — Ночь переночуешь здесь. Потом будем думать.
И впервые за долгое время её сердце отозвалось не только на собственную боль, но и на чужую.
Шло время. Девушка, которую звали Лизой, задержалась у неё на неделю. Потом на месяц. Потом нашла работу. А Татьяна вдруг поняла, что ей не тесно с этим человеком. Они вместе пили чай на кухне, вместе обсуждали книги и фильмы.
И именно в этот момент, когда жизнь будто нашла новый ритм, грянула новая буря.
В один дождливый вечер к её двери снова явилась Галина Николаевна. Не та, статная и гордая, а осунувшаяся, с красными глазами.
— Таня… — голос её дрожал. — Андрюшу увезли в больницу. Сердце. Ты же понимаешь, ты ему нужна.
Татьяна смотрела на эту женщину и вдруг ощутила, как прошлое снова стучится в дверь, требуя впустить его.
— Я пойду к нему, — сказала она тихо. — Но не ради вас. И не ради прошлого. А ради себя. Чтобы простить и поставить точку.
В больничной палате Андрей лежал с бледным лицом, на котором не было ни прежней силы, ни уверенности. Увидев Татьяну, он улыбнулся слабо:
— Я знал, что ты придёшь.
Она села рядом, взяла его за руку.
— Андрей, — сказала она спокойно, — я тебя простила. Но вернуться не смогу. Мы разные люди. И пока ты не научишься жить своей жизнью, а не маминой, у нас ничего не получится.
Он закрыл глаза. Слёзы скатились по его щекам. И в этот момент Татьяна почувствовала облегчение. Она сказала то, что боялась сказать три года.
Через месяц Андрей улетел лечиться за границу. Галина Николаевна больше не появлялась. Татьяна жила с Лизой и мамой, строила планы, копила деньги.
И однажды вечером, когда за окном снова стучал дождь, она поняла: гроза кончилась. На её месте остался чистый воздух и тишина.
Теперь жизнь была только её.
Конец.