Марина сидела на лавочке и смотрела, как Лена мнёт в руках стаканчик из кофейни.
Подружка нашлась через общих знакомых. Написала в вотсап, типа, встретимся. А Марина, честно говоря, растерялась.
Сколько лет прошло. Семь. А может, и все десять.
Лена выглядела нормально. Такая себе московская тётка средних лет. Уложенные волосы, дорогая куртка. А Марина сидела и понимала, что сама она тоже вроде не позорно выглядит.
Новая куртка из Бершки. Телефон свежий. Даже кроссовки нормальные.
Лена смотрела и явно оценивала. Потом спросила:
— Ну, что, как у тебя дела?
— Я купила квартиру, — выпалила Марина.
— Серьёзно?
— Ага.
Лена моргнула, явно не ожидая. Покосилась на Марину так, будто увидела впервые.
— И как? В смысле, ты же всегда...
— Всегда что?
— Ну, на мели была. Всегда какая-то загнанная. Мы же тебя звали сто раз, а ты отказывалась. Помнишь, на День рождения Танькин не пришла. Потом вообще пропала.
Марина вздохнула.
— Копила, — сказала.
— Всё это время?
— Да.
Лена отпила кофе. Задумалась.
— А зачем? В смысле, ты же у родителей жила.
И тут Марина поняла, что больше молчать не может. Впервые за все эти годы.
— Слушай, — сказала она, — расскажу тебе одну историю. Только без охов и ахов, ладно? Просто послушаешь.
Лена кивнула.
И Марина стала рассказывать.
Ей было семь, когда родители переселили её в гостиную.
Мама объяснила так:
— Ты же старше. Денис маленький, ему нужна комната. А тебе тут просторно, правда?
И Марина кивнула. Семь лет, что она могла сказать?
Родители поставили ей диван у стены, рядом тумбочку. Повесили полочку для учебников.
— Вот, смотри, сколько места. Целая комната.
Но это была не комната. Это был проход.
Каждое утро родители завтракали за столом в двух метрах от её дивана. Каждый вечер отец садился смотреть новости. Мать включала телесериалы.
Двери не было. Вообще.
Никто не спрашивал, спит ли она. Никто не интересовался, не мешает ли.
Она просто лежала под одеялом и слушала, как родители обсуждают соседей, ругались из-за денег, смеялись над чем-то по телевизору.
И училась быть невидимой.
В четырнадцать лет у неё начались проблемы с учёбой.
— Почему тройки? — спросила мать.
— Не могу сосредоточиться, — ответила Марина.
— А что тебе мешает?
— Телевизор. Шум.
Мать посмотрела на неё, как на ненормальную.
— Иди на кухню, если мешает.
И Марина шла на кухню. Садилась за стол, доставала учебники. Но там ещё хуже было. Холодильник гудел, крышка на кастрюле звенела, брат носился туда-сюда.
Она пыталась делать уроки ночью. Но родители просыпались от света.
— Что ты там возишься? Спать давно пора.
Она пыталась рано вставать. Но тогда отец выходил из спальни в семь утра и включал чайник.
— А ты чего не спишь?
— Уроки делаю.
— Надо было вчера делать.
И он наливал себе чай, садился на её диван, включал какую-то программу.
Марина просто сидела рядом и смотрела в тетрадь. Ничего не понимала. Просто смотрела.
Потом был случай с парнем.
Марине было восемнадцать. Она училась в медицинском колледже, и там, на практике, познакомилась с Андреем.
Он был тихий, приятный. Такой себе застенчивый студент.
Первый раз привела его домой после института. Родителей не было.
Они сели на её диван в гостиной, включили музыку. Он обнял её, поцеловал.
И тут вошёл отец.
Просто вошёл. Без стука, без предупреждения. Потому что это же гостиная. Почему он должен предупреждать?
— Чай будем пить, — сказал отец, глядя на них. — Освобождайте место.
Андрей смутился, встал.
— Я пойду, наверное, — пробормотал.
И ушёл.
А Марина сидела и чувствовала, как внутри что-то холодеет.
Андрей больше не звонил. Не писал. На практике здоровался вежливо, но отстранённо.
И Марина поняла, что так будет всегда.
Потому что нельзя строить отношения, когда у тебя нет своего угла.
Когда твоя комната — это проходной зал, где родители могут вломиться в любой момент.
Ей было двадцать, когда она приняла решение.
Сидела на кухне в три часа ночи, пила чай. Думала.
И вдруг поняла: она не хочет так жить.
Не хочет быть призраком в родительской квартире. Не хочет спать в гостиной до сорока лет.
Она хотела свою дверь. Свой замок. Чтобы никто не заходил без спроса.
И тогда она решила: буду копить.
Устроилась медсестрой в поликлинику. Зарплата смешная, тысяч тридцать. Но работа рядом с домом.
А ещё нашла подработку в частной клинике. По ночам, в основном. Капельницы ставить, уколы.
Платили неплохо. Ещё тысяч тридцать набегало.
Шестьдесят тысяч в месяц. Из них половину откладывала.
Родители не интересовались, куда она тратит деньги. Спрашивали только:
— На еду сколько дашь?
Она давала тысяч пять-семь. Остальное — себе.
Покупала самое дешёвое. Одежду не брала годами. Донашивала всё до дыр.
Лена как-то увидела её старые джинсы. Засмеялась:
— Марин, выбрось их уже.
— Ещё нормальные, — ответила Марина.
— У них колено порвано.
— Зашью.
Лена тогда пожала плечами. Подумала, наверное, что Марина жадная.
Но Марина не объясняла. Молчала.
Потому что как объяснить? Что каждая сэкономленная тысяча — это ещё один кирпич в её стены?
Друзья постепенно отдалились.
Звали на встречи, в кафе, в гости. А она отказывалась.
— Не могу, работаю.
— Опять?
— Ага.
— Да ты что, совсем жизнь забила?
Марина молчала.
Потому что да, она забила. На всё.
На встречи, на кино, на прогулки. На день рождения Таньки не пошла, хотя она лучшая подружка была когда-то.
Потому что день рождения — это кафе, подарок, такси. Минимум три тысячи.
А три тысячи — это целая смена в клинике.
Постепенно перестали звать. Удалили из групповых чатов. Забыли.
И Марина работала.
День за днём. Ночь за ночью.
Приходила домой в два часа, падала на диван в гостиной. Спала четыре часа. Вставала в шесть, потому что отец включал телевизор.
Шла на кухню, пила кофе. Снова на работу.
Иногда смотрела на свой счёт в банке. Считала.
Триста тысяч. Пятьсот. Семьсот.
Медленно, как черепаха, но росли.
Брат Денис женился. Переехал к жене.
Родители освободили его комнату. Превратили в склад.
Старая мебель, коробки с хламом, велосипед.
Марина спросила как-то:
— А может, я туда перееду?
Мать посмотрела на неё:
— Зачем? Тебе же в гостиной хорошо. Просторно.
И Марина больше не спрашивала.
Ей было двадцать восемь, когда мать задала вопрос:
— А ты когда замуж собираешься?
Марина сидела на своём диване, смотрела в стену.
— Не знаю, — ответила.
— Все уже давно замужем. Дети есть. А ты одна.
Марина промолчала.
Потому что как сказать? Что никто не захочет встречаться с девушкой, у которой нет даже комнаты?
Что невозможно привести парня домой, когда в любой момент может вломиться отец с заявлением, что пора пить чай?
Невозможно.
Поэтому Марина просто работала. И копила.
Два миллиона. Два с половиной. Три.
К тридцати годам накопила три миллиона восемьсот.
Риелтор посмотрел на неё скептически:
— На эти деньги можно купить разве что студию на окраине.
— Покажите, — попросила Марина.
Он показал. Панельный дом в Некрасовке. Двадцать восемь квадратов.
Вид на стройку, шумная дорога рядом.
Но это была квартира. С дверью. Со стенами.
— Беру, — сказала Марина.
Риелтор удивился:
— Может, ещё подумаете? Посмотрите другие варианты?
— Не надо, — ответила она. — Беру эту.
Оформили сделку через два месяца.
Марина получила ключи, поехала смотреть.
Квартира была пустая. Голые стены, грязные полы.
Она вошла, закрыла за собой дверь.
Села на пол посреди комнаты.
И заплакала.
Не от радости. И не от горя.
Просто сидела и плакала, потому что впервые в жизни у неё была дверь. И никто не мог её открыть без спроса.
Родители узнали о покупке случайно.
Мать спросила:
— Куда ты собралась?
— Переезжаю, — ответила Марина.
— В смысле — переезжаешь?
— Купила квартиру.
Мать ахнула:
— Откуда деньги?
— Накопила.
— И ты даже не посоветовалась?
— А что советоваться?
— Мы бы могли что-то подсказать. Помочь.
На следующий день Марина пришла забрать вещи.
Мать лежала на её диване, смотрела сериал.
— Мам, мне нужно собрать вещи.
— Подожди пять минут, встану с твоего дивана. Сейчас серия кончится.
Села удобнее. Достала телефон.
Марина стояла с пустыми коробками. Ждала.
Прошло пять минут. Десять. Двадцать.
Мать не вставала.
— Мам...
— Ну что ты торопишься? Никуда твои вещи не денутся.
Тогда Марина поняла: она ждала всю жизнь.
Ждала, когда мать встанет с её дивана.
Когда родители увидят, что ей нужно своё пространство.
Когда ей скажут: «Прости, мы были не правы».
Но этого не случилось.
И не случится никогда.
Марина молча обошла мать. Начала складывать вещи в коробки.
Мать продолжала смотреть сериал.
Отец включился в разговор:
— Лучше бы нам отдала. Мы же тебе место предоставляли столько лет. Кормили.
И тут Марина не выдержала:
— Какое место? Проходную комнату без двери? Где я не могла нормально спать, учиться, жить?
— Мы же не специально, — обиделась мать. — Просто так получилось.
— Да, — кивнула Марина. — Так получилось.
И собрала вещи. Уехала.
Первую ночь в новой квартире она не спала.
Лежала на голом полу, укрывшись курткой. Матраса ещё не было. Ничего не было.
Но была дверь. И стены.
Марина лежала и слушала тишину.
Никто не включал телевизор. Никто не шумел на кухне. Никто не заходил без спроса.
Тишина.
Она встала, подошла к двери. Закрыла её на ключ.
Потом открыла. Закрыла снова.
Открыла. Закрыла.
Сколько раз так делала — не помнит.
Просто стояла и понимала: это её дверь. Её ключ.
И никто больше не войдёт без спроса.
Лена молчала.
Допила кофе, помяла стаканчик. Смотрела на Марину долго.
Потом спросила:
— И стоило оно того?
Марина пожала плечами:
— Не знаю. Мне сейчас тридцать три. У меня есть квартира. Но молодости нет.
— В смысле?
— Я не гуляла. Не влюблялась. Не встречалась с парнями. Не ходила на вечеринки, в кафе, в кино. Ничего этого не было.
Я просто работала. Двенадцать лет подряд.
А теперь у меня есть квартира. Но юность ушла. Безвозвратно.
Лена вздохнула:
— И что теперь?
— А ничего, — Марина улыбнулась устало. — Живу. Работаю меньше теперь. Отдыхаю иногда.
— А выбор был?
Марина задумалась:
— Был. Можно было остаться. Жить в гостиной до старости. Может, встретить кого-то, кто согласился бы на такую жизнь. Может, родители бы когда-нибудь отдали мне комнату Дениса.
А может, и нет.
Но я выбрала по-другому. И теперь у меня есть дверь. И никто не войдёт без спроса. Никто не разбудит в шесть утра. Никто не включит телевизор, когда мне надо спать.
Это моё. Только моё.
Лена кивнула. Встала.
— Давай не пропадай больше?
— Давай, — согласилась Марина.
Они обнялись. Разошлись.
Марина шла домой медленно. Думала о чём-то своём.
Зашла в магазин. Купила хлеб, молоко, сыр. Немного фруктов.
Поднялась на свой этаж. Открыла дверь.
Вошла. Закрыла за собой.
Квартира встретила её тишиной.
Ни телевизора, ни разговоров, ни чужих шагов.
Только тишина.
Марина поставила пакеты на стол. Разделась. Села на диван.
Посмотрела на комнату.
Двадцать восемь квадратов. Дешёвая мебель. Голые стены.
Но это было её пространство.
Она закрыла глаза. Прислушалась.
Тишина.
И эта тишина стоила всех потерянных лет.
Марина обняла колени. Положила на них подбородок.
За стеной кто-то включил музыку. Снизу послышался детский плач.
Но это было там. За стенами.
А здесь, в её двадцати восьми квадратах, была тишина.
Марина встала, подошла к двери. Прикоснулась к ней ладонью.
Шепнула:
— Дорого. Но моё.
И это было правдой.
Она отдала юность. Отдала дружбу, любовь, все радости молодой жизни.
Но получила свои стены. Свою дверь. Своё место в мире.
И это было несправедливо. Потому что никто не должен выбирать между жизнью и крышей над головой.
Но выбор был сделан.
И теперь Марина сидела в своей квартире, в своём углу.
Одна.
Но это было её одиночество. Выбранное, выстраданное.
Она снова села на диван. Достала телефон.
Написала Лене:
— Спасибо, что выслушала.
Ответ пришёл быстро:
— Всегда пожалуйста. Давай чаще видеться.
Марина улыбнулась.
— Давай.
Она отложила телефон. Легла на диван.
Закрыла глаза.
Может, ещё не всё потеряно. Может, у неё ещё будет время на жизнь.
Ей всего тридцать три.
Впереди ещё много лет.
И теперь у неё есть место, куда можно вернуться. Место, где никто не помешает.
Её место.
Марина вздохнула. Расслабилась.
Тишина окутала её, как одеяло.
И в этой тишине она впервые за много лет почувствовала что-то похожее на покой.
Не счастье. Но покой.
Выстраданный, заработанный, купленный ценой молодости.
Её покой. В её стенах. За её дверью.