Эго напоминает путника, который идёт по бескрайнему морю жизни, стараясь ухватиться хоть за что-то твёрдое.
Оно ищет опору — в вещах, в ролях, в идеях. И как только находит что-то, тут же ставит метку: «моё».
Это «моё» — не про обладание в прямом смысле. Это про выживание образа.
Для эго каждое присваивание — способ подтвердить своё существование:
«Если это моя точка зрения, моя боль, моя история — значит, я есть».
Оно как будто боится исчезнуть, если не держит в руках что-то, через что можно почувствовать «я».
Так рождается отождествление.
Мы не просто переживаем чувство — мы говорим: «я обижен».
Не просто переживаем опыт, а говорим — «со мной это случилось».
Не просто выражаем идею, а имеем ввиду — «это моя правда».
И в этих словах — тонкое переплетение страха и жажды быть.
Эго словно строит дом из песка у самого моря: каждое присваивание — новая стена, новый этаж.
Но волна всё равно приходит и смывает следы. Тогда оно снова ищет, за что зацепиться, чтобы не утонуть в непонятной для него бездне, где нет границ между «я» и «жизнью».
На более глубоком уровне присваивание — это не просто попытка обрести устойчивость.
Это способ удержать иллюзию отдельности.
Пока есть «моё», существует и «я».
А когда всё просто есть — без ярлыков, без деления — эго теряет почву под ногами.
И вот здесь рождается страх.
Потому что без присвоенного — нечем быть.
А за пределами этого — чистое присутствие, где нет владельца, нет объекта, нет даже самой идеи обладания.
Есть просто жизнь, текущая через всё.
Бывает такой момент можно ощутить — в полной тишине, когда нет мыслей, кто ты и что тебе принадлежит.
Нет «моей тишины» — есть просто тишина.
Нет «моего дыхания» — есть просто дыхание.
И вот тогда вдруг становится ясно, что ничего нельзя присвоить, потому что всё уже является тобой.
Эго присваивает, чтобы удержаться.
Осознанность — отпускает, потому что видит, что удерживать нечего.
И в этом отпускании — нет потери, а только освобождение.
Как будто перестаёшь пытаться хвататься за волны и начинаешь быть самим морем.
