Две косынки висели на одной ветке. Грибник Виктор нашел их в сентябре 2021 года, когда полез за белым грибом в трех километрах от заброшенной лесной дороги, возле посёлка Лесной. За 8 часов до находки Виктор выпил кофе на заправке, проверил прогноз погоды и взял свою старую плетеную корзину. Он собирал грибы в этих местах с детства, знал каждую полянку, каждый овраг. Но эту сосну раньше не замечал. Вернее, замечал дерево, но косынок на нем точно не было еще неделю назад, когда проходил мимо.
Голубая и розовая, выцветшие от времени до бледных постельных оттенков, они были аккуратно завязаны сложным морским узлом. Ветка находилась на высоте 2,5 метров, явно кто-то использовал лестницу или стремянку. Виктор потянулся к косынкам, и тут его взгляд упал на кору. Там были вырезаны буквы, уже заросшие смолой: МА 1988.
Через час в лесу работала оперативная группа. Эксперт-криминалист фотографировал находку с разных ракурсов, пока местные сторожилы шептались за спинами полицейских. Все помнили эту историю.
Экспертиза только подтвердила то, что уже подозревали в поселке: косынки принадлежали Марии и Анне, 18-летним подругам, бесследно исчезнувшим 33 года назад, в последние дни августа 1988 года. Следователь Максим, приехавший из районного центра, методично опрашивал всех, кто помнил девушек. Дело об исчезновении никогда официально не закрывали, но после пяти лет безрезультатных поисков его отложили в архив.
Теперь странная находка давала шанс узнать правду. Первым в участок приехал Олег, бывший парень Марии. Сейчас ему 55, он владеет небольшой турбазой на окраине леса. В 88-м ему было 22, он работал автомехаником и встречался с Марией последний год ее школы.
Мы поссорились в тот день, — Олег теребил связку ключей. На одном из брелоков болталась выцветшая фотография: Мария в той самой голубой косынке. Она поступила в городской педагогический институт, собиралась уезжать в сентябре. Я просил остаться, выйти замуж. Глупый был, думал, что любовь важнее образования. Она сказала, что ей нужно подумать, и ушла с Аней в лес. Проветриться, успокоиться. Это было около трех часов дня. Больше я ее не видел.
Олег достал из портфеля пожелтевший фотоальбом. На снимках — выпускной вечер, последнее лето. Мария везде в голубой косынке, которую носила постоянно. Говорила, что так волосы не путаются на ветру. И вообще, это был подарок лучших подруг на выпускной. Они втроем купили одинаковые, только разных цветов.
Максим заметил, что Олег прихрамывает при ходьбе. Старая травма, — пояснил тот, заметив взгляд следователя. В девяностых упал с мотоцикла, сломал ногу в двух местах. Правая нога неправильно срослась. До сих пор болит на погоду.
В архиве районного отдела нашли пожелтевшее дело №234-88. Протокол допроса Олега от 30 августа 1988 года содержал интересную деталь. Тогда он утверждал, что 28 августа был на рыбалке с друзьями. Но страница со списком этих друзей была аккуратно вырвана, остались только рваные края.
Почему вы соврали про рыбалку? — Максим смотрел прямо в глаза. Олег замялся, потом тяжело вздохнул. Это сложно объяснить. Я действительно не был на рыбалке. После нашей ссоры я поехал к дому Марии, ждал ее там до позднего вечера. Родители Марии уехали на дачу на выходные, дом был пустой. Я сидел на крыльце, думал, что она вернется, поговорим, помиримся. Но она не пришла. Я ждал до 10 вечера, потом уехал домой. Соврал про рыбалку, потому что боялся, вдруг подумают, что я ее выслеживал или преследовал.
Соседка Марии, Ангелина Петровна, 80-летняя старушка с феноменальной памятью, подтвердила. Мотоцикл его точно стоял. С 4 часов до 10. Я несколько раз выходила во двор, куры, огород, вечером калитку закрывать. Мотоцикл на месте, а вот самого Олега я не видела. Может, в доме сидел, может, ушел куда. Но мотоцикл точно не заводился, я бы услышала, он громкий был, «Урал» старый.
Это не было полноценным алиби. Теоретически Олег мог оставить мотоцикл и уйти в лес пешком. До места, где пропали девушки, было около 40 минут ходьбы через поселок или час в обход через поле.
Вторым вызвали на допрос Сергея, местного егеря. 58 лет, до сих пор работает в лесничестве, знает каждую тропку, каждую просеку. В 88-м ему было 25, он только что демобилизовался после службы в морфлоте и устроился в лесничество, как раз за месяц до исчезновения девушек.
Я организовывал поиски, — Сергей говорил спокойно, методично раскладывая на столе старые карты и схемы. Проверил все тропы, все просеки в радиусе 10 километров. Прочесали лес полностью. 300 человек искали 3 недели. Девушки не могли просто потеряться, лес размечен, везде есть ориентиры, квартальные столбы через каждые 500 метров.
На пожелтевшей карте 1988 года участок, где нашли косынки, помечен красным крестом и подписан: «Непроходимое болото, глубина до 3 метров». Сергей пояснил: болото высохло только в 2000-х, когда изменили русло ручья для дачных участков. В 88-м там была настоящая топь, трясина. Даже летом не пересохшая. Никто в здравом уме туда бы не пошел, поэтому мы там и не искали. К тому же от основных троп до болота нужно продираться через густой подлесок, крапива, малиник одичавший. Девушки в легких платьях там точно не пошли бы.
В архиве лесничества обнаружилась странная деталь. В журнале учета имущества есть запись от 29 августа 1988 года, на следующий день после исчезновения. Сергей сдал на склад аварийный туристический комплект: брезентовую палатку производства 1975 года, два ватных спальника, алюминиевый котелок и моток альпинистской веревки длиной 30 метров. В графе «причина поступления» его рукой написано: «Изъято у браконьеров в секторе 7». Сектор 7 — это именно тот участок леса, где нашли косынки.
Протокола задержания браконьеров нет, — заметил Максим, листая документы. Сергей заметно напрягся, начал барабанить пальцами по столу. Они убежали, бросили вещи. Я не стал преследовать, не имел права задерживать в первый месяц работы, только фиксировать нарушения. Забрал брошенное снаряжение, оформил как положено. Начальство потом ругало, что отпустил, но что я мог сделать один против троих?
Сторожил поселка Иван Рябов, которому сейчас за 80, пришел сам и дал показания, которые усложнили положение егеря. Я помню тот вечер, как вчера. 28 августа 1988 года, около девяти вечера, может, половина десятого. Я возвращался с покоса, косил на дальнем лугу для своей коровы. Встретил Сергея на опушке, где тропа из леса выходит. Он шел со стороны болота, это я точно помню, потому что удивился, что там делать. Вся рубашка в крови была, руки тоже, даже на щеке пятно. Я испугался, спросил, что случилось. Он сказал, что нашел косулю в браконьерском капкане, задняя нога перебита. Пришлось добить из милосердия, чтобы не мучилась. Но я охотник с 30-летним стажем, косули в болотистой местности не водятся, никогда не водились. Им нужны сухие места, молодая поросль. У болота только старый ельник да осока.
Проверка личного дела Сергея принесла еще одну настораживающую деталь. В сентябре 1989 года, ровно через год после исчезновения девушек, он получил строгий выговор за превышение полномочий при задержании нарушителей. Подробности в деле отсутствовали, но нашелся рапорт начальника лесничества. Сергей избил двух мужчин, которых поймал с незаконно срубленными елками перед Новым годом. Избил жестоко, один попал в больницу с сотрясением мозга, сломанными ребрами и разрывом селезенки. Второй отделался ушибами и выбитыми зубами. Мужчины написали заявление, но потом забрали, видимо, договорились.
У вас есть проблемы с контролем агрессии? — спросил Максим прямо. Это было давно. Стресс первого года работы. Много ответственности, мало опыта. Я тогда выпивал часто, сейчас не пью вообще. — Сергей явно нервничал, теребил пуговицу на форменной куртке, взгляд бегал по комнате.
И самое важное: Сергей умел вязать морские узлы. Три года службы на Северном флоте давали такой навык. Косынки на дереве были завязаны именно морским узлом, причем сложным, рифовым, с двойной петлей. Такой узел используют, когда нужно что-то надежно закрепить, но иметь возможность быстро развязать. Эксперт отметил, что узел завязан профессионально, с первого раза, без ошибок, человеком с большим опытом.
Третьей вызвали Елену, подругу пропавших девушек. Сейчас ей 54 года, она учитель начальных классов в местной школе, преподает ОБЖ. Тогда ей был 21 год, она дружила с Марией и Анной со школы.
Я должна была пойти с ними, — Елена сразу заплакала, доставая платок. Мы договаривались втроем погулять, посидеть у реки, поговорить о будущем. Все разъезжались учиться, это была последняя возможность побыть вместе. Но мама не отпустила. Сказала, что нужно помогать с заготовками на зиму. Огурцы солить, помидоры закатывать. Весь день дома просидела с мамой и соседками. Если бы я пошла, может, все было бы иначе.
Она быстро назвала имена пяти соседок, которые помогали с консервированием, добавив, что они все еще живы, кроме тети Шуры. Могут подтвердить, я была дома с 8 утра до 9 вечера, безвылазно. Косынки, это мой подарок, — добавила Елена, промокнув глаза. На выпускной купила три штуки на рынке в райцентре. Стоили дорого, качественные, польские. Одинаковые, но разных цветов: голубая Марии, розовая Анне, себе желтую оставила. Моя до сих пор дома лежит, в комоде, между маминым бельем. Не могу выбросить, память же.
На вопрос о том дне Елена ответила коротко. Мария с Анной зашли утром около девяти. Звали гулять. Я показала на тазы с огурцами, мама строго смотрела из кухни. Девочки все поняли, ушли вдвоем. Сказали, что пойдут к старой сосне, у нас там было место встреч еще со школы. Больше я их не видела живыми.
Максим отметил, что в отличие от разговорчивых Олега и Сергея, Елена отвечает односложно, не вдается в детали. После получаса формального допроса ее отпустили. Алиби было «железным»: пять свидетельниц готовы были подтвердить каждый час того дня.
Утром следующего дня расследование приняло неожиданный оборот. В участок пришла женщина, представившаяся Валентиной, младшей сестрой Елены. Пятьдесят лет, живет в соседнем городе, работает бухгалтером в больнице. Приехала, узнав из новостей про найденные косынки.
Есть кое-что, о чем я молчала 33 года, — начала она, нервно сжимая сумочку. В 88-м мне было 16. Я училась в 10-м классе и…